Три лика пламени

— Видела — что? — Алдор криво усмехнулся, не отвечая. Вот так, должно быть, чувствует себя попавшая в драконьи когти неосторожная зверушка. Значит, город у моря — правда? — Откуда это?

— Откуда это — неважно...— Глаза айнура казались двумя черными провалами, в глубине которых тлела багровая искорка. — Знаешь, что действительно важно, aranel? Что ты заставляешь меня думать об этом. И, что еще важнее, искать...неприятностей на свою голову. — Он провел ладонью по моей щеке, убирая за ухо непослушную прядь.

Я вздрогнула — от страха и чего-то еще, незнакомого, неправильного. Страшно было смотреть ему в лицо и боязно — зажмуриться. А ведь я умела сражаться, и не хуже своего кичливого брата. Но здесь, в притихшем лесу, в кольце рук, с чем сражаться — с его взглядом? С собой? С шутницей-судьбой, любящей жестокие забавы? И нужно ли — сражаться?

— Вот я и ищу...Точнее, нашел. Здесь бы и отступить, спасая свою шкуру. Но отступление — для трусов, так, Фэйниель? Разве хоть один из нас струсит? — Не дожидаясь моего ответа, он коснулся губами моих волос, виска...пересохших губ. Не так, как принято было целовать своих избранников у моего народа — бережно, коротко, целомудренно, не разжимая губ...Властно и настойчиво, неторопливо, будто исследуя, — так, что перехватывало дыхание, и в голове не оставалось ни одной мысли...Ни одной разумной мысли.

Поцелуй в Амане — знак любви. Но я не люблю его, — да и может ли существо Арды любить одного из Древних, и наоборот? Я не чувствовала ни щемящей нежности, ни пресловутого ощущения полета. Нет, я не люблю. Любовь у эльдаров не приходит мгновенно, она зарождается медленно, осторожно, сплетается из тысяч тончайших нитей между двумя fear...Она походит на ласковое дуновение летнего ветерка, на прикосновение крыльев бабочки, она ясна и безмятежна, как небо над Валмаром, светла, как сияние вершины Таникветила...

Я же чувствовала лишь жар во всем теле, сумасшедший стук сердца и биение крови в висках. Непонятное томление собралось в одну точку — внизу живота. Отчаянно хотелось вырваться и бежать подальше, и одновременно мучительно было подумать о бегстве. Отступление — путь для трусов, так, Фэйниель?

Неистовый огонь в крови, ослепляющий восторг — почему мне это знакомо? Да, помню: так уже было, когда я призывала магию, творя Сильмариллы. Тогда я была беззащитна перед Силой Первооснов, как сейчас беззащитна перед ним, живым воплощением Стихии. И так же упивалась опасностью и новизной. Тогда это едва не стоило мне жизни...

Алдор оторвался от моего рта и скользнул губами по шее, задержался на ямочке в основании горла, чуть сдвинув ожерелье. Руки Отступника нащупали платиновый замочек, и бесценное произведение искусства полетело в траву, как и диадема. Мне показалось — отнят последний, призрачный щит. Больше — ни одной преграды между мной и моей гибелью. Такой притягательной гибелью...

...И все-таки, как назвать то, что происходит со мною?...

Дыхание Алдора участилось, одна рука, зайдя за спину, притянула меня еще ближе к нему, пальцы другой пробежали от груди к верхней части ног...Подцепили ткань и медленно подняли край юбки вверх, скользя по коже...Я вздрогнула и сама подалась ему навстречу...Ближе...Еще ближе...Мои руки легли ему на плечи...Айнур на мгновение замер, зарывшись лицом в мои волосы...

...А потом я с пронзительной ясностью поняла: еще немного, и случится то, что противно самой природе эльфа: единение не для зачатия ребенка, без любви, без брачных обетов! И не под покровом супружеского ложа, а в лесу, у этого проклятого дерева, чья кора царапает мне спину, или на траве, если только Алдор сообразит, что стоя, вообще-то, неудобно...Неудобно? О чем я думаю? Чем я думаю? И думаю ли вообще? То, что сейчас происходит, это...это...Искажение, вот что!!! Просто...похоть! Животная, грязная похоть! Волна холодно-склизкого отвращения — к нему и самой себе — перебила все остальные ощущения...

