Редкая особа

Как только за сотрудником СБ закрылась дверь, Ивашин вернулся к прерванному разговору.

— Меня заинтересовал один момент, не откажетесь его прояснить? — спросил Алексей Степанович, устанавливая зрительный контакт 'глаза в глаза'. Я качнула головой, в знак согласия, после чего он продолжил. — Почему вы сегодня вышли на работу, а не взяли, например, больничный или отгул? — странный вопрос, сказать, что шеф, бездушный рабовладелец, не поверит. Да и не к чему его сюда впутывать. Пришлось импровизировать.

— Считайте меня трудоголиком. — следователь, в голову пришла именно эта формулировка, никак не прокомментировал мой ответ и не попытался рассматривать другие версии.

Более серьезных вопросов пока не последовало, и это ожидание было утомительным.

Не то, чтобы я сильно нервничала, скорее такое положение дел было непривычно и несколько дезориентировало, но больше всего раздражала головная боль. После выпитой с утра таблетки, она была еще терпимой, разве что не давала сосредоточиться, мешая обдумывать задаваемые вопросы и просчитать правильность ответов. Алексей Степанович к этому времени, успел извлечь из своей объемной папки небольшой блокнот и, удобно устроившись на стуле, принялся выводить в нем какие-то символы.

— Что же, Евгения Анатольевна, меня интересует, с чего все началось?

Решив, рассказать все как есть, ничего криминального в моей истории не фигурировало, сознательно опустила я только один момент, когда на горизонте появился Александр Владимирович. По новой версии его там не было и быть не могло, а до дома я добралась на попутке, потому что в кармане плаща, оставалась кое-какая наличность (не будем уточнять про семь рублей).

Ивашин за все время моего монолога не проронил ни слова, лишь изредка делая пометки напротив символов, вписанных на разлинованном листе блокнота в каждую строчку.

— На этом все. — завершила я свой рассказ и перевела дыхание, в надежде, что увижу в скором времени желанные салфетки.

Ожидая хоть какой-нибудь реакции от человека, сидящего, напротив, с совершенно невозмутимым видом, я не сразу услышала, что в комнате кто-то появился. Все тот же Вихрев, осторожно подошел к столу и переставил на него маленькую бутылочку воды, несколько стаканов и коробку с салфетками; Алексей Степанович не задал ему ни единого вопроса, а мне было неловко спрашивать, предупредили ли они кого-нибудь на моей работе или нет.

* * *

Глава 9.

— Позволите? — спросила, протягивая руку к упаковке салфеток.

— Конечно.

Стесняясь прочистить нос при незнакомом человеке, как следует, все же попросила прощение за это. Впервые Алексей Степанович сменил выражение с постно — спокойного, на понимающе — сочувствующее.

— Вы вчера заболели?

— Точно не знаю, к вечеру разболелось только горло, но я выпила чай с медом и лимоном, а сегодня проснулась уже вот в таком состоянии. — ответила на вопрос, опять же опустив, кто мне этот чай готовил. А ведь правда даже у самой в голове не укладывается. Шеф на кухне и готовит мне чай! Але тоже вроде про это ничего не говорила. — задумавшись о странностях происходящих в моей до этого скучной и размеренной жизни не сразу расслышала задаваемый вопрос.

— Как давно вы водите машину?

— Чуть больше года.

— Не сочтите за грубость, но когда вы проходили обучение, до сдачи самого экзамена в ГАИ, разве вам не объясняли, как можно остановить машину, у которой отказали тормоза?

— Может, и объясняли, но вчера эти знания, явно вылетели из головы под влиянием стресса. — сказала я довольно резко, начиная злиться и чувствуя усиливающуюся головную боль.

— Вы хотите сказать, что после того, как вы поняли, что у вас отказали тормоза, и врезались в припаркованные на стоянке авто, вы не отдавали себе отчет, что уезжаете с места происшествия?

— Нет. Да. Я очень испугалась. Понимала, что поступаю неправильно, но действовала исключительно на инстинктах. Страх, подстегивал скорее уехать, это я и сделала.

— Насколько я знаю, в вашем издательстве недавно сменилось руководство. — я кивнула. — У вас не возникало с ним проблем?

— Каких проблем?

— Это я у вас хотел узнать. Возможно, личного характера.

— Я вас не понимаю.

— К примеру, на записях с наших камер видеонаблюдения во вторник ваш директор идет к своей машине и его сопровождаете вы, а уже в среду утром из его машины на стоянке выходит другая женщина, с которой он направляется к зданию 'Бизнес-Центра'. — слушая эти пояснения меня прошиб озноб, какое-то неприятное чувство возникло в районе солнечного сплетения, вызывая единственное желание оказаться подальше отсюда. Там, где не будет ни Ивашина, ни Серебрякова, ни других женщин, никого. Переведя дыхание и постаравшись придать голосу невозмутимые интонации, ответила:

— Не было и нет никаких причин личного характера. Частная жизнь начальника меня не касается. — Алексей Степанович, вывел какой-то значок и поставил знак вопроса. Меня же все происходящее начинало не просто волновать, оно меня пугало.

