-... с Гревской площади, — сказал он иронически. Девушка тянулась к нему, обняла тоненькими руками за шею и поцеловала, на этот раз по своей инициативе. Он, обнимая ее за талию, прошептал:

-Ты очень изменилась, Луиза. Год назад ты была более... я сказал бы... настойчивой. Ты стала более нежной, что ли.

Говоря это, он поглаживал ее худенькие плечи, спину, почувствовал, под тонкой тканью остро выступающие лопатки. Девушка была очень хрупкой, и, хотя это была просто-напросто уличная девка, Рауль почувствовал к ней какую-то нежную жалость.

-Я много раз вспоминала тебя в течение этого года, герой! И думала о тебе.

Он пристально посмотрел на нее, выпустив из объятий.

-Очень тронут. Луиза.

Они стояли, держась за руки, было еще очень-очень рано. Утро только начиналось. Оливен, переминаясь с ноги на ногу, поглаживал привязанных лошадей.

"Нельзя с ней — домой. И розыгрыш — это глупая затея. Кроме де Гиша и неожиданных визитеров, придет отец! Как это я забыл! Как я мог забыть!" — знакомить малютку Луизетту с Атосом он, конечно, не собиралася. "И незачем знать ЕЙ об этой девчонке. Я — сам себе палач, сам себе осужденный. Так что, вернуться в кабак и попросить комнату?"

Торговцы везли свои тележки на рынок. Рауль провел девицу под арку и, обнаружив какую-то нишу в стене, обнял свою подружку.

-Я живу здесь недалеко, — сказала Луизетта, — Пойдем ко мне? Правда, там Клод, — она вздохнула.

-Клод — твой любовник?

-О, м"сье! У женщин моей профессии мужчины делятся на клиентов и сутенеров. Клод — сутенер.

-Он тебе досаждает?

Луизетта опять вздохнула.

-Хочешь, я избавлю тебя от него?

-М"сье! Герой! Я девушка одинокая, сирота. А Клод защищает меня. И спит со мной, когда я свободна. А я деньги зарабатываю. Уж если хотите помочь бедной девушке, заплатите за услугу, которую я вам готова оказать, чуть побольше, чем обычный клиент.

-Я понял, бедная малютка. Твой Клод обирает тебя?

-Да нет! Он мне оставляет деньги на одежду, украшения, косметику. Девушка моей профессии должна выглядеть так, чтобы всегда иметь клиентов. Только мне всегда хочется есть. А Клод говорит, что нужно беречь фигуру. И ем я совсем мало.

-Ты голодна?

-Нет, герой! Мы же сегодня столько всего слопали! Но мне хочется иметь заначку от Клода — на лакомства, на сладости, на всякие пустяки.

-Бедняжка! Конечно, я тебе заплачу. Но "цветы наслаждения" мы будем срывать сейчас. Я не хочу видеть твоего Клода-урода.

-Он не урод, — возразила Луизетта, — Конечно, не такой красивый, как вы, но уродом его не назовешь.

-Он урод, если живет за счет женщины! Впрочем, неважно. Все равно идти к тебе я не хочу. Раз уж ты не хочешь избавляться от этого типа, я не буду вмешиваться. Но мне будет трудно сдержаться и... Словом, для Клода лучше, чтобы я его не видел. А посему, мадемуазель, а посему, Луизетта, я прошу твоей ...э... благосклонности... Здесь и сейчас. И скажу по латыни — Hic et nunc!

-Как это — здесь и сейчас? — удивилась Луизетта.

-Очень просто! Разве ты не знаешь, как это делается, когда торопятся?

-А вы торопитесь, сударь?

-Тороплюсь, Луизетта.

-Куда же?

-Я уезжаю, и у меня еще очень много дел!

-О, сударь...

-Пустяки! Ты же ждала меня, Луизетта!

Говоря это, "герой" расстегивал корсаж своей подружки, а девушка, обнимая его, спросила:

-А куда вы уезжаете, сударь?

-А куда уезжают герои, Луиза? — спросил он, продолжая ласкать девушку.

-На войну?

-На войну!

-Хорошо! Пусть будет, если ты хочешь, здесь и сейчас, ге-рой, — проговорила она, отступая в глубину каменной ниши.

