Район - 55

Первой стартовала бывшая некогда полностью чёрной крупная тварь. И тут же рванули остальные, безмолвно, отбросив за ненадобностью в сторону рык. Чёрная собака прыгнула, мощно и высоко, стараясь дотянуться до горла неподвижно стоящего Лёшки.

И тут он ответил. Одним, показавшимся Мирону полностью смазанным движением, бывший неформал двинулся вперёд:

Удар правой руки отшвырнул чёрную назад. Со свистом ударила цепь, сметя следующую тварь в сторону и насадив на крюк другую. Скрипнул механический сустав колена и ещё один пёс с хрустом и воем отлетел в сторону. Клыки пятого четвероного со скрежетом попытались сомкнуться на оставшейся мякоти правой руки и ей удалось. Она повисла, качнувшись в сторону...

Лёшка взревел, взвыл, ударил по ушам ошеломляющей сиреной-ревуном и с размаху саданул псом об асфальт, успев разогнуться и закрыться от настырной чёрной. Смахнул её в сторону, прыжком оказался рядом и ударил ногой, навалившись всем весом.

Мирон всхрипнул и перегнулся вниз. Его неудержимо рвало.

* * *

**

Последние сто метров до ГОВД Семёныч преодолел бегом. Причина была проста: стрельба. Стреляли активно и используя автоматы. А значить это могло только одно: кто-то решил, что он такой же умный, как и старший прапорщик. Семёныч рыкнул, почувствовав, как внутри мгновенно раскрутилась пружина злобы, и рванул с места.

Он бежал, хрустя под ногами битым стеклом от пивных бутылок и металлическими банками. И чувствовал, как хорошо слушается тело, которое вот вроде бы совсем недавно заплыло жирком, сковывающим движения. Ноги отталкивались от асфальта чётко и мощно, устремляя его вперёд. Прокуренные лёгкие никак не отзывались, спокойно прогоняя через себя ровно столько кислорода, сколько было нужно для быстрого бега. Он не задумывался над тем, как это произошло, да и без разницы. Самое главное вот оно, налицо, то чувство, которое было у Семёныча во время службы и в отряде срочного спецназа, и потом в ОМОНе. Прапорщик окунулся в прошлое, понимая, что всё вернулось благодаря тому, что случилось. И наплевать на прошлую жизнь. Он снова на войне. Он снова охотник и впереди его ждёт много интересного.

Серое трёхэтажное здание появилось впереди, подсвечиваемое горевшими патрульными машинами и оставшимися целыми фонарями. Из зарешёченных окон стреляли в сторону одинокого микрофургона из нескольких "калашей". За фургоном прятались скрюченные фигуры, огрызаясь в ответ из разнокалиберных стволов. Кто? Зачем? Да какая разница? Семёныч ухмыльнулся и начал действовать.

Несколькими прыжками он перемахнул через бетонные блоки, совсем недавно привезённые и складированные у расширяющегося торгового центра напротив ОВД. Сместился ползком ещё ближе к микрофургону, чуть приподнялся, высматривая первые цели. "Ну, надо же, — подумалось ему, — и почему я не удивляюсь?".

Ментовку атаковали люди Жёлтого, местного авторитета. Каким образом урле пришло в голову это делать — прапорщика не интересовало. Да и по барабану, если учесть, что они сейчас были помехами, стоявшими между ним и оружейной комнатой ОВД.

Сейчас "синие" старательно старались обстреливать зарешёченные окна, откуда по ним огрызались автоматными очередями. Урки были вооружены хуже: карабины, гладкоствольные ружья и дробовики. И захватить "дворец правосудия" они, судя по всему, хотели на энтузиазме. Во всяком случае, именно так оно и выглядело. Хотя дела у них явно шли не лучшим образом. Если только, конечно, "микроавтобусные" стрелки не были прикрытием и выполняли отвлекающий манёвр. Но в любом случае, судьба их была решена. Ангел смерти, в лице Семёныча, самым решительным образом намеревался прекратить чинимые ими безобразия и нарушения Уголовного кодекса РФ.

