Выродок из рода Ривас

За завтраком мне рассказали о вчерашнем покушении на Марию. Я был поражён и даже несколько напуган. Не за себя, за Марию. Первый вопрос, который у меня возник: какие меры предприняты, чтобы избежать дальнейших покушений? Однако, Антуан де-Мотэ поспешил развеять мои опасения:

— Видите ли, первородный Серж, по законам Белопайса, устранение Марии после решения суда об опекунстве, не принесёт выгод... заказчику устранения. По закону, права опекуна в этом случае получит наследник Марии, а не второй опекун.

Я облегчённо выдохнул. Действительно, в таком случае, Мария теперь вне опасности.

После завтрака мы, вопреки моим ожиданиям, никуда сразу не поехали. Поскольку я помнил из вчерашнего разговора, что путешествие из Брюсселя в Ипр занимало не менее восьми часов, я поинтересовался у Марии — чего мы ждём? Ответил мне Георг.

— Дело в том, первородный Серж, что мы с Марией на настоящий момент не только не женаты, но даже не обручены, поэтому с нами должна ехать компаньонка для Марии. Я думал, что она прибудет к завтраку, но её почему-то до сих пор нет.

— Но ведь вчера на суде было заявлено, что вы уже помолвлены?

— Мы помолвлены, то есть между нашими семьями заключено добрачное соглашение, которое мы поклялись соблюдать, но не обручены — обряд обручения проходит в храме всех Богов или в храме Бога домашнего очага.

— Благодарю за разъяснения.

Нам пришлось подождать ещё около часа, пока нам не сообщили от портье, что нас ожидают. Мы спустились вниз и к нам буквально бросилась какая-то женщина в ярчайших разноцветных развевающихся одеждах. В первый момент мне показалось, что она просто нацепила на себя куски различных тканей, это впечатление создавалось общим покроем одежды и активной жестикуляцией женщины. Говорить она начала ещё с расстояния примерно пяти шагов от нас:

— Дорогие мои, вы долго ждали? Надеюсь, что нет. Я говорила Элизабет, что меня ждут, но она такая болтушка, она никак не могла остановиться. Милочка, тебе очень к лицу этот цвет. А вот меня он чрезвычайно полнит. Я начинаю сама себе напоминать ту бедную перекормленную болонку Маргарет. Ту ведь помнишь Маргарет, Георг? О, какой красивый мальчик! Как тебя зовут? Меня зовут Брунгильда, но все меня называют тётушкой Бра. Это пошло от моего бедного мужа. Он всегда называл меня Бра. Первый раз это случилось в Антверпене, в том прелестном маленьком кафе. Вы, конечно же голодны? Пойдём быстрее, что-нибудь перекусим, хотя здесь явно нет тех прелестных маленьких пирожных, которые мы ели тогда в Антверпене. Дорогая, расскажи, как тебе удаётся быть такой стройной?

— Мы все втроём ошеломлённо молчали под воздействием этого потока слов. Наконец Георг, как самый опытный в общении с тётушкой Бра, принялся распоряжаться. Уже через несколько минут багаж тётушки Бра (по объёму превышающий багаж всех нас троих, вместе взятых) был уложен в наш экипаж, туда же была доставлена корзина для пикника для того, чтобы тётушка Бра смогла утолить свой голод (и, как я подозревал, чтобы мы могли побыть хоть немного в тишине), а ещё через минуту мы отъехали от гостиницы.

К тому моменту. когда мы доехали до придорожного ресторанчика с названием "Два гуся" и вывеской, изображавшей двух пьяных рыжебородых мужиков, у меня уже оформилось конкретное желание убить тётушку Бра. Эта женщина говорила НЕ ОСТАНАВЛИВАЯСЬ! Посмотрев на Марию, я убедился, что она не будет возражать против осуществления моих планов. Но решив оставить столь радикальные меры на крайний случай, я выставил вперёд руку. К моему удивлению, тётушка Бра, наверное от неожиданности, замолчала. Я обратился к Георгу.

— Благородный Тодт, распорядитесь пожалуйста о второй карете для нас с Марией.

