Тогда хозяин вместе со слугами проводил меня до дома Тельмы. И предосторожность оказалась ненапрасной — вдали неосвещенной улицы маячили темные фигуры.

Служанка открыла двери, и сразу же, зевая, ушла к себе. В нижних комнатах было пусто — сестра еще не вернулась. В детской наверху мирно спали дети. У себя в комнате я переоделась в штаны и спустилась обратно в гостиную, не зажигая лампы. Из окон было видно, как на другой стороне улицы сбились в кучку несколько человек. Возле нашего дома горел фонарь, а та сторона оказалась в тени, и я не узнала никого из них. Торчать под окнами не было им никакого резона, и они это поймут рано или поздно. Оставалось надеяться, что сообразят раньше, чем возвратиться сестра с Арнульфом. Пока я ждала, зарядила оба пистолета, приготовила кистень — это на случай, если сестра все же столкнется с ними.

Наконец, спустя три четверти часа, они поняли, что теряют время попусту, и исчезли. Вскоре под ручку с Арнульфом вернулась Тельма. Удовольствие от хорошо проведенного вечера так и светилось на ее лице.

— Хильда! Ты почему в темноте? — спросила она, внося в комнату холодный и свежий воздух улицы. — Не заболела?

— Нет, все в порядке.

Я решила пока не рассказывать ей о случившемся — это потерпит до утра. Проверив, надежна ли заперта дверь, я поднялась к себе. Лечь в постель даже не пыталась, зная, что не усну, и то садилась в кресло к окну, то бродила по комнате, размышляя.

На меня напали сразу после того, как я сообщила, что остаюсь в Цалеме на неопределенное время. В том, что меня хотели убить, сомнений не возникало. Конечно, они не могли знать, что мне захочется возвращаться домой в одиночестве, но это означает только одно — они искали случай и готовились ко всему. Страшно представить, как могло обернуться дело, если бы со мной была Тельма. И даже неповоротливый Арнульф послужил бы нам плохой защитой. Впятером они имели все шансы довести задуманное до конца, невзирая на сопротивление.

Я знала, что Космо сдержит слово — будет ждать меня до восьми утра, и намеревалась идти к нему в гостиницу. От этого нападения невозможно просто так отмахнуться, а значит, теперь и он останется и продолжит охоту.

Еще до того, как проснулась служанка и растопила печи, я выбралась на улицу и, оседлав лошадь, оставленную по моей просьбе в сарае за домом, пустилась в путь.

Над темными и заснеженными полями повисли низкие, снеговые облака. Во мгле дорога едва угадывалась. Посреди сумрачных полей, далеко от жилья, на меня навалилось чувство опасности. Стук лошадиных копыт бил по натянутым нервам, и я невольно оглядывалась на пустынную дорогу за спиной, и подгоняла лошадь. Дух перевела, только заметив впереди огни гостиницы. Здесь не спали — недавно ушел обоз, и конюхи суетились, прибирая двор. Оставив лошадь на их попечение, я вошла в зал гостиницы и с удивлением заметила за столом мрачно глядящего в пивную кружку Барнабаса. Он меня не видел, и я не стала здороваться с ним, а поднялась на второй этаж в комнату, которую занимал Космо, и возле дверей наткнулась встревоженного хозяина постоялого двора, рыхлого и рыжеватого сорокалетнего мужчину.

— А, ты уже знаешь... — сказал он.

Начало его речи мне не понравилось. Таким тоном хорошие новости не сообщают.

— Нет, не знаю. Что случилось?

— Космо избили ночью какие-то молодцы.

Сердце у меня упало. Я потребовала рассказать все с начала, и хозяин рассказал, что Космо подобрали проезжие три часа назад, и сделали это вовремя — он уже замерзал в снегу. Избили так сильно, что он до сих пор не приходил в чувство. Сейчас у него был доктор.

От хозяина же я узнала, что вызвал его среди ночи мальчишка, бывший здесь на побегушках. Вызвал от моего имени. Я велела привести его.

