Чертополох. Том 2

Вот только молочный кутёнок не был ни умным, ни свирепым. Скорее — жалким. Эдакое недоразумение на разъезжающихся лапах и с палевой сморщенной шкурой, жалобно пища, тыкалось мокрым носом в ладони Олдера. С трудом верилось, что через год из щенка вырастет большой и сильный зверь, способный одним лишь сжатием челюстей переломить руку взрослому человеку.

— Не сумлевайтесь, молодой хозяин. Это настоящий грандомовский пёс и есть. — Увидев на лице гладящего щенка Олдера вполне законное недоумение, смотрящий за собаками Ридо тут же решил развеять все сомнения мальчишки. — Гляньте, какая шкура складчатая и морда тупая, а умные люди таких собак всегда несмышлеными кутятами покупают, чтоб, значит, щенки нового хозяина с самого нежного возраста знали.

Олдер согласно кивнул головой, и еще долго возился со щенком, устраивая ему постель и кормя молоком под присмотром Ридо. Когда же кутёнок уснул, мальчишка отправился на розыски отца — ему не терпелось расспросить его о походе. Вот только во внутреннем дворике отдыхающего отца не было видно, в отведённых ему комнатах — тоже, но зато из покоев матери доносились приглушённые голоса сразу обоих родителей, и Олдер решил наведаться туда — всё равно ведь не спят!..

Но первые же, услышанные им слова Олинии, заставили мальчишку застыть возле неплотно прикрытой двери. Он знал, что родители иногда не ладят между собою, но до серьёзных размолвок у них до сего дня никогда не доходило... Олдер приник к косяку — в узкую щель он видел сидящего в кресле отца и стоящую перед ним, нервно комкающую в руках платок, мать.

— Меня никогда не интересовало, с кем ты проводишь время на стороне, Гирмар. Я не искала, не ревновала, не пыталась узнать имя... Так зачем же теперь ты притаскиваешь сюда этого выблядка?

— Я же говорил тебе. Мать Дариена умерла, и я не захотел оставлять его с чужими людьми — он вполне заслужил дом. — Хотя голос отвечающего Гирмара всё ещё был спокоен, в нём уже проскальзывали металлические ноты. — И он не выблядок — пусть и рождённый вне брака, но он мой сын!

Олиния тряхнула головой, её лицо пылало гневом:

— Которого ты прижил от какой-то отрядной шлюхи, кувыркаясь с ней на соломе под телегами! — выкрикнув эти слова, Олиния прижала к губам дрожащие пальцы с платком и отвернулась, караулящий за дверью Олдер потрясённо вздохнул, а по-прежнему сидящий в кресле Гирмар чуть подался вперёд и холодно заметил.

— Сколько страсти, Олиния!.. За все годы нашего супружества ты не радовала меня и десятой долей высказанных тобою сейчас чувств... Любовницы нужны мне были хотя бы для того, чтобы убедиться в своей состоятельности, как мужчины.

От жестоких слов мужа Олиния выпрямилась, её лицо побелело.

— То есть, ты теперь мстишь мне, Гирмар? Мстишь за то, что по твоим словам, я была тебе плохою женой?

Гирмар отрицательно качнул головой.

— О мести не может быть и речи — мы слишком разные, Олиния, и всегда такими были. Тут ничего не поделаешь, но у Вейоны я находил то, чего был лишён здесь. И она не была ни шлюхой, ни рабыней. Когда мы взяли лаконский Ольз, она пришла просить о помиловании своего деда — выживший из ума старик решил пророчествовать на площади. Я сохранил ему жизнь, но условием помилования поставил то, что Вейона оставит Ольз и станет делить со мною и быт, и постель.

— И ты говоришь об этом так... Точно... — не найдя подходящих слов, Олиния отвернулась к окну — в это мгновение она казалась особенно слабой и беззащитной. Гирмар, похоже, почувствовал ее растерянность. Он встал из кресла, и, подошедши к жене, притянул её к себе за плечи.