Эффект от моих слов оказался ошеломляющим: тётушка Бра расплакалась.

Когда она успокоилась, за обедом, мы нашли с ней общий язык. Она действительно была настоящим кладом для Марии, поскольку помнила все семейные связи, скандалы и взаимоотношения как внутри семьи Тодтов и их близких родственников, так и у соседей Тодтов. Как только она перестала частить и перескакивать с темы на тему, она становилась прекрасным рассказчиком. Тогда же мы выяснили и степень её родственных отношений с Георгом — тётушка Бра оказалась его троюродной тётей. Да, и резерв у неё небольшой — тридцать одна единица.

За обед расплачивался Георг. Увидев, как он передаёт официанту несколько раскрашенных бумажек, я неожиданно вспомнил про денежную систему.

Денежная система центральной Европы, ещё называемой Священной Империей, (Дхенмарк, Тхиудаланд, Оногурия, Шварцвария, Белопайс, Галлия и Бритстан) едина. Она состоит из золотых соверенов, в каждом из которых двенадцать серебряных экю, каждый из которых стоит двадцать четыре медных пфеннига. Соотношение стоимости золота к серебру один к пятнадцати, серебро к меди считается как один к девяносто. Каждое государство выпускает бумажные деньги с теми же названиями. Бумага постоянно девальвирует к металлам. Получается, что золотой соверен в разных странах стоит разное количество бумажных соверенов. В Спинии и Латинии своя денежная система, однако, она очень похожа: золотые эскудо, в котором пятьдесят серебряных песо и пять тысяч медных сольдо. Эскудо по своим размерам равны соверенам, а вот песо намного меньше по размеру, чем экю. Также и сольдо меньше пфеннига. Соотношение стоимости металлов, такое же, как в центральной Европе.

* * *

Приехали мы уже после захода солнца. Нас ожидали и после лёгкого ужина мы разошлись по приготовленным для нас комнатам в гостевом доме маркизатства Ипр. Это оказался целый комплекс из пяти зданий, от двух до четырёх этажей высотой со своими конюшнями, садом и прочими служебными помещениями, построенный из жёлтого кирпича. Нас поселили в здании, находящемся ближе всего к замку Ипр. Это небольшое по площади, но самое высокое здание комплекса, являющееся как бы его центром.

Окна моей спальни выходили на сам замок. На моё счастье, выглянула луна и в её свете я смог полюбоваться на него. Это высокое, пятиэтажное здание, имеющее вид пятиугольника. По углам здания находятся башни. На стороне, обращённой ко мне — две массивные, семиэтажные угловатые башни под высокими остроконечными крышами. В глубине я видел самую большую башню, поднимающуюся над стенами замка. Эта башня была девятиэтажной, но, из-за значительно более покатой крыши, она возвышалась над семиэтажными незначительно. Я не видел ещё две башни, но знал, что они гораздо меньше и по высоте (всего пять этажей и покатая крыша) и по объёму. Замок возвышался над окрестностями и казался почти чёрным, хотя я помнил, что на самом деле он сложен из тёмно-зелёного камня, по легенде, доставленного из Грани. Над входом в замок горел негасимый магический огонь.

Я не знаю, сколько бы я любовался на замок, но внезапно я почувствовал, как совершенно бесшумно отворилась дверь в комнату. Я резко обернулся. На пороге стоял домовой — невысокий, менее метра в высоту, босой коренастый мужичок, с длинной, густой бородой, густыми бровями и волосами. Одет он был в простую белую рубашку с длинным рукавом, подпоясанную верёвкой и длиной почти до пят. Домовые заводились в любом доме, в котором люди жили непрерывно более ста лет или в любом родовом доме, независимо от давности объявления его родовым. В зависимости от силы рода, домовой эволюционировал от простого мехового шарика с ножками, диаметром не более десяти сантиметров в образ, стоящий сейчас передо мной. Домовой защищал дом, и, например, развившийся до уровня домового замка Ипр, был на своей территории практически непобедим. Убить настолько развитого домового мог только глава рода или он сам умирал, если дом, в котором он жил, полностью разрушался. В покинутых домах домовые постепенно дичали, превращаясь в опаснейшую нечисть. Домового можно было взять с собой в новый дом, если род переезжал. Я поклонился домовому, он поклонился мне в ответ.