АКСУ дёрнулся, отправляя в полёт маленькие свинцовые кусочки. Стрелял прапорщик экономно, понимая, что пока патроны тратить за просто так нельзя. Несколькими одиночными он снял троих из семи нападавших. Остальные, как ни странно, решили спастись бегством. Наверняка вообразив, что это менты устроили вылазку. Сбежать он позволил только одному, и то недалеко. Затвор клацнул, доказывая, что патроны в магазине кончились. Семёныч выхватил собственный "макар", в стволе которого уже торчал патрон. Вскинул руку и, почти не целясь, выстрелил. Как будто ткнул указательным пальцем и при этом попал точно туда, куда и хотел. Беглец упал.

— Эй, мужики! — Прапорщик поднял вверх руку с автоматом. — Свои, бля...

Дверь ОВД чуть скрипнула. В образовавшуюся щель осторожно выглянул один из коллег Семёныча, Сашка Кирьеченко. Внимательно пригляделся, не опуская ствол "ксюхи":

— Семён,ты?

— Да я, я, ёпт. Слышь, Санёк, пошли стволы у этих охотников соберём.

— Иду. Там никого нет больше?

— Нет тут никого, одни дохлые.

Кирьеченко нырнул назад, и появился спустя несколько секунд. Дверь снова скрипнула, закрываясь. Семёныч матюгнулся про себя. Двери в ОВД были надёжные, стальные. А он собирался тихо "вальнуть" сержанта за машиной, после чего быстренько навести порядок внутри здания. Ну, да ладно. Не вышло так, выйдет эдак.

Покойников они обшмонали быстро, стараясь не обращать внимания на всё больше и больше увеличивающийся странный шум с гамом, который нарастал повсюду. Небо не спешило становиться нормальным, и всё также оставалось подёрнутым зеленоватой пеленой. Вдобавок ко всему начал сгущаться тот самый непонятный туман, который прапорщик уже видел. И туман этот ему абсолютно не нравился, интуитивно и на рефлексах. Что-то было в нём неправильное, казался он живым, как бы бредово это не казалось. Семёныч окриком поторопил сержанта, снимающего с самого дальнего из трупаков, того самого беглеца, охотничий жилет, набитый патронами с картечью и жаканом. Заходя в двери ГОВД ни один, ни другой — не оглянулся. И потому никто не увидел, как туман, двигающийся мягко и быстро, накрыл тела. Через некоторое время в его глубине что-то зашевелилось, пытаясь встать.

Кирьеченко с лязгом задвинул засов, отгораживаясь от окружающего мира. Устало сполз по стене, смахнув пот со лба. Положил рядом четыре ствола и патронташи с жилетами. Достал из мятой пачки "восьмёрки", несколько сигарет, одну за другой. Почти все оказались сломанными. Наконец одна попалась целая и он нервно закурил.

— Сколько вас здесь? — Семёныч тоже прислонился к стене. — А?

— Пятеро с лейтенантом. Только летёху ранили. Он как раз на улицу выполз, хотел домой дозвониться. Думал, мобильник внутри не берёт. Дозвонился, ёлки-моталки. Не знаю, выживет или нет. Чего же такое случилось, Семён? Ничего не помню, как кувалдой по башке саданули. Ладно, хоть мои на югах, к тёще поехали, к морю. Дела-а-а-а...

— Как сажа бела... — Кирпичников, мрачный и плотный старшина, стоявший у окна, повернулся к ним. — А ты чего один, Семёныч? Где остальные?

— Нету остальных. — Прапорщик сплюнул под ноги. — Один шею сломал, потому что за рулём был. А второму задержанный засадил нож, сука, сзади. Где заныкал, так и не понял. Завалил его, тварь поганую, ёпт...

— Да? — Кирпич, как его называли за спиной сослуживцы, недоверчиво покачал головой. — Если вы куда въехали, то мне тогда непонятно, чего ты такой целый. Не подскажешь?

— Подскажу, чего ж не подсказать-то... — Семёныч кивнул головой. И выстрелил, мгновенно выкинув вперёд руку с пистолетом. Пуля вошла старшине точно между бровей, отбросив того на стену и выбив из головы красноватый большой сгусток, шмякнувший о штукатурку и потёкший вниз, на упавшего милиционера.