Алдор отпрянул от меня так, словно я его ударила. Да так оно, наверное, и было. Не осанвэ, но что-то подобное — и он понял.

С каменным лицом он одернул мое платье, поднял с земли драгоценности, и молча проводил меня до Врат — недоумевающую, опустошенную и испуганную. Добравшись до своих покоев в отцовском дворце, я упала на кровать, тупо глядя в потолок...так и лежала до утра...

* * *

С той ночи я больше не видела его — ни в Тирионе, ни в доме Кователя. Догадывался ли он, что сотворил — вот так, мимоходом, забавляясь? Я не могла спать — в темноте мне мерещился его взгляд, не могла толком поесть — кусок не шел в горло...

"Словно жертва неразделенной любви" — зло усмехнулась я, разглядывая в зеркале свое осунувшееся лицо — болезненно-бледное, в ореоле неприбранных белых волос. Расширенные зрачки превращали серые глаза в черные — совсем как у Алдора. Казалось, чуть прищурься, и в глубине стылых колодцев полыхнет багрянцем. Кривая, нехорошая улыбка лишь добавляла всему образу завершенности — нечисть, как есть нечисть...

Я не могла работать — целые дни просиживала в мастерской, бессмысленно вертя в руке стило5 и

пялясь на чистый лист...Впустую перебирая необработанные кристаллы и самородки...Шарахалась от посетителей...Что-то ушло. То, что позволяло с упоением искать и создавать красоту, то, что придавало всей жизни осмысленность...

А сегодня — свадьба, и моя сестра, рука об руку с Лаурэ, под звонкое пение ваниаров и благословляющие улыбки Древних войдет в мужнин дом...

Я нацепила первое попавшееся платье, не различая ни цвета, ни покроя, свой старый плащ, подхватила со стола шкатулку, и спустилась вниз, где меня дожидались родичи, невероятным усилием воли придав лицу какое-то подобие живости, а улыбке — дружелюбия. Они, как бы я не относилась к ним, моя семья, и видеть съедающую меня пустоту не должны.

Семья...На лице Арафинвэ застыла вселенская скорбь — не иначе, по непутевой старшей сестре. Анайрэ, покосившись на выцветшую от долгого ношения ткань плаща, открыла, было, рот, намереваясь сказать что-то неодобрительное, но отпрянула, поперхнувшись словами, — таким холодом плеснуло из моих глаз. Инголдо, смутившись, отвел жену в сторонку, прошептав что-то ей на ухо. Эленвэ, с маленькой дочкой на руках, шмыгнула под защиту широких плеч мужа — трусливое, вечно дрожащее существо, истинное воплощение благого народа ваниаров! И я краем глаза заметила, как Турондо выразительно покрутил пальцем у виска, переглянувшись с Финдекано.

— Я вижу, Турондо, ты хочешь о чем-то спросить? — Ласково протянула я, шагнув к племяннику.

— А...я...э-э, нет, Высокая. — Дернулся принц, сбледнув с лица.

— Жаль...— Притворно вздохнула я. Турондо нервно сглотнул. Меня это отрезвило: неужели так страшна? — А я надеялась, что тебе интересно, какой подарок я припасла для сестры. — И погладила серебряную крышку.

— А что там? — Подскочил неугомонный Айканаро. Остальные тоже расслабились. Подумаешь, какая невидаль — Хелкорэ снова чудит.

— Увидишь. Тс-с, невеста идет! — Шкатулка скрылась под плащом.

В конце коридора распахнулась дверь и показалась Лалвендэ в сопровождении родителей, сестер и старшей из племянниц — Аредэли, дочери Нолофинвэ. Распущенные светло-русые волосы сестры блестящей накидкой ниспадали ниже колен, поверх неожиданно-простого (видно, Индис недоглядела за дочерью, по обычаю самостоятельно шьющей свадебный наряд) голубого платья. Треугольный вырез, широкие рукава-крылья, чуть поблескивающие по самому краю серебряной нитью. Отлично. Очень кстати для моего подарка...