— Пойми, Олиния. Дариен — моя кровь, и я не хочу держать его где-то на задворках. Олдеру будет полезно его общество. Они наверняка подружатся, а Дариен — спокойный, усидчивый мальчик. Глядя на него, и Олдер будет более прилежен в учебе.

К тому же, когда они оба вырастут и станут на военную стезю, как истинные Остены, им двоим особенно понадобится тот, на кого можно рассчитывать больше, чем на себя. Тот, кто, прикроет спину... Это очень важно, Олиния.

Теперь Гирмар говорил мягко, почти что примирительно, но Олиния, отстранившись от мужа, лишь сухо заметила.

— Оставь меня, Гирмар.

Рука мужа тут же соскользнула с её плеча.

— Как хочешь, Олиния, но своего решения я не изменю. — Тихо произнёс он и направился к двери. Олдер едва успел спрятаться в одной из ниш.

Волнение, вызванное возвращением под родной кров Гирмара, быстро сошло на нет, и жизнь в поместье вошла в привычную колею. Семейные обеды, неспешные беседы родителей за столом. Ни Гирмар, ни Олиния, судя по всему, не возвращались более к нечаянно подслушанному Олдером разговору, но во время семейных трапез Олиния смотрела на Дариена как на пустое место, а тот, в свою очередь, и вовсе не поднимал глаз от стола. Олдер же, отдавая должное еде, украдкой наблюдал за всеми и за единокровным братом — особо. Спор родителей смутил его, и мальчишка не знал, на чью сторону стать — отца он обожал, но и мать ему было жалко. Поэтому Олдер держался с Дариеном немного отстранённо и в то же время — внимательно: по поведению нежданного брата мальчишка стремился разгадать, кто из родителей всё-таки прав, вот только понять мысли и стремления Дариена было непросто. Он, словно бы чувствуя всю двусмысленность своего положения, старался держаться в тени и никому не лез на глаза, проводя большую часть времени то в выделенной ему комнате, то в самых укромных уголках примыкающего к поместью сада. А еще он почти всё время молчал...

В этом Олдер уже успел убедиться на собственном опыте — пару раз он по просьбе отца, брал Дариена с собою, когда направлялся к морю. Брат неплохо плавал и нырял, но за все, проведённые вместе часы, Олдер едва ли слышал от него более десятка слов. Что ж, сам он в друзья тоже не набивался, а потому даже не пытался разговорить Дариена. Решил же все, как это обычно и бывает, случай.

Каждый день Олдер заходил на псарню, где подолгу возился с подаренным ему щенком, которого, поразмыслив, нарек Туманом за цвет шкуры. По совету Ридо, Олдер старался как можно крепче привязать к себе кутёнка: кормил его с рук, гладил, менял подстилку — эти хлопоты нисколько не утомляли мальчишку. Скорее, даже, наоборот — были в радость, и, обычно, он покидал псарню в великолепном расположении духа. В этот же раз выйдя, на задний двор, Олдер стал свидетелем того, как возвращающийся из сада Дариен столкнулся в дверях чёрного входа с одним из слуг — верзилой и грубияном Калистом. Дариен лишь слегка зацепил его плечом — этот толчок не смог бы повредить даже кошке, но в тот же миг Калист, громко выругавшись, ударил мальчишку. Тот упал с крыльца в пыль, не издав и звука, а когда поднялся, то стало видно, что из его нижней губы, разбитой ударом, обильно течет кровь. Слуга же тем временем, сойдя с крыльца, зло сказал.

— В следующий раз смотри, куда прёшь!.. Впрочем, надеюсь, этого не будет, и наш хозяин вскоре отошлёт тебя туда, откуда и притащил.

Дариен ничего не ответил — стерев ладонью заливающую подбородок кровь, он вновь попытался войти в дом, и лишь когда явно набравшийся вина Калист заметил:

— Что, доносить пошел на меня, выблядок?

Соизволил повернуться к здоровяку и тихо сказать.

— Я не доносчик!

Произнеся это, Дариен вновь отвернулся, но Калист не успел ему в ответ и слова сказать, так как Олдер, сделав из увиденного чёткие и не поддающиеся сомнению выводы, коршуном напал на слишком много возомнившего о себе слугу.

