Бойцы, хоть и были не то что удивлены, а как громом поражены происшедшим, не заставили себя ждать и втиснулись в безопасную утробу машины. Мельников захлопнул за собой двери и машина рванулась по бездорожью, взяв курс на Москву.

Потом была бешеная езда по ухабам, дорогам, развалинам и улицам, пока наконец, едва не убив такой ездой своих пассажиров, БМП остановилась у въезда в гараж на "Чертановской".

Открыв двери, бойцы буквально вывалились из переполненного десантного отсека и, ошалело озираясь, стали разминать затекшие ноги. Открылся люк водителя и из него высунулся "Мессер". На башне сидел ухмыляющийся из-под бинтов "Кобра" с наложенной вдобавок на левую руку шиной.

— Ну чего, командир, глазами хлопаешь? — осведомился он. — Давай уходить уже. "Мессер" сейчас припаркуется получше, да и пошли...

Потом они снимали водкой напряжение, сидя у костра в лагере на "Тульской". С ребятами сидел и Леха-"Бурят", обнимавший за округлый животик сидевшую у него на коленях Машу, а "Мессер", с забинтованной растянутой ногой, немного стесняясь, рассказывал, как все было.

— Да чего тут рассказывать-то... Ничего особенного — просто хотел своих увидеть еще раз...

— Ну а все же?

— Ну бежали мы когда от этих... Я поскользнулся и ногу растянул. Попробовал подняться, но понял, что за вами не поспею. Тогда схоронился под кустом...

— А что не крикнул-то? Мы б тебя подхватили...

— Ну, подумал, что пока вы со мной возиться будете, всех нас пожрут... Это потом уже понял, что твари вами так увлеклись, что им не до меня стало, и тихонько пополз назад, к речке. Я ж в этих местах срочку служил еще... Там моя часть километрах в двух за речкой... Короче, стал я у моста через нее перебираться, и слышу — стон вроде... Ну нырнул... Вода мутная, но дверь на ощупь я нашел. Прислушался... Стон опять...и стук какой-то. Я наверх вынырнул, воздуха глотнуть, и постучал ногой по кабине — по-нашему. Оттуда такой же стук.

— Короче, когда "Урал" кувырнулся — вмешался в рассказ "Кобра", — меня оглушило и я отрубился. Но водичка меня в чувство привела, я как-то извернулся в кабине и головой вверх все же устроился. А вода-то быстро-быстро в кабину лилась... Короче, немного воздуха около пола осталось, я там пристроился и стал нырять, пытаться дверь открыть...

— "Стикс" вот хотел к тебе нырять, — сказал Хантер. — Я не разрешил... Теперь вот...

— Правильно сделал — отрезал "Кобра". — Я бы тоже не разрешил. Вас бы всех там пожрали, и все... В общем, дверь я открыть не смог, да и дыхалки после удара не хватало... Ну а когда "Мессер" постучался, вместе дверь вытащили и я вынырнул... Он потом меня перевязал, и мы до его части прошвырнулись. Конечно, после сокращений, части как таковой там уже не было — но это, похоже, нам и помогло — там база хранения теперь была. Короче, нашли мы БМПху на ходу, завелись и к вам поехали... "Мессер", слава Богу, классно в этих машинах разбирается... Ну остальное вы сами видели...

Опрокинув еще по кружке, мужики попросили Мельника спеть чего-нибудь, "Стикс" принес гитару...

Под сводами "Тульской" раздавался хрипловатый голос полковника Мельникова:

...И жизнь прекрасна у меня,

И живы все мои ребята...

Глава 7. Маша и медведь

32.

После опасной и, в сущности, провальной экспедиции за МКАД, когда потерь удалось избежать практически случайно, Комитет категорически запретил проводить дальние рейды — тяжесть ситуации была ясна, а рисковать лучшими людьми, необходимыми для поддержания жизнедеятельности метро, руководители Комитета сочли неоправданным.