-Давно бы так, — прошептал Рауль.

Глава 9. Здесь и сейчас.

Оливен, обнаружив в нише парочку, предающуюся любовным утехам, застыл, разинув рот, а потом, сориентировавшись в ситуации, встал так, чтобы случайные прохожие не увидели "это бесстыдство" — спиной к любовникам, закрывая их широким плащом Рауля. Оливен держал плащ на манер испанских тореро на раскинутых руках. Шляпу с черными перьями верный Оливен нахлобучил поверх своей — благо его шляпа была без перьев и позволяла надеть второй головной убор, подобно самым важным сеньорам Бургундского Двора средневековья.

Шпагу хозяина Оливен засунул за пояс — уходивший с девицей господин избавился от лишних вещей, поручив своему "секретарю".

Действуя с лучшими побуждениями, верный Оливен не подозревал, что скорее привлечет внимание случайных прохожих — настолько нелепо он выглядел в двух шляпах, с длинной шпагой, явно не ему принадлежащей — дворяне никогда так шпаги не носили — и плащом в растопыренных руках.

Парень смахивал на роскошно одетое огородное пугало. Но пугало это скорее привлекало, чем отпугивало ворон, или, вернее сказать, зевак.

А если окинуть картину в целом — млеющих от наслаждения любовников в каменной нише и чудака с плащом — все было похоже на сцену из мольеровской комедии, где молодой Скапен или подобный ему плут-слуга пытается скрыть проделки хозяина. Но в комедиях Мольера такие откровенные любовные сцены были абсолютно исключены — на подобные дерзости театры Семнадцатого века не осмеливались. О любовных наслаждениях, или, употребляя современную лексику — о сексе — в ту эпоху говорили очень благопристойно, во всяком случае, со сцены.

Несмотря на юный возраст, Луизетта оказалась опытной любовницей. А для ее кавалера это приключение было бегством и вызовом. Бегством от любви и вызовом обществу. Или вызовом любви и бегством от общества. Или всем сразу — он об этом не очень задумывался. Но он оценил смелость девочки, и даже спьяну подумывал о том, а не взять ли ее, переодев мальчиком — туда, за море? Здесь девочку обирает какой-то Клод-урод.

-Я нанял нового слугу. Луис. Прошу любить и жаловать.

Это тоже походило на сцену из комедии. Любовница, переодетая слугой. Все сразу разгадают, что это девчонка. И даже если притворятся, что ничего не заметили, при первой же тревоге попрекнут его: "Наш корабль сбился с курса! Нас окружают мусульманские галеры! А все из-за тебя, Бражелон! На кой черт ты протащил на корабль свою бабу! Женщина на корабле приносит несчастье!"

Луизетта и не подозревала о таких фантастических прожектах своего любовника.

-Мужчины, наверно, от тебя без ума, — сказал он.

Она кокетливо улыбнулась, закутанная длинными — за талию — светлыми волосами.

"Куда же тащить ее с собой — такую длинноволосую. Жаль портить такую красоту. Она и не согласится подкоротить волосы. А, может, согласится... И мы хоть немного забудемся... До тех пор, пока..."

-От тебя тоже женщины, наверно, без ума, — прошептала Луизетта.

-Не сказал бы.

-Не верю. Ты, наверно, не замечаешь, или не хочешь замечать.

Лучше бы Луизетта молчала! Но ее было не остановить. Рауля немного раздражала ее болтовня, но он отнесся к девице снисходительно и дал ей выговориться, хотя и досадовал, что болтливая девчонка портит своей трескотней самые эффектные моменты.

-Я очень боялась близости с тобой. Мужчины бывают такими грубыми. А я видела тебя в драке и очень боялась, что ты будешь, как все они, жесток со мной. Но ты овладел мной очень нежно. Ты не сердишься, что я говорю об этом?

-А ты, часом, не притворяешься? Не разыгрываешь страсть?

-С другими приходится притворяться. С тобой это не нужно. Это так, поверь мне. Мне очень хорошо с тобой. А тебе?

-Мне тоже хорошо. Моя смелая крошка...

Она еще что-то начала лепетать, но он закрыл ей рот поцелуем.

"Крошка смелая, но я сошел с ума. И не настолько смелая, чтобы тащить ее с собой за море".