Если Ивашин надеется ввести в заблуждение и выбить из меня признание в умышленности совершенного, то надо расставить все точки над и.

— Послушайте, Алексей Степанович, что вы пытаетесь выяснить? Имелся ли у меня тайный умысел разбить автомобиль шефа? Или я планировала совершить теракт, являясь членом бандитской группировки?

— Я так не думаю, — ответил следователь после того, как выслушал меня, — но последнее ваше высказывание, безусловно, проверю.

Я устало откинулась на спинку стула. Возникало стойкое ощущение, что я нахожусь в 'Театре Абсурда'.

— А где вы говорите, оставили машину? — переход от темы к теме был, мягко говоря, стремительным.

— Деревня Каменки, только я до неё не доехала. Машина заглохла на проселочной дороге. — сказала на автомате, усталость и головная боль взяли свое, сил почти не осталось.

— Вы не заметили расстояние, которое проехали после того, как съехали с главной дороги?

— Н...нет, на тот момент я была озабочена, насколько мне может хватить бензина.

— Хорошо. Когда вы остановили машину, где находились двое мужчин, вы не запомнили номера?

— Нет, обратила внимание только на модель. Копейка, белого цвета. — Ивашин, что-то дописал в одну из строк и, постучав колпачком ручки по блокноту, задал следующий вопрос.

— Вы говорите, что только один из мужчин предпринял попытку напасть на вас, когда это произошло?

— Он не предпринял, он напал. Обыскав мои карманы, начал приставать ко мне.

— В какой момент это произошло? — не унимался следователь.

— Я не знаю, после того, как я достала из сумки вещи, в поисках мнимой записки с адресом подруги. Затем он перепрыгнул через сиденье.

— Вы имели при себе что-нибудь ценное?

— Нет, в сумке были только документы, визитки, ежедневник, ключи от машины, кошелек и что-то по мелочи.

— Вы доставали из сумки ключи от машины?

— Не помню. Вроде бы нет.

Следователь замолчал, что-то обдумывая, затем достал из папки чистый листок, и написав короткую записку, свернул вдовое и отдал в руки вошедшему Вихреву, оправдывающему свою фамилию. Так стремительно он появлялся и исчезал, выполняя очередное поручение, скорее всего начальника. Я начала подозревать, что где-то имеется кнопка вызова, по-другому нельзя было объяснить столь быстрого реагирования в отсутствии каких-либо окон и камер по периметру комнаты.

После ухода помощника, вопросы посыпались вновь. На третьем круге в отягощенное болью сознание проникла мысль, что меня действительно мучительно и утонченно пытают. Потому что так искусно тасовать вопросы, меняя формулировку, но не смысл, мог только настоящий профессионал своего дела. Слушая глубокий голос следователя, больше не казавшийся мне приятным, я почти потеряла над собой контроль, представляя, как встану с этого места и, перевернув стол, разделявший нас, выскажу все, что думаю о Службе Безопасности и Ивашине в частности.

Мои почти воплощенные в жизнь действия сорвал человек, которого я никак не ожидала услышать и тем более увидеть:

— Я могу у вас поинтересоваться, по какому праву, вы задерживаете моего сотрудника, удерживая его здесь на протяжении нескольких часов, никак не согласовав со мной своих действий? — спросил Александр Владимирович, у совершенно не ожидавшего вторжения на свою территорию Ивашина. Если бы я не была настолько измучена, то обязательно бы рассмеялась.

Следователь не торопился давать отчет своим действиям, лишь неспеша, поднявшись, и протянув руку, представился Серебрякову. Вид шефа, говорил сам за себя. Это знакомство было вынужденным, и продолжать его он не собирался, грубить, и открыто идти на конфликт, впрочем, тоже. Поединок красноречивых взглядов нарушил приход припозднившегося Вихрева. Без слов, он вывел меня из комнаты, прикрыв за своей спиной дверь, и жестом указав на рабочее место, предложил присесть на стоящий подле стул. Отказываться я не стала. Примостившись на краешке, но продолжая сжимать в руках свою старенькую сумку, которую нещадно мяла на протяжении всей беседы с Ивашиным, я уставилась в окно.

Глядя на солнечный свет, льющийся в окна, расположенные под самым потолком, я чувствовала, настолько сильную усталость, что казалось, ничто не может заставить меня сдвинуться с этого места; даже если бы Челябинский метеорит изменил траекторию полета и упал прямо на оживленную улицу перед Бизнес — Центром, это бы не заинтересовало меня так, как крошечные пылинки, кружащие в потоке света. Жалкая мысль угнездилась в сознании — вот бы стать такой же: маленькой, невесомой, летящей в потоке воздуха. Я была совсем близко от того, чтобы впасть в этот странный гипнотический транс и лишь тяжелая рука, опустившаяся на мое плечо, слегка усилившая нажим, привела меня в чувство, ничуть не хуже раздраженного голоса, раздавшегося над ухом:

— Поднимайтесь. Быстро. — спорить и противоречить своему начальнику, я не решилась. Легче выполнить сказанное, нежели приобрести новые проблемы в лице Серебрякова, а то, что таковые последуют — я не сомневалась.