Полковник Мельников привык выполнять приказы, даже если они были ему не по душе, и он выполнил и этот приказ — но что-то в нем сломалось. Мельник устранился от текущих дел отряда, целыми днями мог сидеть в своей палатке, и если кто-нибудь не приносил ему котелок с едой, мог не есть целыми днями. На расспросы Хантера Мельников отвечал односложно, а чаще отмалчивался... курил, смотрел в никуда... Частенько бойцы, заходившие к своему командиру, замечали, что около него стоит початая бутыль самогона...

Командир отряда сталкеров опускался, и никто не мог ему помочь. Его точил скрытый червь — вновь вспыхнувшая боль утраты жены и дочери, неудача поисков выживших или путей эвакуации, ощущение своей беспомощности как командира — ведь он рисковал жизнями своих ребят и не его заслуга в том, что все живы... а теперь еще этот запрет — запрет того, что стало смыслом его жизни — поиск выхода из подземелья, из этой вечной безнадеги. Полковник катился по наклонной плоскости, он и сам понимал это, но никто не мог ему помочь — потому что он, в первую очередь, не хотел себе помогать... Жизнь для него стала тоннелем без света в конце...

Тем временем жизнь шла своим чередом — в свой срок Маша родила замечательного бутузенка, которого она и Леха-"Бурят" назвали Денисом, а Мельникова пригласили быть крестным отцом малыша. По такому случаю полковник даже привел себя в порядок, побрился и даже вымученно улыбался, пока местный батюшка (чудом уцелевший монах из Свято-Данилова монастыря) совершал обряд крещения. После церемонии, правда, Мельник опять быстро вернулся в свою палатку, и волна депрессии накатила с новой силой.

— Володь, вот ты скажи — что нам делать с командиром? — Хантер в сотый раз завел разговор со "Стиксом".

— Давай попробуем еще раз потолковать...

— Да что говорить — уже сколько раз пытались. Ему бы дело найти...

Дело нашлось — и раньше, чем мужики могли себе представить. В тот день Маша взяла мельниковский "Фольксваген", чтобы сгонять на "Кузнецкий мост", где принимали хорошие врачи — у нее кое-что разладилось по женской части после родов, и ей нужна была консультация знающего специалиста. Дениску она взяла с собой — куда ж еще девать грудничка, слава Богу, у Маши было свое молоко, что было редкостью не то что в метро, но и в последние годы жизни до удара...

— Я туда и обратно, доктор обещал принять без очереди — как жену сталкера...

— Эй, погоди! — крикнул "Бурят", — Меня подожди, я только Хантера предупрежу!

— Да ладно, тут всего-то чуть-чуть ехать — Маша махнула рукой и осторожно тронула машину.

Прошло два часа, три — но Маши не было. "Бурят" решил позвонить доктору — узнать, может, у Маши что-нибудь серьезное, потребовалась госпитализация?

— Да нет, не приходила ко твоя мне Мария Бурова. — ответил врач, — Помню, договаривались... но — нет...

"Бурят" встревожился уже не на шутку. По привычке пошел было посоветоваться с командиром, но, не дойдя пары шагов до его палатки, махнул рукой и повернул к дежурке, решив поговорить с Хантером, фактически возглавлявшим в последние месяцы отряд.

Хантер сразу же предложил взять мотовоз и ребят, свободных от дежурства, а сам, пока мотовоз готовили к выезду, стал прозванивать станции, через которые должна была проехать Маша — не видели и не слышали ли там чего.

На "Серпуховской" подтвердили, что Маша проехала через станцию, на "Полянке" ее тоже не видели (впрочем, туда она и не должна была заезжать, Хантер позвонил туда потому, что на "Третьяковской", через которую должна была проехать, было занято). Дозвонившись, наконец, на "Третьяковку", Хантер узнал, что Маша не появлялась и там.

Видимо, что-то случилось с ней в пересечениях соединительных веток...

