Ведьмами рождаются книга 1

— И бабка Серафима его у бандитов украла?

— Не знаю, — честно сказал Пенёк, — может и украла, а может, никакого клада не было.

— И что мне теперь делать? Они же от меня не отстанут!.. Господи, сначала феэсбешники, потом бандиты, я не выдержу!

— Какие феэсбешники? — насторожился Пенёк.

Настя рассказала ему историю с первым похищением, после чего тот надолго замолчал.

— Да, — заговорил он наконец, — ну, Серафима, ну, ведьма! Это ж надо — не побоялась греха — людям души калечила!

— А мне что теперь делать? Как ты думаешь, я смогу как Серафима внушить этому Кузьмину желание подписать контракт со "Стройинвестом"?

Пенёк взглянул на неё так, что Настя с перепугу нажала на тормоз.

— Заставлять людей делать что-то помимо их воли — самый большой грех! — проговорил Пенёк очень серьёзно. Сейчас он меньше всего напоминал смешное, забавное существо, с которым Настя встретилась ночью возле леса, — честно говоря, я думал, что сила в тебе ещё не проснулась, и это поможет тебе некоторое время избегать неприятностей. Но ты уже попробовала её на вкус, и теперь тебе будет трудно удерживаться от соблазна применить её во вред другим.

— Я никому не собираюсь причинять вред!

— А строительная фирма?

— Но это ведь на благо родины, — попыталась оправдаться Настя, понимая, какую чушь несёт, — что плохого в том, если я помогу отечественным производителям?

Она покраснела и отвела глаза.

— Ты сама знаешь, что это неправильно.

— Да? — зло сказала она, — а как быть с мамой и бабушкой? Я не могу ими пожертвовать ради какой-то сомнительной справедливости!

— А теперь послушай, — Заговорил Пенёк, и тон его изменился. Перед Настей сидел человек мудрый, сильный и уверенный в себе, — сейчас для тебя начинаются очень сложные времена, которые при любом исходе дела перевернут твою жизнь. За твою душу идёт борьба. Человек, имеющий силу, не может оставаться сам по себе. Он, или всем сердцем принимает добро, или навсегда становится служителем зла. Искушение злом слишком велико — большинство людей его не выдерживает. Познав свою силу, они считают себя выше людей, используют её направо и налево, чтобы любыми способами добиться богатства и власти, теряя при этом свою душу.

— Хорошо, я не стану выполнять задание феэсбешников, и пускай они меня прикончат! — иронично сказала Настя.

— Они убьют тебя в любом случае, если только ты не убедишь их в своей лояльности. А это значит — тебе придётся всю жизнь выполнять их сомнительные задания.

— Получается, у меня нет выхода? — Настя запаниковала.

— Я могу тебя спрятать вместе с родными. Тебя не найдут!

— Я не хочу всю жизнь прятаться!

В это время зазвонил Настин мобильный. На проводе был Игорь Андреевич. Елейным голосом он сообщил, что завтра с утра она должна приступить к своим обязанностям. Назвал адрес офиса Кузьмина, участливо поинтересовался здоровьем мамы и отключился.

— Скотина, ненавижу! — выпалила Настя, едва не сломав трубку.

— Что будешь делать? — спросил Пенёк уже обычным по-детски наивным тоном.

— Я поеду туда, но ничего предпринимать не буду. Тем более я этого и не умею. Буду тянуть время и искать какой-нибудь выход. — Настя поняла, что смертельно устала. Она завела мотор и двинулась по направлению к городу.

— Машину нужно бросить в пригороде, — со знанием дела сообщил Пенёк.

— А то бы я сама не догадалась! Лучше скажи, где мы будем ночевать, братки наверняка будут пасти нас возле дома.

— Да-а, — закручинился Пенёк и почесал нос, — может, у знакомых каких?

— Да они в два счёта нас вычислят! — оборвала его Настя, после чего оба надолго замолчали.

Уже начинало смеркаться, когда за окнами машины показались унылые пригородные дома. Обшарпанные, грязные, они жались друг к другу и напоминали бедных родственников,пущенных из милости богатым дядюшкой пожить на заднем дворе. Настя остановила машину, кряхтя, выбралась из неё и, не дожидаясь Пенька, пошла по пыльной улице.