— Я уже спрашивал, — ответил хозяин, — и ничего не добился. Мальчишка придурковатый, и я сам не знаю, когда он прикидывается, а когда, и в самом деле, ничего не соображает!

— И все равно я хочу поговорить с ним.

Хозяин махнул рукой:

— Пойдем.

Он провел меня в кухню, и не слишком церемонясь за шкирку поднял и поставил на ноги передо мной тощего пацана, дремавшего возле растопленного очага.

— Кто велел тебе вызвать постояльца сегодня ночью? Кто это был? Женщина? Мужчина? Кто? Ты узнаешь его в лицо? — спрашивала я, но ни на один вопрос не получила вразумительного ответа. Косоглазый мальчишка кривлялся, растягивал в бессмысленной улыбке красные губы и бормотал какую-то околесицу. Мне казалось, что он притворяется, и я с силой вывернула ему ухо.

— Говори, иначе оторву сейчас!

Мальчишка вопил, из глаз текли слезы, но все равно молчал.

— Бесполезно, — повторил хозяин. — Ничего от него не добиться.

Я снова поднялась к комнате Космо. У него все еще сидел доктор, и я не стала входить, остановилась на деревянной галерее над общим залом и облокотилась об перила. В нижнем зале появилось два новых человека, по виду и повадкам — срочные курьеры, скакавшие в столицу. Барнабас оставался единственным, кто сидел за столом с бутылкой вина.

Я не сомневалась, что нападение на меня и избиение Космо — дело рук одних и тех же молодцов, но это не вязалось со всем тем, что предполагалось раньше. Я была уверена: виновница — Ядвига, окруженная своими бетами. Ей ничего не стоило подбить их на убийство и не в полнолуние. Но зачем избивать Космо, если он собирался уезжать, и ничем не угрожал ей? Причины нет. Уж кто-кто, а она кровно заинтересована в скорейшем отъезде охотников из Цалема. Теперь же есть повод для нового разбирательства.

Предположим, Ядвига ни при чем. Тогда кто же? Пожалуй, ответ найти нетрудно — разбойники. Шайку могли зачистить не всю. Быть может, это месть оставшихся? Недаром же ходили слухи, будто в этих местах у них есть родня или покровители. Я надеялась, что Космо вскоре очнется, и укажет на виновных.

Спустя час из его комнаты вышел озабоченный доктор. Я встречала этого сухонького человека несколько раз в гостях, и мы поздоровались как знакомые.

— Жив, жив, ваш товарищ, — сказал он. — Помяли ему бока, разбили голову, попинали. С дюжину синяков, и несколько переломов костей — заживет до свадьбы!

Доктора всегда отличались цинизмом.

— Можно к нему?

Доктор посторонился, пропуская меня.

— Вы уедете сейчас?

Он отрицательно покачал головой. Это означало, что доктор ожидает ухудшения в ближайшие часы.

На столе возле окна горела свеча. Космо лежал на кровати, укрытый до подбородка. Беспамятство его было беспокойно — он стонал и метался. По комнате неслышно передвигалась пожилая сиделка, вызванная доктором недавно. Некоторое время я посидела на стуле возле постели больного, но помощи от меня не было никакой, и я, предоставив его заботам опытной женщины, вышла из комнаты. Полезнее будет, если разберусь с нападавшими.

Я спустилась вниз. В нижнем зале народу прибыло, но часовщик исчез. А мне хотелось узнать, что он тут делал ранним утром. Я перекусила и выпила чаю. Надо было отправить известие Тельме — она, наверное, уже заметила мое отсутствие и всполошилась. Раздобыв бумагу и письменные принадлежности, написала записку и, выбрав из дворни малого посообразительнее, отправила с весточкой к сестре.

Доктор поднимался к Космо еще раз после меня и, выйдя, сообщил, что не увидел изменений в его состоянии. Он уехал, но собирался вернуться к обеду и тогда уже остаться до вечера, а если понадобиться, то и на всю ночь.