А Семёныч, нисколько не задерживаясь, тут же всадил две подряд пули в грудь Кирьеченко, который только и успел, что удивлённо открыть рот. Тот захрипел, завалился назад, выпустив на грудь карминную струю, вздрогнул несколько раз. И затих.

Со стороны "дежурки" раздался топот, прапорщик схватил ближайший к нему АКСУ, тот самый, который поставил к стене уже покойный сержант, перекатился в сторону и выпустил три коротких очереди в сторону появившейся из прохода фигуры в сером. Ту отшвырнуло назад, сбивая с ног второго, громко лязгнувшего уроненным автоматом. И тут у прапорщика заклинило затвор. Патрон ли был с дефектом, затвор ли был изношенным, или оружие неухоженным? Не в том суть. В голове мелькнула мысль о том, что можно успеть дотянуться до одного из карабинов, и потом...

Тело прапорщика сработало само, с места совершив прыжок, мощный и пружинистый. Семёныч так и не понял, как это случилось, летя вперёд, в сторону узкого проёма из "дежурки". Как в замедленной съёмке, странно застывшего времени он видел, как расширяются глаза того, который старался успеть поднять "ксюху". И что тот понимал, что не успевает. Семёныч, распластавшись в прыжке, зарычал, вытягивая вперёд закостеневшие пальцы рук, подминая того под себя, вбивая ему кончики пальцев под нижнюю челюсть (как?!!!) и сминая там внутри что-то хрустящее и подающееся. Фонтан крови ударил ему в лицо, на миг ослепив и заставив зажмуриться, обжёг горячей солёной волной и тут же стал слабее.

Прапорщик откинул в сторону ещё дёргающееся тело, сел и уставился на собственную руку. Покачал головой, не веря глазам. Ногой пхнул первого, который слабо стонал, стараясь всё же дотянуться до покрытого липкой красной кашей цевья автомата. Встал и пошёл в комнату дежурного по ОВД, чтобы добить последнего живого мента в нём.

Лежащий на полу сержант Филиппов уже умирал. Пули калибра "пять-сорок пять", выпущенные Семёнычым, разворотили ему грудную клетку, пробив лёгкие. Одна, покувыркавшись по бешеной траектории, пробила селезёнку. Молодой парень, всего двадцати трёх лет от роду понимал, что ему осталось от силы минуты полторы. Но он, хрипя и булькая пробитыми лёгкими, старался достать автомат, чтобы завалить медленно удаляющуюся фигуру прапора, убившего своих. Филипов смог это сделать, из последних, быстро утекающих сил, нажав на курок. АКСУ гулко громыхнул в тесном коридоре, провонявшем порохом, прочертив поперёк широкой спины в изодранном форменном кителе алый росчерк. Семёнова кинуло на колени, он рыкнул, уперся ладонями в плитку пола и не упал...

Филиппов, теряя сознание и уходя в холодную темноту, озаряемую лишь багровыми стробоскопами, понял одно: прапорщик перестал быть человеком. И он хватал последние разрывающиеся мгновения, в которых видел и острые костистые шипы, торчащие через прорехи кителя, и на глазах затягиваемые отверстие от пуль, которые незадолго до этого сами вышли из ран, звякнув об пол. И когда Семёныч обернулся, мазнув по нему горящими внутренним красным огнём глазами и оскалив ставшие очень острыми зубы, он понял, что всё было зря. И что всё это сон, и надо проснуться. И умер.

Прапорщик, поморщившись от боли в затянувшихся дырках, одним прыжком оказался рядом с Филипповым. Ударил ногой, сильно и быстро, почти оторвав голову от тела. Добавил ещё несколько раз, вминая кости лица, разбрызгивая кровавую слизь...

В дежурке лежал на топчане тот самый молодой лейтенант, про которого прапорщик совсем недавно вспоминал с внутренней насмешкой. В сознание он так и не пришёл, спеленатый поперёк груди бинтами, промокшими от крови. Прапорщик внимательно посмотрел на него, но не стал ничего делать. Пока летёха его не интересовал.