-Тревога! — воскликнул Оливен, — Шуба! Атас!

Рауль обернулся.

-Ложная тревога, — успокоил он подружку, — Хозяйка, поспешите на рынок, пока ваша рыба не протухла.

Привлеченная нелепой фигурой верного Оливена, спешащая на рынок старуха лет шестидесяти, с тележкой, груженой корзинами с рыбой, сначала приняла честнейшего Оливена за вора, который прячет сообщников, делящих награбленную добычу. Оливен, как тореро на корриде, сделал шаг в сторону, продолжая прятать парочку. Старушонка услышала звуки, чем-то напоминающие стоны, решила, что происходит убийство и заглянула через плечо Оливена.

-Проходите, проходите, не мешайте, — смущенно сказал Оливен.

Торговка рыбой выпучила глаза.

-Дворяне совсем совесть потеряли, ишь, думают, что им все позволено.

Оливен сделал угрожающий жест. Торговка рыбой предпочла не связываться с воинственным слугой и бессовестной парочкой. Она проворчала:

-Мало того, что ихние шлюхи-фрейлины в Пале-Рояле путаются с кем ни попадя, так теперь молодчики из Пале-Рояля сюда повадились. Эх, господина коадъютора на вас нет, уж он-то нашел бы на вас управу!

Услышав сию сентенцию, все расхохотались. Бабулька с досады плюнула и удалилась, толкая перед собой свою тележку. Луизетта шмыгнула носом.

-Как жаль, что она видела нас.

-И теперь старушенция не продаст тебе рыбы в кредит? Ты же не любишь рыбу. Ты любишь сладости. Оливен! Плащ! Шпагу! Шляпу!

Оливен привел хозяина "в божесикй вид" и терпеливо ждал — судя по всему, "приключение" подходило к концу.

-А сладости тебе будет поставлять мой старый знакомый Планше. Ты его знаешь?

-Господин Планше с Ломбардской улицы? — восхищенно завопила Луизетта, — Он будет мне поставлять сладости? Вы не шутите?

-Не шучу, хотя сегодня и День Дураков.

Луизетта в востроге бросилась на шею Раулю.

"Да они так до вечера миловаться будут", — подумал раздосадованный Оливен и сердито кашлянул.

-Да полно. Это для него пустяки.

-Вы волшебник!

-Увы, не волшебник.

-Господин Планше мне будет поставлять конфеты... Нет, это чудо! Рождественская сказка!

-До Рождества еще далеко, малышка... А скажи, Планше когда-нибудь был твоим... гостем? (Ему резало уши слово "клиент").

Луизетта потупилась.

-Увы! Спросите лучше, кто не был!

-И я... один из многих твоих... гостей?

-Вы больше, чем один из многих. Но мне пора. И вы тоже собираетесь уходить.

-Да. Оливен, приведи лошадей.

-Можно, я провожу вас, герой?

-Пошли.

Рауль был изрядно пьян и шел в обнимку с малюткой Луизеттой по Гревской площади, не разбирая дороги, туда, где ждал Оливен с лошадьми. Напоследок они снова поцеловались — он уже сидел в седле.

Худенькая парижская девочка, с длинными-длинными светлыми волосами, сладкоежка и куртизанка, с обожаемым и ненавистным именем Луиза, привстав на цыпочки, тянулась к Раулю и шептала:

-Я буду молиться за тебя, герой! Я буду молиться, чтобы ты скорее вернулся, живой и невредимый. Чтобы тебя не убили на войне.

Рауль поневоле, по пьяни ответил на ласку бедной девочки, потрепал ее по голове, вытер слезы на ее голубых глазах и сказал, не удержавшись от глупого смеха, хотя, наверно, этим пьяным смехом обидел свою случайную подружку:

-Никак ты собираешься ждать меня с войны, Луизетта?

Луизетта стояла возле лошади. Она обняла его ботфорт, потерлась щекой, и покачала головой:

-Ждать? Ждать вас будет какая-нибудь герцогиня или графиня. А мне будет достаточно, если вы будете иногда приходить, мой прекрасный рыцарь.

-Что ж, малютка, жди. Только навряд ли дождешься. Меня, скорее всего, убьют на войне. Прощай, Луизетта!

-Нет, — сказала Луизетта, — До свидания.