— Куда мы теперь? _ Пенёк скакал вокруг, пытаясь поймать её взгляд.

— К дяде Грише.

— Это где?

— В моём доме на первом этаже.

— Так нас же поймают! — испугался Пенёк.

— Чёрта лысого!

Дело в том, что "офис" дворника дяди Гриши размещался в подвале последнего подъезда Настиного дома. Он и Настя жили в первом, и это обстоятельство порой становилось для дяди Гриши непреодолимой проблемой, когда тому по вечерам нужно было возвращаться домой. По причине хронического алкоголизма, Григорий к вечеру набирался так, что идти мог только на четвереньках. Пару раз, не доползя до родного подъезда, он засыпал на асфальте во дворе. Иногда сил хватало чтобы доползти до коврика у своей двери. В конце концов, пристыженный жильцами, он зарёкся ползать домой в таком состоянии и соорудил в своей каптёрке топчан, на котором и оставался ночевать, если только зелёный змий не слишком над ним усердствовал. В этом случае Григорий засыпал прямо на полу среди лопат и метёлок.

Добравшись до остановки и сев в троллейбус, Настя стала замечать изумлённые взгляды пассажиров, которые сначала отнесла на счёт Пенька.Но потом, сообразив, что сама она, должно быть, выглядит ещё экзотичнее, попыталась незаметно привести себя в порядок.

Когда путешественники добрались до дома, совсем стемнело. Настя, отправив Пенька осмотреть окрестности, залегла в ближайших кустах. Тот появился минут через пятнадцать, и тоном заправского разведчика сообщил, что всё чисто.

Как и рассчитывала Настя, дядя Гриша был в "офисе". Зелёный змий постарался на славу — дворник спал под импровизированным столом, обнимая метлу, словно любимую женщину.

— Присаживайся, — измученно сказала Настя, со стоном упала на тахту, и сразу провалилась в сон.

Пенёк присаживаться не торопился. Он запер входную дверь на замок и стал деловито обследовать тесную подвальную комнатушку. Прежде всего, его заинтересовала внушительная батарея бутылок разнообразных форм и размеров. Он внимательно изучил названия напитков и понюхал каждую бутылку в отдельности. Затем, переступи через дяди Гришину ногу, переместился в другой угол. Там были свалены развалившиеся мётлы, старые шланги, куча деталей, забытых сантехниками после пьянок, и ещё бог знает какой хлам.

— Это ж сколько добра пропадает! — сокрушённо сказал Пенёк, со вздохом сделал шаг и зацепился за сладко спящего Григория.

В этот момент пьяному дворнику потребовалось перевернуться на другой бок. Поворачиваясь, он потянул за собой Пенька. Тот, не удержав равновесия, шлёпнулся на дядю Гришу. Григорий поморщился, пробормотал что-то невразумительное, но не проснулся. Пенёк попытался с него слезть, но Гриша, очевидно приняв его за свою любимую метлу, обнял его и, умиротворённо улыбаясь, прижал к себе.

— Настя, — заорал полузадушенный Пенёк, когда понял что из пьяных объятий в одиночку не выбраться.

Девушка нехотя открыла глаза и, ещё не проснувшись окончательно, посмотрела вокруг. Пенёк лежал в обнимку с дядей Гришей и производил непонятные телодвижения.

— Пенёчек, — осторожно начала Настя, — если ты очень хочешь спать, то можешь лечь рядом со мной. Зачем ты обнимаешь дядю Гришу?

— Он меня не отпускает, — брыкался тот изо всех сил.

— А зачем же ты полез с ним обниматься?

— Не обнимался я с ним! — от отчаяния Пенёк головой зарядил дяде Грише в глаз.

Никакой реакции.

— Да помоги же мне!

Настя окончательно проснулась и бросилась отдирать Пенька от дворника. Но это оказалось безнадёжным делом.

— Слушай, — пыхтя сказала Настя, — а ты не можешь сейчас исчезнуть и появиться в другом месте?

— Нет!

— Почему?