Найдя ключи от оружейки, халатно лежащие на столе дежурного, пошёл в её сторону. В груди бушевал адреналиновый пожар, заставляющий его чувствовать себя почти богом. А как же ещё?!! Семёныч не знал, что с ним сделала та зелёная волна, но был благодарен ей за все-все подарки, которые она ему принесла. За выносливость, силу и то, что уберегло его от неминуемой смерти от пуль.

Для того, чтобы попасть в комнату хранения оружия, нужно было пройти мимо "обезьянника". Первого и не очень большого, в котором чаще всего оказывались либо хулиганы, либо пьянчуги. Бомжей туда не помещали, чтобы не натаскать вшей. И вот возле него прапорщик задержался.

Трое парней в спортивном прикиде его не заинтересовали. Так же, как и парочка изрядно потрёпанных, но всё ещё аппетитных дамочек немного не-за сорок. А вот явная малолетка, с длинным рыжеватым хвостом волос, в короткой юбке, открывавшей ноги чуть не до аккуратной маленькой задницы, заставила его остановиться.

Семёныч облизнулся, ничуть не удивившись тому, что кончик языка, ставшего очень гибким, свободно прошёлся по всей полосе кожи над верхней губой. Длинноногая "кобылка" вздрогнула, когда поняла, что он смотрит именно на неё, и постаралась отодвинуться подальше по нарам. При этом она старательно тянула юбку вниз, полагая, судя по всему, что тем самым спасёт себя от неизбежного. Прапорщик коротко гоготнул:

— Потерпи, мой вишнёвый пирожок, я скоро.

Девчонка всхлипнула, прижав длинные и узкие ладони к лицу, испуганно смотря на массивный силуэт, внимательно разглядывающий её через решётку. Семёныч довольно мотнул головой и пошёл в КХО.

* * *

*

Валера осторожно крался через дворы. Да, ему хотелось добраться до дома как можно быстрее, но он уже понял, что делать это нужно очень аккуратно. Хватило...

Хватило того, что на открытой асфальтовой площадке перед школой, которую он огибал, когда только отошёл от трансформаторной будки, непонятная троица схватила женщину.

Да, он струсил, он, борец-профессионал, пускай и бывший. Не попытался помочь ей, несмотря на то, что её захлёбывающийся крик в какой-то момент стал просто диким воем, перешедшим в скуление. Потому что обычные люди не бывают такими изломанными, у них не святятся глаза как у кошек. У них, у обычных людей, руки никак не могут быть по длине равными ногам. И они не перемещаются скачками, и не выплёвывают из себя непонятные сгустки, которые мгновенно "склеили" конечности женщине. Что было дальше — видел только бюст несгибаемого Феликса Эдмундовича, который не сняли ни во времена разгула демократии, ни в более поздние времена. Потому что тренер бежал вперёд, стараясь быстрее пересечь сквер, через который необходимо было пройти.

Хватило вида нескольких быстрых четвероногих теней, которые с непонятными звуками (мяуканьем?!!!) загоняли двух мужчин, бежавших от них. Мужики так и не смогли убежать. Один-то точно. Его громкий, полный боли вопль, Валера услышал, уже выбегая из сквера.

Хватило того, что прямо перед ним распахнулась дверь подъезда, выпуская маленького, лет шести, мальчишку. Тот вышел в одной пижамке со спайдер-меном, глядя прямо перед собой громадными, на пол-лица, странно светящимися глазами без малейшего признака белка. Прошёл мимо, не глядя на тренера, подошёл к ограде поликлиники, лежавшей на его пути. Толстые металлические прутья, торчавшие прямо перед ним, почти мгновенно стали ярко-малинового цвета, зашипели и стекли вниз. А он, маленький, взъерошенный, шагнул в проём и пошёл куда-то вперёд.

Из-за этого-то всего Валера и крался вперёд, с трудом заставляя себя отлипать от стен низких, в два этажа, домов и выходить из тени. Ему везло, странно и непонятно, но везло. В городе происходило что-то страшное и непонятное, но пока оно касалось его лишь чуть-чуть, мазнув самым кончиком кисти, которую макнули в густую палитру из ужаса и боли. Да, и этого хватило, чтобы он не узнавал самого себя. Валеру трясла крупная, позорная дрожь.