Домовой подошёл ко мне и требовательно протянул свои руки. Я не сразу сообразил, чего он хотел, но, по некоторому размышлению, подал в ответ свои. Домовой взял мою правую руку в свои и задержал, как бы прислушиваясь к чему-то. Наконец кивнул, выпустил мою руку и, не говоря ни слова, пошёл обратно к двери, что-то бормоча себе под нос. Я вслушался и уловил:

— слабеют людишки, слабеют. У этого хоть потенциал есть, да что толку-то...

Я не выдержал и окликнул домового:

— Прошу прощения, что значит: "да что толку-то?" Я не смогу развить свой потенциал?

Домовой замер и медленно развернулся ко мне:

— Услышал?

— Ну да, услышал.

— Ну что ж, раз услышал, будем разговаривать...

Вместо того, чтобы продолжать идти к выходу, домовой пошёл к двери в кабинет, соединённый с моей спальней. Дойдя до двери, он поманил меня за собой. В кабинете мы присели в кресла около камина, зажегшегося по знаку домового. Он повозился, устраиваясь в кресле поудобнее и повторил:

— Ну, раз уж услышал, поясню. Слабеют люди. Ещё две тысячи лет назад на Грани что-то произошло и потоки магии, свободно перетекавшие из Грани на Землю и обратно, практически иссякли. Остались только точки переходов и маноры, связанные с родовыми владениями на Земле. Но и они постепенно истончаются и закрываются. А без притока магии с Грани, магия Земли умирает. И это сказывается на всём. И растениям и животным нужна магия. Не получая её, они умирают. Людишки вот тоже...

— А ты знаешь, что произошло?

— Знал бы — сказал. А так... Знаю только, что на Грани от этого разрыва тоже ничего хорошего не случилось. Без обмена с магией Земли, там развивается дикая магия, изменяющая всё вокруг и самоё себя...

— Магия Хаоса?

— Хаоса говоришь? Может и Хаоса, хорошее название, подходящее. Но я про такую и не слыхивал.

Я откинулся в кресле, приводя свои мысли в порядок. Действительно, если равновесие между магиями Порядка и Хаоса нарушается, следует тотальное изменение всего. Хаос, что бы про него не говорили, не уничтожает, а именно изменяет всё вокруг. Если на этой их Грани случился глобальный прорыв Хаоса, то магия Грани могла резко перескочить на другую "волну" и связь между мирами действительно резко ослабнет. Ну а дальше всё пойдёт по тому сценарию, который описывает домовой и который мне вспомнился из памяти Сержа. Конечно же, остаётся ещё очень много неувязок: например, уже никаких переходов и связей с манорами за столько-то лет остаться не должно. Да и прорывы Хаоса на Землю, пусть и локальные, должны были происходить регулярно.

Пока я размышлял, домовой тихо сидел в своём кресле, неотрывно глядя на меня. Наконец, когда я вышел из раздумья, он спросил:

— Ты, никак, понял чего? Так сделай милость, растолкуй.

Я рассказал ему свои мысли. Домовой тяжко вздохнул и покачал головой:

— Вон оно как... Что ж, учись, думай, может и надумаешь чего. На твой век канала хватит.

Я вскинулся:

— А что, и канал связи с манором Ривас тоже исчезает?

— А как же. Что он, особенный? Вот годков двести ещё послужит и всё.

Я не стал расспрашивать дальше. Если бы домовой знал, как укрепить канал, он наверняка уже сказал бы моему отцу. Раз не сказал — не знает.

— А что ты сказал о моём потенциале?

— Дык, видно же, кто из людишек чего достичь может. Вот ты, ежели правильно возьмёшься, вровень с древними будешь, несомненно.