К полудню появилась разрумяненная от мороза и пахнущая холодом и снегом Тельма. Я слышала, как звонко стучали ее каблучки по лестнице, и она широко распахнула дверь, но, войдя в комнату, умерила порывистость движений, и приблизилась к постели больного уже на цыпочках.

— Бедненький! — сострадательно прошептала она. — Что говорит доктор?

— Доктор опасается жара, но если к утру Космо придет в себя, и жара не будет — тогда все обойдется, — тихо ответила я.

— Вещи, которые ты просила, — Тельма протянула мне узелок.

Я кинула его на подоконник. В комнату вошла сиделка со стаканом чая и кексиками на подносе. Она кивнула, показывая, что готова принять дежурство. Я поманила сестру за собой, и мы спустились вниз.

— Пообедаешь со мной?

Тельма легко согласилась, и мы заняли один из столов. Постояльцев в этот день было довольно-таки много, и потому я не сразу заметила сидящего угрюмо в углу Барнабаса. Перед ним опять стояла бутылка вина.

— Не знаешь, часто ли сюда наведывается часовщик пропустить стаканчик? — Тельма мой вопрос не расслышала — она радовалась возможности поглазеть на свежих людей, и до того увлеклась, что мне пришлось повторить.

— Часовщик? Нет, что ты! Он вообще не пьет!

— Погляди-ка! — я указала ей на него.

Тельма удивленно охнула.

— Кажется, произошло в его жизни нечто, заслужившее утопления в вине.

— Уж и не знаю, Хильда, — задумчиво проговорила сестра. — Все перевернулось с ног на голову в последние месяцы: и разбойники, и избиения, и оборотни... Я готова поверить во что угодно! Не представляю даже, как ты живешь среди этого постоянно и не сходишь с ума!

При слове 'разбойники' вспомнилось, что она еще ничего не знает о ночном нападении на меня. Пожалуй, даже хорошо, что я поживу вдали от них в эти дни — кто знает, не отважатся ли напасть еще раз.

И я пересказала ей вчерашние злоключения. Тельма пришла в волнение меньше, чем можно было предположить, но заметно погрустнела.

— Хильда, прошу тебя, будь осторожнее! Страшно подумать, что и ты могла бы лежать полумертвой, как Космо.

Я постаралась убедить ее, будто все не так плохо, хотя сама не ощущала такой уверенности.

Впрочем, пообедали мы приятно. Кажется, мало какие новости способны испортить моей сестре удовольствие побыть вне дома.

Космо очнулся к вечеру. Я стояла возле окна в его комнате, глядя, как медленно падает снег в свете двух фонарей возле гостиницы, когда он позвал меня слабым голосом.

Сиделка тотчас вскочила и принялась хлопотать, убеждая, что говорить ему вредно. Я решительно отодвинула ее и присела на край постели. Объяснила ему без обиняков, что произошло, как его привезли, и в каком он сейчас положении. В первые мгновения моего рассказа лицо Космо отражало замешательство, но с каждым словом прояснялось — воспоминания возвращались.

— Ты помнишь нападавших? Может, узнал кого-то?

Он едва заметно качнул головой.

— Хоть что-нибудь! Имена? Они называли друг друга?

Космо задумался и молчал, долго и сосредоточенно, и в конце концов качнул головой. Ничего! Ничего, но Барнабас по какой-то причине сидит и пьет вино внизу, хотя пьет он мало — в бутылке за целый день не убавилась и половина.

Я позвала сиделку и покинула комнату.

Как и думала, часовщик обнаружился на прежнем месте. Я остановилась рядом. Он поднял заросшее бородой до самых глаз лицо и смотрел выжидательно.

— Космо очнулся.

Он не стал разыгрывать сцену притворного удивления и непонимания, а смотрел напряженно и выжидательно.

— Назвал твое имя.

На миг у него стало лицо человека, худшие опасения которого сбылись. Но он совладал с собой, и ответил мне спокойно:

— Я играл в карты с доктором почти до утра.

Я хмыкнула, дав понять, что не верю его словам.

— Доктор подтвердит, — пожал широкими плечами он.