— Как ты смеешь! — звонкий, протестующий голос мальчишки разнёсся по всему двору. Калист даже попятился от такого напора — несмотря на винные пары, он понял, что сотворил явно что-то не то и тут же попытался оправдаться.

— Не серчайте, молодой хозяин! Я лишь проучить его слегка хотел ...

— Он мой брат, а ты поднял на него руку! — Олдера буквально трясло от злости, и он с силой сжал кулаки. — Кнута захотел?! Так отец это тебе устроит!!!

Багровая физиономия Калиста как-то сразу поблёкла, почти посерела. Похоже, он совершенно не рассчитывал на то, что его поступок вызовет такое негодование у старшего и законного господского сына... Слуга судорожно вздохнул, и в который раз попытался оправдаться:

— Да какой он вам брат, молодой господин! Приблуда он, так все говорят!

Олдер же лишь ещё больше насел на Калиста и прошипел, точно дикий кот.

— Кто — все? Отвечай!

Калист же, которому отнюдь не светило отдуваться за кухонные сплетни в одиночку, немедля зачастил.

— Дык, все в людской говорят... Мол, Дариен этот — приблуда. Через месяц-два ваш батюшка отправит его отсюда куда подальше — чтоб ни вам, ни госпоже Олинии глаза не мозолил...

— Вот значит как... — Олдер зло выдохнул и недобро, по-отцовски, прищурившись, посмотрел на Калиста.

— А с каких пор слуги стали обсуждать действия хозяев?.. Это не вашего ума дело, Калист, и я обо всём расскажу отцу! — тут Олдер отвернулся от Калиста и, подошедши к молча взирающему на эту сцену Дариену, произнёс. — Пойдём к морю...

Дариен в ответ лишь согласно кивнул головой...

Олдер действительно привёл брата к морю — но не на отмель, а в своё самое любимое место — туда, где срывающийся со скал ручей образовывал небольшой водопад. Смочив платок в ледяной воде, Олдер протянул его Дариену.

— На, приложи к губе, а то опухнет... — и, устроившись на одном из нагретых летним солнцем валунов, сказал. — Не позволяй слугам так обращаться с тобой! Ты — мой брат, и они не смеют даже косо взглянуть в твою сторону.

Дариен, приложив мокрую ткань к губе, устроился на соседнем камне, грустно вздохнул.

— Брат, но незаконный... Если бы я мог, то и не появлялся бы здесь никогда...

Олдер нахмурил брови:

— Почему?

Дариен пожал плечами...

— Думаешь, я не понимаю... Твоя мать меня терпеть не может, и я здесь чужой...

Олдер чуть склонил голову к левому плечу, задумчиво взглянул на Дариена.

— А отец?

Этот вроде бы простой вопрос заставил Дариена серьёзно призадуматься. Но через пару минут он всё же сказал:

— Я его не знаю. Почти...

Олдер поёрзал на своём валуне:

— Как так? Разве он не навещал тебя?

— Навещал... — Дари снова вздохнул. — Иногда... Мы с матерью жили в маленьком доме в деревне, а он приезжал, привозил матери деньги на обзаведение, ворчал, что она копается в земле на огороде, хотя в этом нет нужды... Проводил в доме несколько дней и снова уезжал.

— Ясно... — Олдер почувствовал, как всколыхнувшаяся в нём на мгновение ревность угасла без следа. Сводный брат видел отца не чаще, а то и реже, чем он сам... А Дариен между тем продолжал рассказывать...

— Знаешь, моя мама... Она не любила сидеть без дела. Всегда чем-нибудь занималась, а во время работы — пела... Красиво очень, только грустно... Я её готов был целый день слушать, да и отец, когда навещал нас, всегда просил её спеть для него: особенно ему нравилась одна баллада — лаконская. В ней рассказывалось про то, как девушка обещала дождаться уезжавшего на войну ратника, но, не сдержав своего слова, вскоре стала невестой другого, а погибший воин, став слугою Седобородого, пришёл к ней на свадьбу... А ещё отец любил пирожки, которые мама делала...