— Ра говорю "нет", значит, не могу! Придумай что-нибудь, — взмолился он.

Настю осенило. Она взяла пустую бутылку, поднесла её к носу дяди Гриши, и, слегка постучав по ней, произнесла:

— Дядя Гриша, пить будешь?

— Да! — заорал Григорий и открыл глаза, ища неожиданного благодетеля.

— Благодетеля нигде не было, и он вдруг понял, что вместо собутыльника его посетила белая горячка. На месте привычной метлы, в обществе которой он обычно просыпался,лежал заросший лохматый тип, которого он нежно прижимал к сердцу.

— Допился, — сказал дядя Гриша и зажмурился, отгоняя глюки.

— Дядя Гриша, вставайте! — услышал он знакомый женский голос.

— Чего надо?Не видишь — плохо мне, — ответил тот, боясь открыть глаза.

— Отпустите моего друга, — Настя затрясла его за плечи.

Дядя Гриша всё-таки открыл глаза и увидел соседку с пятого этажа, которая пыталась вырвать у него из рук мужика, принятого Григорием за галлюцинацию. Он разомкнул руки, и освобождённый Пенёк отпрыгнул от ненормального дворника подальше.

— Настька, — промычал дядя Гриша, — а чё, утро уже?

— Нет, сейчас пол второго ночи.

— Случилось чего? — Гришу отчаянно покидало блаженное состояние, и его место медленно, но неотвратимо занимало похмелье.

— Дядя Гриша, нам спрятаться надо. Можно мы у вас поживём?

— А мне чё, живите, — пожал он плечами, — токо уговор — я вам жильё — вы мне за каждый день — пузырь.

— Да нет проблем, хоть десять! — обрадовалась Настя, у неё в сумочке лежала половина аванса, который так и не удалось потратить на одежду.

— Так может это.., — дипломатично начал он, — ну, того... вообщем, может сейчас и поставите, а?

— Дядя Гриша, нам на улицу выходить нельзя. Давайте я дам вам денег, а вы сами сходите, — предложила Настя.

— Не дойду я, — обречённо вздохнул Григорий.

— Давай я домой к тебе схожу, — предложил Пенёк, — у нас же там целая сумка продуктов, жалко если пропадут. И первачок имеется.

При этих словах дядя Гриша заметно приободрился. Настя отвела Пенька в сторону.

— Ты что, — накинулась она на него, а если братки в квартире засаду устроили?

— Так я по-хитрому, — беззаботно ответил Пенёк, — я в шкафу появлюсь и послушаю, если всё тихо — выйду и заберу сумку.

— Ну, если так, тогда ладно. Поесть действительно не помешает, а то я завтра упаду в голодный обморок прямо перед американцами... Только будь осторожен.

Пенёк тут же исчез, а дядя Гриша, подумав, что белая горячка его всё-таки настигла, твёрдо пообещал себе с понедельника бросить пить.

Настин друг вернулся минут через десять. Кроме баула с едой он прихватил ещё кучу Настиных вещей, косметику и обувь.

— Чтоб завтра было в чём идти, — объяснил он.

— Пенёчек, — Настя с нежностью посмотрела на него, — какой же ты молодец! Я ведь даже не подумала об этом. Ты просто мой ангел-хранитель!

Она не удержалась и обняла его. Пенёк зарделся, как пион. Дядя Гриша, тем временем, ловко сервировал стол. Выудив из-под стола три гранёных стакана, он с величайшей осторожностью принялся наполнять их драгоценной жидкостью. Первым уселся за стол и, ёрзая на стуле, стал бросать в сторону своих постояльцев нетерпеливо-встревоженные взгляды. Настя с Пеньком, едва очутившись за столом, набросились на еду. Лицо дяди Гриши вытянулось от возмущения.

— Вы чего, басурманы, нерусские? Чтоб насухую пищу принимать! Да если б я только знал, хрен бы пустил вас жить!

" Нерусские басурманы" переглянулись, и со вздохом подняли стаканы с самогоном.

— Ну, — торжественно произнёс Григорий, — с новосельицем! — и одним глотком опрокинул в себя полный стакан первака.