Глава 10. Контр-галоп.

-Да не неситесь вы так, сударь! Мне не поспеть!

-Догоняй!

-Свалитесь и шею себе сломаете! Можно ли так гонять в пьяном виде?

-Пустяки! На воздухе протрезвею!

-Сбавьте скорость, ради всех святых!

-А я люблю скорость!

-Знаю, знаю! Ветер в лицо и пыль столбом! Пожар, что ли?

-Пожар — это внутри меня.

-Черт возьми, сударь, да куда мы несемся сломя голову?

-Тебе не все равно? Догоняй!

-Потише, сударь, себя не жалеете, хотя коня пожалейте!

-Конь у меня умный! Умнее некоторых двуногих! Я ему только сказал: "Давай, Мерлин, мальчик, очень надо", — он и полетел!

-Ох уж эти покатушки!

-О, как ты надоел! Ну, что ты хочешь?

-Вы, это, в седле еще держитесь?

-Держусь, как видишь!

-Ну, эти трюки — езду без поводьев вы кому-нибудь другому показывайте. Меня этим не удивишь. Не вырывайтесь вперед, дайте дух перевести.

-Переводи. А пока ты переводишь дух, я тебе поручу одно дело.

-Час от часу не легче! Что еще за дело?

-Не бойся, это не опасно.

-Очень сомневаюсь, что не опасно. Нас с вами опасности подстерегают на каждом шагу.

-Ты боялся драки, так? Драки-то не было.

-Да лучше драка, чем...

-Чем что?

-Сами знаете. К дракам я уже привык. А вот к таким, с позволения сказать, приключениям...

-Привыкай, — машинально ответил Рауль, но, услышав возмущенный возглас Оливена, фыркнул и поправился:

-Успокойся. Я пошутил. Это, вероятно, последнее приключение такого рода.

-Слава Богу! Слава Богу! Слава Богу! А то ведь так и душу погубить можно!

-Душу?

-И не только душу! С такими девками связываться опасно. Разве вы не замечали мои знаки?

-Замечал. Трудно вообразить что-либо более глупое. Посмотрел бы ты на себя со стороны!

-Посмотрели бы вы на себя со стороны! Вы — и эта девка! Вы же могли подцепить от нее какую-нибудь дрянную болезнь!

-Типун тебе на язык!

-А, испугался!

-Авось, пронесет!

-Ну, знаете, так рисковать... Безумец, приставляющий к виску пистолет, выбранный наугад из двух, с холостыми и боевыми зарядами, или другой безумец, осушающий бокал не то с вином, не то с ядом, меньше рискует, чем безумец, искушаемый бесом и предающийся плотским утехам с этой дщерью греха!

-Похоть, вожделение, дщерь греха... Ты говоришь как церковник.

-Не забудьте геену огненную! Туда попадают все распутники!

-Я сомневаюсь — за один маленький грешок сразу в геену огненную. Жестоко слишком!

-Покайтесь, и вы избежите геены огненной!

-Черт возьми! Сдалась тебе эта геена!

-А давайте спросим у первого встречного священника.

-Ты провоцируешь меня на очередную глупость.

-Глупость так глупость, мой господин — ведь сегодня День Дураков.

-Если только "первый встречный священник" не окажется ряженым, как когда-то злодей Мордаунт!

-Ох! Не вспоминайте вы об этом дьяволе!

-Не буду, не буду, а то тебя аж затрясло. Предположим, что мы встретим милого доброго сельского кюре. И что же мы его спросим? Святой отец, грех или не грех трахнуть шлюху?

-Не в такой форме, конечно. Как там принято: "Является ли грехом э... совокупление с блудницей и..."

-И — "ныне отпущаеши. Иди, чадо, с миром и впредь не греши..."

-Вот! Значит, все-таки грех!

-Маленький грешок, достойный снисхождения.

-Священник!

-Ай, нет! Это не тот случай!

На выручку виконту пришла его знаменитая черная шляпа. Оливен, тот и вовсе пригнулся к шее лошади.

-Ты узнал его?

-Еще бы не узнал! Базен!

-Я сразу отвел его кандидатуру!

-Еще бы! Базен, старый ханжа и хам! Блезуа, бедняга, рассказывал про него ужасные вещи.