Механически переставляя ноги и обходя попадающихся навстречу людей, я слышала шаги идущего следом директора. Он не приближался и не отставал, пристроившись за моим левым плечом. Подходя к выходу из помещения, буквально всей спиной и затылком ощущая волны злости, исходившие от Александра Владимировича, успешно прятавшего свое дурное расположение духа, под маской равнодушия к окружающему, чем безумно действовал мне на нервы, ассоциируясь с палачом, ведущим на плаху заключенного. Мне, наверное, никогда не понять этой холодной сдержанности. Нет, в определенных случаях (например, сегодняшняя беседа с Ивашиным), 'держать лицо' (как бы сказала Аля: 'Морду кирпичом и в атаку') — это важно, но постоянно выглядеть как замороженная рыба — абсурд.

Спешно покидая отдел, мы уже не видели, как за нашими спинами появился Алексей Степанович, передав черную папку в руки подошедшего помощника и оставив при себе только блокнот с личными записями, он с задумчивым видом провожал взглядом удаляющиеся фигуры, не отказав себе в профессиональном желании заполнить еще одно поле в правой колонке, обозначив его знаком плюс, напротив определения — 'Личные симпатии. Возможные отношения'. Но немного подумав, проставил относительно последнего знак вопроса.

Не успела я выйти за дверь СБ, как сильная рука сомкнулась железной хваткой на моем предплечье, заставляя изменить направление вместо лифта, куда собственно я и хотела пойти, рабочий день, будь он неладен, еще не закончился, но у Александра Владимировича, как оказалось другие планы. Все в том же молчании (прямо традиция какая-то) мы последовали в сторону лестницы, но не поднялись, а спустились на половину пролета, оказавшись в тупике. Я не сразу разглядела место. Неприметная с виду дверь серого цвета, сливалась с монолитом стены, окрашенной в тот же жизнерадостный цвет. Единственным опознавательным знаком была надпись сделанная черным маркером чьей-то неверной рукой накарябавшей /Запасной выход/, странным способом. Если слово запасной было написано относительно ровно, то выход, словно стек с прямой линии, образовав полукруг из букв, украшенных завитушками. Вот всё русский человек делает с душой. Не беда, что неровно, главное красиво.

Рассматривая надпись, изредка исчезавшую за широкой спиной начальника, мысленно настраивалась на 'мозгоправство' и шеф не подкачал:

— Любуетесь? — процедил начальник, не удержавшись от сарказма. — Я рад, что сей шедевр настенной живописи, доставляет вам эстетическое удовольствие, но настоятельно прошу вслушаться в то, что постараюсь до вас донести, вы меня поняли?

— Поняла. — в очередной раз согласилась с Серебряковым, не сумев скрыть обреченного вздоха и мысленно попеняв своему ангелу, в целом за ужасную неделю и в частности за дурацкий день.

— В первую очередь, какого черта вы позволили себя увести, не предприняв никакой попытки поставить меня в известность, как своего прямого руководителя? Вы имели полное право позвонить тому, с кем пожелали бы связаться, чтобы предупредить о своем местонахождении. Это не полиция, это всего лишь служба безопасности. — вылил он на меня свое негодование.

— Что я могу на это ответить? Мне жаль, что я не обладаю характером наглой, нахрапистой бабы, которая 'раскатает' любого, кто посягнет на её права. В сложившейся ситуации мне пришло в голову только попросить их связаться с офисом, а уж кого они предупредили мне не докладывали. — я не сразу заметила, как объясняясь с начальником, повысила голос, а осознав испуганно замерла, боясь даже вздохнуть, потому что в скудном свете, который попадал в маленький тупичок с лестничной клетки, карие глаза Александра Владимировича, стали казаться поистине двумя провалами, пугающие своей чернотой.

* * *

Глава 10.

— Отсутствие, как вы изволили выразиться характера, наглой, нахрапистой бабы, у вас компенсируется ребячеством и несусветной глупостью. — услышав о себе такое, я опешила, не каждый день шеф фактически называет тебя дурой. Нет, может где-нибудь такая практика и существует, организации и начальники есть всякие, самодуров утверждающихся за чужой счет, немало, но никогда не предполагала, что испытаю это на себе. Обидно, блин.

— Такое может случиться с каждым, и не думаю, что все бы поступили, исходя из логики — совершил преступление, сядь, подожди пока приедет полиция.

— Не передергивайте. Я говорю вам о ситуации в целом. Имеете ли вы представление, что вас ожидает в ближайшую неделю? Я постараюсь доступно объяснить: во-первых, готовьтесь посетить полицию, и быть вызваны в суд, а во-вторых, взять кредит или продать квартиру для покрытия долгов, после того, как суд постановит взыскать с вас сумму нанесенного ущерба. — Серебряков говорил четко, равнодушно бросая слова, бившие по оголенным нервам, будто плетью. — теперь его фраза о моем 'ребячестве и несусветной глупости' не казалась мне несправедливой, я осознавала его правоту и с ужасом думала о том, как буду расплачиваться за свою ошибку.