— Ну, у нас никто лаконских песен не знает, да и стряпает только прислуга. — Олдер поудобнее устроился на валуне и как можно более уверено заявил. — Всё еще образуется — вот увидишь...

В тот день они переговорили, казалось, обо всём на свете — так долго молчавший Дариен наконец-то высказал всё, что накопилось у него на душе, а Олдер, в ответ, поведал ему о своих радостях и печалях. В имение мальчишки вернулись вместе и с тех пор стали закадычными друзьями. То ли из-за этого, то ли из-за примерного наказания Калиста шепотки за спиной Дариена на время утихли, вот только совсем уж спокойным житьё братьев так и не стало. Олинии их неожиданная дружба была точно соль на рану, и когда Гирмар уехал из имения по делам, мать тут же вызвала сына на разговор...

Честно сказать, Олдер не очень любил бывать у матери: всюду, куда ни повернись, либо цветы в дорогих вазах, либо хрупкие безделушки, готовые свалиться со своих мест от малейшего неосторожного движения. Мальчишка, способный пройти по узкой скальной тропе с закрытыми глазами и вскарабкивающийся на деревья, точно заправская белка, в покоях матери чувствовал себя скованным и неуклюжим. Не приведи Семерка, что-нибудь перевернёшь! Мать, конечно, не будет ругаться, но целый день будет ходить с таким расстроенным лицом, что...

Впрочем, войдя к Олинии, мальчишка, взглянув на неё, сразу же понял — такого лица он у матери ещё никогда не видел. Напряженное, застывшее, словно маска! Олиния сидела в кресле неестественно выпрямившись, и теребила в пальцах уже весьма измятый платок. Взглянув на сына, она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла вымученной и почти мгновенно угасла. Олдер замер перед матерью, так и не дойдя до кресла нескольких шагов, а Олиния вздохнула и произнесла.

— В последнее время ты ведешь себя очень неразумно, сын. Тебе не стоит так тесно общаться с Дариеном.

Мальчишка чуть склонил голову к левому плечу, задумчиво взглянул на мать:

— Почему? Отец ведь не против!

Олиния тяжело вздохнула:

— Твой отец слеп, и не видит того, что вижу я. Дариен — двуличная и лживая тварь — такой же, как и его мать! Дружба с тобой нужна ему лишь для того, чтобы приблизиться к отцу.

Олдер нахмурился. Со словами матери он был не согласен, но, припомнив не так давно подслушанный разговор родителей, возразил:

— Это не так, мам. Дариен вообще не умеет врать — если бы ты с ним поговорила, ты бы сама убедилась.

В ответ на такое предложение Олиния лишь фыркнула, точно разъярённая кошка.

— Мне смотреть на него противно, не то, что говорить!.. Но я и без всяких бесед знаю, что такое Дариен! Пойми, Олдер, этот выродок не может тебе быть ни другом, ни братом. Он наверняка умолял твоего отца привезти его сюда, а приятельствует с тобою лишь для того, чтобы, получше узнав Гирмара, стать его любимцем. Ты и охнуть не успеешь, как этот выблядок отберёт у тебя внимание отца и станет первым, а ты — законный и старший, окажешься в стороне!

Последние слова мать почти что прошипела, а Олдер, слушая ее, не мог поверить собственным ушам. Дариен никак не подходил на ту роль, что выдумала ему Олиния, которая видела брата, словно в кривом зеркале. Более того, она была глуха к любым возражениям, но Олдер всё же попытался:

— Все не так, мам. Ты ошибаешься. Дариен совсем не такой, как ты вообразила... И не он со мной пытался подружиться, а я с ним!

Впрочем, это его возражение ни к чему не привело. Олиния, скорбно покачав головой, вздохнула.

— Ты, сын, слишком мал, чтобы понять, но я же вижу... Просто пообещай мне, что больше не будешь водиться с Дариеном. Я ведь не о многом прошу!

— Нет! — Олдер вскинул голову, блеснул глазами. — Он мой брат и друг, что бы ты, мама, ни думала!