Настя понюхала содержимое своей тары и беспомощно посмотрела на Пенька. Тот весело ей подмигнул, щёлкнул пальцами. И знаком показал, что можно пить. Зажмурившись, девушка повторила манёвр дяди Гриши и была ошарашена, когда поняла, что вместо ожидаемого гадкого пойла в стакане оказалась обыкновенная вода.

— Вот это молодцы, уважаю, — похвалил обоих дворник, увидев, как ловко они справились с таким количеством самогона.

Пенёк быстренько снова наполнил стаканы до краёв.

Осоловевший дядя Гриша долго не мог направить стакан в нужное русло, и Пенёк услужливо помог ему отыскать рот. Не успев поставить стакан на место, Григорий закатил глаза и рухнул мордой в свою тарелку. Теперь друзьям уже ничего не мешало насладиться поздней трапезой. После еды веки у Насти стали закрываться, и она едва успела добрести до тахты. Свернувшись калачиком, девушка уснула. Сквозь сон Насте почудилось что Пенёк разговаривает со своей котомкой, а затем раздалось уже знакомое чавканье. Ещё она слышала как он наводит на столе порядок и тихонечко укладывается у неё в ногах. Трудный день закончился, но всё только начиналось.

Виталий Николаевич Кузьмин опять проснулся среди ночи с бьющимся сердцем. Привычно вытер со лба выступившие капли пота и застонал от невыносимой боли, которая, казалось, вот-вот разорвёт его душу. Он встал с кровати , распахнул окно, и подставил разгорячённое лицо свежему ночному ветру.

Всё началось шесть месяцев тому назад и продолжалось с регулярностью, доводившей его до сумасшествия. Ему приснилась женщина. Лицо её едва угадывалось в расплывчатой дымке, но глаза! Огромные чёрные глаза, бездонные, словно космическое пространство, сияли как драгоценные камни. Длинные пушистые ресницы делали их ещё темнее, хотя казалось, это было невозможно.Поражённый, зачарованный нереальной красотой этих глаз, Кузьмин перестал дышать. Он приближался к ним всё ближе, но лица незнакомки по-прежнему невозможно было разглядеть.Он видел только эти глаза, которые медленно затягивали его в свой омут. Кузьмин не мог сопротивляться, да и не хотел. Когда взгляд оказался совсем близко, Виталий, не задумываясь, погрузился в чёрное озеро. Он купался в этих глазах, испытывая почти физическое наслаждение. Казалось, ещё немного, и он откроет для себя что-то важное, какую-то главную тайну мироздания. Ещё немного... что-то ускользающее... И вдруг раздался ненавистный пищащий звук, услышав который, неземное видение мгновенно исчезло. Кузьмин оказался на суше и открыл глаза.

Конечно, звонил будильник, напоминая хозяину, что кроме прекрасного, но иллюзорного мира снов, существует реальная жизнь, в которой он должен подниматься ни свет, ни заря, и идти на работу. Снова закрыв глаза, Кузьмин медленно возвращался из волшебного мира чёрных глаз, удивляясь своей реакции на приснившееся. На миг ему показалось, что эти глаза дороже ему всего на свете.

"Бред!" — сказал он сам себе и решительно пошёл в душ.

Виталий Николаевич Кузьмин никогда не отличался романтичностью натуры. Да, он признавал, что в мире существует любовь, но квалифицировал это понятие несколько иначе, чем великие русские классики позапрошлого века. С юношеских лет Кузьмин решил для себя что любовь — это математически выверенный, голый расчет. И самое главное в этом — когда человек, находящийся рядом с тобой, тебя не раздражает. Общность взглядов и интересов тоже имели значение, но второстепенное. Видя, как его друзья растрачивают себя на ссоры с "любимыми", становятся рабами бездушных созданий, мотивируя всё это большой любовь, Виталий всё больше убеждался в верности своей позиции.

" Какая, к чёрту, любовь, — думал он, когда встречал особей, полностью зависящих от другого человека, — это просто секс, который ( он это признавал) имеет первостепенное значение в жизни мужчины. Но зачем же возводить физиологическую потребность в некий культ служения единственному человеку!"