Часовщик говорил твердо, с уверенностью, что тот, на кого он ссылается, поддержит его. Однако в первый момент он чего-то испугался, и мне очень хотелось бы знать — чего именно.

Вскоре вернулся доктор. Не откладывая в долгий ящик, я спросила его о вчерашней ночи, и получила подтверждение словам Барнабаса, кроме того, доктор уточнил, что часовщик уехал около половины третьего. Удалось выяснить, из гостиницы Космо выманили в это же время, и получалось, что часовщик никак не мог быть в половину третьего и в городе, и в четырех милях от него, у гостиницы. Итак, Барнабас оправдан, но я не могла выбросить из головы то его выражение лица.

Мы с доктор поднялись к больному. Космо видимо оживал, хоть и морщился при каждом движении. Доктор осмотрел его и остался доволен — жар не появился.

— И все же, переночуйте здесь на всякий случай, — сказала я.

— Особой необходимости в этом нет, — ответил доктор, — но если вы настаиваете....

Я кивнула.

— Тогда я приеду ближе к ночи, — он собрал свой инструмент в небольшой саквояж, — нужно навестить еще нескольких больных — зима, знаете ли, много болеют.

— До вечера, с комнатой я улажу.

Я опять спустилась вниз, чтобы договориться насчет еще одной комнаты с хозяином, когда заметила, что место Барнабаса опустело. Он ушел.

Под вечер, почувствовав, что окончательно вымоталась после бессонной ночи и беспокойного дня, я оставила сиделку приглядывать за Космо, а сама прилегла в соседней комнате, наказав прислуге разбудить меня в три ночи, и это было исполнено со всей добросовестностью. Плеснув себе на лицо холодной воды, чтобы проснуться поскорее, я вернулась к Космо. Он мирно спал, и выглядел лучше, чем вечером. Сиделка тоже дремала в кресле. Я отправила ее досыпать в постель.

Где-то ближе к полудню появился доктор, а следом за ним — и Тельма. Она с прилично-сочувствующим видом осведомилась о здоровье Космо, и, оставив его на попечение доктора, деловито щупающего пульс, обернулась ко мне:

— Знаешь, с кем я сейчас приехала из города?

Я уверила ее, что мне это неизвестно.

— Я пошла к Миллеру, думая попросить у него бричку, и вдруг у самой кондитерской нагоняет меня карета и останавливается, а оттуда выглядывает — угадай кто?

Я пожала плечами, уже предчувствуя, кто именно оттуда выглядывал.

— Людвиг Леманн! — объявила Тельма. Она незаметно для себя повысила голос, и сообщение произвело несколько большее впечатление, чем было рассчитано. Доктор обернулся к нам, а Космо метнул на меня взгляд. Сестра, заметив, что наделала переполоху, смутилась и понизила голос почти до шепота.

— Он был с Ядвигой и кучей поклажи. Они едут в Вену.

Взгляд Космо преследовал меня.

— Что же, надеюсь, ты пожелала им всех благ и счастливого пути.

И я отвернулась к окну.

Вскоре Тельма спустилась в общую комнату распорядиться о чае. Следом за ней, ушел и доктор, уверив меня, что с больной идет на поправку. Я посидела еще немного с Космо. Со вчерашнего вечера в его воспоминаниях ничего не прояснилось. Пробовали заходить и так и эдак, пытаясь разбудить его память, и раскрыть какие-нибудь детали, но безуспешно.

За чаем Тельма выглядела погрустневшей и какой-то задумчивой. Я спросила ее о причине перемены в настроении, но она отделалась отговоркой и быстренько перевела разговор на молодую чету, сидевшую через два столика от нас, щеголявшую столичными модами. И лишь спустя несколько часов, когда собралась ехать домой, вдруг сказала:

— Знаешь, я видела кое-что очень странное. Доктор сообщил Барнабасу, что Леманны уехали. Часовщик от этой новости аж подпрыгнул. Вскочил и умчался. Знаешь, Хильда, мне кажется, что он поехал за Ядвигой Леманн с нехорошими намерениями, — задумчиво закончила она.