Индис, в отличие от дочери, вырядилась в пух и прах — синее платье сверкало золотой вышивкой, тончайшая кружевная накидка, длинные сапфировые серьги, затейливое ожерелье и диадема, пальцы унизаны перстнями. Иримэ и Финдис не отставали от матери — одна в солнечно-желтом, другая в травянисто-зеленом. Одна Аредэль — в неизменном белом, со скромным серебряным обручем на черных кудрях, да серебряным же браслетом на правой руке — подарком брата (первое, что юный Финдекано сделал самостоятельно, и, краснея от гордости, преподнес младшей сестренке).

Отец, в тяжелой синей мантии, вел под руку дочь-невесту. Правитель Тириона не нуждался ни в золоте, ни в каменьях: по одной лишь царственной осанке и гордому взгляду видно было, что это — король, даже если бы он и не надел своего венца.

— Ну, все готовы? — Спросил Финвэ, оглядев разномастное скопление в коридоре. — Айканаро, ты не забыл причесаться? — Юноша, покраснев под строгим взглядом деда, наскоро пригладил копну буйных золотистых волос. — Эленвэ, дитя мое, почему ты жмешься в углу, словно испуганная лань при виде охотников? Сегодня такой праздник, а вы как в воду опущенные! Да, Турондо, я о тебе. Что за траурное лицо? Ты хочешь выказать невесте неуважение в самый счастливый день ее жизни?

— Прости, государь, задумался...— Пристыженный Турондо искоса глянул на меня. А я уже улыбалась, как только могла искренне. Да и трудно было не улыбаться при виде смущенной Лалвендэ, чем-то напоминавшей птичку или лазурнокрылого мотылька, или пытающегося сохранять серьезность Айканаро, губы которого неудержимо расплывались в озорной усмешке.

— Вот так гораздо лучше. — Король нолдоров направился к выходу. Семейство, в порядке убывания титулов, двинулось следом.

Поскольку отец шел с Лалвендэ, мне в пару досталась Индис. На мое счастье, мачеха была неразговорчива — лишь, с повлажневшими глазами, счастливо вздыхала, глядя на дочь, да улыбалась, видно, вспоминая собственную свадьбу. О, я хорошо ее помнила: на свадьбе короля Тириона и сестры правителя ваниаров гулял весь Валинор. Целый день Валмар сотрясался от музыки, песен и громогласных тостов, Аратары засыпали молодых подарками. И никому в суматохе не было дела до худенькой беловолосой девочки, ревниво наблюдающей за непривычно-радостным отцом, танцующим с этой незнакомой, золотисто-сияющей, чужой...

...— Atarinja, ты же меня не бросишь, правда? — Девочка в красном платьице дергает отца за рукав. Большие серые глаза на некрасивом лице — не по-детски серьезны и полны тоски, но она не плачет — она никогда не плачет. Вот и сейчас — закусила губу и смотрит...

— Конечно, не брошу, звездочка. Почему ты спрашиваешь? — Высокий темноволосый мужчина берет дочь за руку и отходит в сторону от веселящейся толпы.

— Я больше тебе не нужна? У тебя будут теперь другие дети, так Ириссэ сказала.

— Значит, Ириссэ. Сказала. — Серые глаза темноволосого, похожие на глаза дочери, прищуриваются, губы сурово сжимаются, словно сдерживая резкое слово. — Не слушай ее, Фэйниель. Ириссэ Эльтинвэ никогда больше не появится в нашем доме.

— А Индис? Она — тоже?

— Нет, звездочка, Индис останется. Она теперь — моя жена и твоя приемная мама.

— Мне не нужна новая мама!

— Мне трудно объяснить...— Темноволосый в раздумье прикрывает глаза. Он хорошо знает дочь — здесь не годятся слова, пригодные для малышей. Нужно что-то осмысленное, что-то логичное...— Понимаешь, Фэйниель, у каждого короля обязательно должна быть королева. А, раз твоя мама покинула нас, нашей королевой будет Индис. Смотри сама — у Ольвэ есть королева — Фалмариэль, у Ингвэ — Ильмендис, даже у Владыки Манавидана есть супруга — Вэридэ, Создательница Звезд. Правителю не годится быть одиноким.