Отправив мотовоз с натянутым как струна "Бурятом" и другими бойцами, Хантер сел на скамейку, закурил и стал ждать...

33.

Повязка на глазах ослабла, потом упала. Маша открыла глаза. Даже неяркий свет керосиновой лампы заставлял щуриться. Перед ней в полумраке угадывался чей-то силуэт.

— Где мой ребенок?

— Сейчас принесут, — услышала она уверенный и вежливый мужской голос.

Через полминуты Дениска оказался у нее на руках. Мальчик не плакал, а смотрел своими глазенками глубокого синего цвета на Машу и как будто улыбался.

— Я должна покормить сына.

— Пожалуйста. Вот стул, присядьте. Я пока выйду.

Мужчина приоткрыл полог палатки и бесшумно исчез.

Кормя Дениску, Маша огляделась по сторонам. Она находилась внутри брезентовой палатки, освещавшейся керосиновым фонарем. Кроме стула, на который она присела, в ней был еще один стул позади простого деревянного стола, несколько зеленых ящиков у стен и большой самовар на табуретке. Над столом висела фотография какого-то человека в военной форме.

Маша попыталась понять, где она может находиться — помнила, как, выехав с "Серпуховской", свернула направо в ССВ, потом, перед выездом в тоннель оранжевой ветки, ее машину остановил парный патруль военных. Обычное дело, два бойца в армейском камуфляже, с АКСУ на плече, подсумками, в легких бронежилетах. У одного на плечах поблескивали сержантские лычки. Луч фонаря уперся Маше в лицо.

— Ваши документы, пожалуйста.

Маша протянула паспорт.

— Куда следуете? Цель поездки? Откуда выехали?

Расспросы несколько удивили Машу, мельниковский "Пассат" знали все и обычно пропускали без проблем, но мало ли что там у служивых случилось. Служба есть служба — и Маша отвечала на все вопросы.

— Понятненько. Будьте добры, багажник откройте.

Машу стало раздражать дотошное внимание военных, до назначенного приема у доктора оставалось не слишком много времени, но, чтобы не оказаться задержанной "до выяснения", она решила выполнять все требования. Вылезла из кабины, открыла импровизированный багажник, сделанный умельцами на "Серпуховке" вместо срезанной крыши "универсала"... Сержант подошел сзади, подхватил ее за ноги и мягко толкнул. Потеряв равновесие, Маша кувырнулась прямо в багажник, сержант прыгнул сверху, своим весом зафиксировав ей ноги, и схватил ее за руки, а второй боец сноровисто завязал Маше глаза. Судя по звуку, в машину влез еще кто-то, потом мотор завелся, и машина куда-то помчалась. Хватка на руках не ослабевала, почему-то руки не связывали. Какое-то время не было ничего слышно, кроме звука мотора и сопения сержанта, которому, несмотря на его силу, было не просто удерживать Машу, потом послышались голоса, видимо, проскочили станцию... Потом немного потрясло... Судя по звуку, проехали не меньше пяти обитаемых станций (на некоторых даже играла музыка), потом довольно долго ехали в тишине — и, наконец, машина остановилась. Гудок — спартаковская кричалка, узнала Маша, скрежет — наверное, гермодвери, машина тронулась, а сзади вновь раздался тот же скрежет. Некоторое время машина ехала в полной тишине, потом остановилась окончательно. Были слышны негромкие голоса, где-то вдалеке плакал ребенок. Послышались шаги еще нескольких пар ног, сильные руки вытащили Машу из машины, подняли и поставили на платформу.

Несколько десятков шагов, шорох полога палатки — и повязка сползла с глаз...

34.

С "Октябрьской" позвонил "Бурят", сказал, что посты видели "Пассат" Мельникова проезжавшим в сторону "Шаболовки", но останавливать не стали — видя серьезно вооруженных солдат в машине и зная, что у полковник частенько проводит спецоперации без согласования с местным руководством. Женщину и ребенка в машине не видели, но, честно говоря, никто особо и не присматривался.