Я замолчал, поражённый догадкой. А что если именно домовой должен меня обучать, чтобы раскрыть весь мой потенциал? Тогда, получается, я зря отбивался от предложения тёти Жаннетт. Я задал этот вопрос домовому:

— Нет, тут я тебе не помощник. Как вы там магию используете, этого я не знаю. И не слыхивал я, чтобы домовой человека учил, не бывало такого.

— А вы что между собой общаетесь?

— А как же, мы можем кусочек от себя временно отлеплять и направлять вверх. А там всегда можно встретить кого-нибудь, поболтать, узнать, кто какие премудрости придумал, чтобы дом защитить. Только вот далеко отходить от места, где мы все появляемся, нельзя. Чуть отойдёшь, и тебя сразу того, схарчат значит.

Про себя я подумал, что это очень похоже на астральный план.

— А появляетесь вы у костра? И вокруг этого пятна света — туман?

— Да откуда ты такой грамотный взялся!? Вот новостей-то принесу товарищам, пусть подивятся. А обучать... ежели ты сам придумаешь, чему мы тебя обучить сможем, так тебя после моей рекомендации в любом доме обучат.

— Кстати, про защиту. Ведь ты в этом доме защитить от всего можешь, так почему родители не остались, а побежали в Берлаген?

— Не знаю я. Уж здесь-то я бы вас защитил точно. А почему батюшка твой предпочёл родовой защите, защиту отряда полиции — сие мне неведомо.

Домовой загрустил. Я тоже молчал, не зная, что сказать. В этот момент домовой тяжело вздохнул и спрыгнул с кресла:

— Спать тебе пора, да и я пойду. Чай не завтра уезжаешь, поговорим ещё.

— А как мне тебя позвать?

— Да в моих владениях, к любой стенке подойди, приложи к ней голую руку и позови. Зовут меня Кузьмич. — Домовой подошёл к ближайшей стенке и показал, что надо делать. Я заметил, что в момент произнесения имени, от замка к ладони домового протянулась какая-то нить. Наверное, проверка полномочий вызывающего.

Кузьмич уже почти подошёл к дверям, когда меня осенило:

— Подожди, ведь ты домовой замка? Как же ты утверждаешь, что этом, гостевом доме, твои владения?

— А ты что, думаешь, что дом — это четыре стены? Для меня дом — всё, что здесь понастроено. Конечно, моя сила максимальна в большом доме, но приложить супротивника я и у ворот могу. Вот за ворота мне ходу нет. Там другие должны, да призвать их некому.

— А я смогу призвать?

— Ты-то... сможешь, как подрастёшь.

Сказав это, Кузьмич щёлчком пальцев погасил камин и вышел из кабинета. Я ещё немного посидел в кресле, обдумывая полученную информацию. Так ни до чего не додумавшись, я почувствовал, что меня действительно клонит в сон. Уснул я сразу же, как только голова коснулась подушки.

* * *

На следующее утро я впервые попытался произвести полноценную разминку и был неприятно удивлён. Оказывается, тот уровень "притёртости" меня к моему телу, который позволяет мне в обыденной жизни уверенно ходить и жестикулировать, совершенно недостаточен при занятиях спортом. Как только я пытался немного увеличить скорость движений, так вся координация их летела к демонам. Моё недовольство собой немного утихло после появления Марии, которая пояснила мне, что доктор Анри предупредил её о том, что хотя я и полностью здоров, восстановление займёт не менее трёх месяцев. Пришлось смириться и ограничить разминку простейшими упражнениями.

После завтрака мы отправились на могилу родителей Сержа. Точнее, не могилу, а место поминовения. По обычаям Европы (просто не знаю, как с этим дело обстоит в других частях света), тело умершего сжигают, а прах развеивают. В месте поминовения же хранятся памятные вещи умерших. В случае магов — чаще всего их фокусы. В маркизатстве Ипр эти памятные вещи вмуровывались в специальную стену, над табличкой с именем и годами жизни умершего. Иногда, если умерший успел себя чем-либо прославить, на табличку помещалась информация о его славных делах. Если к табличке применить заклинание "wink", то появляется голографический портрет этого человека.