— Значит — так надо? — Допытывается девочка.

— Да, Фэйниель, так надо...

Теперь Индис провожает в Валмар собственную дочь, а я опять чувствую себя хуже некуда. Только виной этому не сестра с ее пустоголовым женишком, и не мачеха...

Валмар встретил нас звоном голосов и хороводом ярких красок. На главной площади возвели беседку, даже не возвели, а вырастили — переплетение живых ветвей и цветов. И в ней вмиг засиявшую Лалвендэ ждал ее нареченный — в белой тунике, с венком из крупных белых цветов на золотистых волосах. О, рядом с женихом стоял не кто иной, как Эонвэ — торжественно-строгая фигура в сине-золотом. Знак высочайшего расположения Владык: Глашатай Короля Арды соединит руки молодых, хотя от веку власть заключать браки принадлежала вождям племен.

Вокруг беседки сгрудились ближайшие родственники жениха: Ингвэ с супругой, трое их сыновей и дочь, сестры королевы ваниаров с семьями. Среди ваниаров, сверкающих на солнце россыпью драгоценностей, Лалвендэ казалась сереньким соловьем в стае павлинов. Ну, ничего, мы это исправим. Протолкавшись к беседке, я открыла припрятанную шкатулку и под сдавленные охи и ахи пристроила на голове сестры свой подарок, придирчиво отобранный среди лучшего в моих запасниках — венок из незабудок и васильков. Только вот лепестки цветов выточены были из лучшей бирюзы и лазурита, а листья — из нефрита и яшмы. Лалвендэ, робко прикоснувшись к драгоценности, порывисто обняла меня, едва не сбросив венок. Так...непривычно...

Свадьба прошла, как и все другие свадьбы — клятвы, кольца, ритуальные чаши с вином, которыми обменялись жених и невеста, песни-восхваления молодоженам. Из Небесного Чертога с приветом и поздравлениями от Властителей Арды прибыла на спине Соронтура майя Ильмарэ, вручив невесте бриллиантовое ожерелье и пару браслетов, а Лаурэ — великолепную арфу с золотыми накладками. Новоиспеченный муж немедленно исполнил на радость гостям балладу, посвященную Лалвендэ.

Подоспевшие Ивэйн и Кователь обрадовали молодоженов по-своему. У самого Таникветила, неподалеку от Валмара, Кементари вырастила рощицу, в сердце которой счастливую парочку ожидал дом, возведенный и отделанный Алланом и его свитой. Сестра радостно захлопала в ладоши, повиснув на довольном Лаурэ, — принцу ваниаров тоже пришлось по душе собственное гнездышко.

А меня почему-то мутило. Песня Лаурэ вызвала желание заткнуть уши или придушить певца, — я вспоминала другие песни. На этой же площади и в лесном чертоге...Песни Алдора...

— Что с тобой? Нездоровится? — С тревогой спросил Аллан, заметив, как я зябко кутаюсь в плащ и отхожу в сторону. Говорят, эльфы не знают болезней. Однако я в детстве болела с завидным упорством, повергая в ужас отца и целителей. Проклятье Тириона...

— Нет, Владыка, просто не выспалась. Засиделась в мастерской. — Чуть виновато. Айнур неодобрительно хмыкнул, бурча под нос про увлекающуюся молодежь. Знал бы Аллан, какие увлечения у его лучшего друга! — А вы...не видели Алдора?

— Видел пару раз. Хмурый он какой-то...А ты почему спрашиваешь? — Насторожился Кователь.

— Думала, он на свадьбу заглянет, а его что-то не видно. — Я небрежно пожала плечами. — Наверное, не хочет светиться в Валмаре после праздника.

— Немудрено. Оставить с носом Вэридэ на глазах у половины Валинора, пригласив на первый танец тебя, а не нашу наисветлейшую Королеву. Видела бы ты ее лицо! — Хохотнул Аллан.

И верно: столь демонстративно предпочесть прекраснейшей из айнуров какую-то замухрышку в платье с чужого плеча. Мелочная месть Алдора предавшей его возлюбленной. А я-то думала, он хочет сделать приятное мне.