Примерно на трехсотом метре за "Октябрьской" пути были разобраны, чтобы хотя бы частично обезопасить себя от рейдов всякого отребья с юга. Для "Пассата" это не было серьезной помехой, а вот мотовоз дальше идти не мог. "Бурят" запросил поддержки — а оказать ее, по большому счету, мог только сам Мельников, имевший солидные связи в различных местах. Хантер поразмыслил немного и решил идти трясти командира, надеясь, что сможет привести его в чувство.

Мельников, как обычно, сидел в своей палатке, тупо глядя в пространство.

— Слава Богу, не успел еще самогона засадить, — подумал Хантер, глядя на осургученную горловину бутыли "Кропоткинского первача".

— Командир, беда! — без лишних предисловий начал разговор Хантер. — Машу похитили.

Глаза полковника блеснули, но он пока что молчал. Хантер почувствовал, как изменилась аура вокруг командира — он начал становиться самим собой, было видно, что начинают со скрипом вращаться колесики мыслей и инстинктов, которые и делали Мельникова превосходной боевой машиной. "Делали еще несколько месяцев назад" — поправился Хантер, — "Мастерство не пропьешь, конечно, но затупить его можно".

Хантер доложил все известное ему и высказал предположение, что Машу захватили "калужские" — та самая банда, которая похищала девчонок и делала их своими наложницами.

— Если так, то дело плохо, — наконец откликнулся Мельников, — Но, вообще-то, думаю, что это не они. "Калужские", знаешь ли, девочек помладше предпочитают... И "серьезно вооруженные" — тоже не про них... Форму, опять же, не используют — это им "западло", не по их понятиям... Не, тут кто-то другой.

— Так может, ребят соберем — да и двинем туда?

— "Туда" — куда? Что мы знаем? Ты горячку-то не пори... не в Багдаде, поди...

— Командир, там же Маша, малыш...

— Эд, если их забрали — то пока что их жизни прямой и немедленной угрозы нет. А Машутка мне самому как сестра, так что не надо... Иди пока, а я подумаю тут...

Полчаса спустя Мельников вышел из палатки. Командира было не узнать — или, точнее, узнавался старый Мельник, каким он был раньше. До синевы выбритое лицо, начищенные ботинки, отглаженный камуфляж, ладно пригнанный бронежилет, вычищенный автомат...

— Хантер, построй ребят, кто есть — с дежурства смени наших, поставь курсантов пока.

Бойцы быстро выстроились на платформе.

— Слушай приказ. Через пятнадцать минут выдвигаетесь на "Октябрьскую". Снаряжение — комплект номер три. Оружие проверить, взять снаряжение для группы "Бурята". Старший — Хантер. "Стикс", останешься пока здесь со мной, отвечаешь за спецсвязь. Вопросы? Вопросов нет, отлично. Осталось четырнадцать минут тридцать секунд.

В назначенное время отряд бодрой рысцой ушел в тоннель, а чуть позже Мельников незаметно выскользнул из своей подсобки в параллельный тоннель и растаял в темноте.

35.

Маша закончила кормить Дениску, малыш уснул, сладко чмокая во сне. Полог приподнялся и опять зашел давешний вежливый незнакомец. Теперь Маша смогла рассмотреть его. Наголо бритый череп, большой лоб, густые прямые брови, стальные глаза, узкие губы, тяжелый подбородок со шрамом. На могучей шее на простой нитке — крест, и рядом с ним — на цепочке — офицерский жетон с личным номером. Накачанный торс прикрывает черная майка, поверх которой надеты две кожаных подплечных кобуры с пистолетами, камуфляжные штаны с армейским ремнем, к которому приторочен внушительных размеров охотничий нож, тяжеленные ботинки-гриндерсы с белыми шнурками. Угрожающая внешность — но умное и внимательное выражение глаз несколько сглаживает тягостное впечатление.