Предтечи Зверя. Изродок. ( часть первая)

" Знаем— знаем".

— Виталий Леонидович, тут у нас какая-то чертовщина. Может, поможете? В больницу поступила девушка с тяжёлым нервным расстройством. Одноклассница погибших. Тамара. Ну, вы её знаете. Вас видели вместе. Где? Да вы курите, курите, — увидел мои сигареты Николай Иванович. Трубку-то я держал на случай спокойных и вдумчивых размышлений.

— Так вот, её здорово напугали. Со слов родителей — вчера поздно вечером. По всей вероятности — её одноклассник с компанией. Компания ещё та. Правда, до этого — мелкая пакость. Хотя, о наркоте некоторый стук был.

— А что они говорят?

— Да вот, ничего не говорят. Все трое.

— Трое?

— Ну да. Все в больнице. И знаете, у них что-то странное. Какое-то тяжёлое кожное заболевание. Какая-то быстро прогрессирующая проказа. И молчат, молчат о вчерашнем вечере. Может, свет прольёте?

— А что родители-то говорят?

— Что вы были в гостях. Ещё, что играли на пианино. Затем ушли. Нет— нет, без дочери. Та сама, потом, попозже выходила. Не к вам? Нет? Тааак. Виталий Леонидович, как коллега коллеге — рассказывайте. Криминала пока никакого не вижу. Но вот зараза эта.... Кстати, и отец Тамары слёг. Нет, врать не буду, не с этой проказой. Что — то другое. Что — то с глазами. Точнее, что-то с.... Ну, глаз-то нет. В курсе наверное, что случилось? Нет? Ну, не об этом речь. Речь вот о чём. Да нет, у девушки никаких таких симптомов. Вы не перебивайте, пожалуйста. Повторяю — речь о том, чтобы понять, откуда у пацанов эта болезнь, где они её подцепили и не заразна ли она. Не знаете? Хорошо. Считаете — по заслугам? А если эта мерзость заразная? Врачи? Они даже не могут определить, что это. А если это утечка? Наш город и район, сами знаете, как нашпигован. Что тогда? Знаете, ведь я вас и задержать могу. В качестве подозреваемого. В чём? Поверьте, опыт есть. Ну, к примеру, в покушении на изнасилование. Вон, царапины какие — явно женскими коготками, а? Да, потом всё разъяснится. И выпущу, и извинюсь и компенсацию из своего кармана выплачу. Но пока суть да дело, узнаю, что произошло. И главное— где. Их не трогать? Да ради Бога, я — человек неблагодарный.

Я затушил сигарету, начал набивать трубку. Прокурор понял, приготовился слушать.

— Всё произошло в парке. Там, в дальнем конце, возле самого леса.

— Знаю то место. Уже колючей проволокой думал огородить. вечно истории какие-то. Ну и?

— Навалились откуда-то. Отвадить, наверное, хотели. нож к горлу. Вот — я показал порез. — А потом Тамара прибежала. Ну, внимание отвлекла, а я вырвался. Потом её домой... хотел проводить, а она, вот шахнула по фэйсу и убежала.... А когда я вернулся, тех пацанов уже не было. Только.... Знаете, там на скамейке какая-то эээ дрянь, какая— то пена зелёная оставалась. Вонючая такая. Может, это?

— Немедленно сообщу куда следует. что ещё о них знаете?

— Ну, на кладбище его видел.

— Это мы знаем. Но никто больше....

— Может, в дури ихней?

— Может. Но при них, когда в больницу поступили, естественно, не было.

— Дома?

— Давайте всё-таки определимся с вами, — обиженно поджал губы прокурор. Я понял — несколько зарвался. Не учи учёного.

— Я больше ничего такого про них не знаю. Разве что, был ещё и четвёртый. Который с ножом. Тот, мне кажется, постарше, поопытней. Знаете, нож прижал крепко, не шутейно. Но он был сзади. Потом рванулся в кусты. Нет, не видел.

— Хорошо. Проедем с нами? Или сразу в путь? Проедем? Замечательно!

Откажись, подумает, что испугался, смотаться хочет. Всё равно тормознёт, этот маленький хитрец. Да и вообще, интересно.

Интересного оказалось мало. Никакой пены, никаких следов. Только что пуговка на газоне напротив скамейки, да ещё нож в кустах. Со следами крови. Может, и моей, а может, и нет.

— Кровь согласны оставить на анализ? — поинтересовался прокурор. — Нет, просто на случай, если не ваша, и примерить тогда нож к другим делам.

— Да пожалуйста!

— Вот и спасибо! И больше вас не задерживаю. Прощайте! Езжайте вот с ними, там у вас всё чин— чинарём.... А я ещё подожду этих... эпидемиологов, не выговоришь, чёрт их возьми. Пусть смывы со скамейки сделают. На всякий случай.

Рейс был вечером, поэтому я заглянул в областную больницу. К Тамаре я прокрался тихонько. Она лежала в палате одна, на животе, глядя в окно. На скрип двери повернулась. И тут же мелко начала дрожать мелкой, но явственной, со стуком зубов, дрожью.

— Ну, не прикалывайся. Это же я. Ну что ты?

Девушка открыла ротик, набрала воздуха и....

Зажимая уши, я выскочил из палаты, рванулся на лестницу — благо, палата была у самого выхода на пожарную лестницу. Да что же это такое, чёрт побери, а? Чтобы девушка в таком возрасте и так визжала. Нет, надо хоть что-то пронюхать. Ладно, воспользуюсь служебным положением. В ординаторской этажом ниже я предъявил врачу свои корочки и спросил насчёт пациентки палаты Љ 18. мол, когда будет доступна контакту на предмет её допроса.

— Шок. Физически здорова. Сейчас уже контакту доступна. Но о том, что её так потрясло, говорить отказывается категорически. Ночью не давала выключать свет. Сразу — в визг. Вот опять — слышали, наверное? послал сестру узнать.

— Но что это всё— таки?

— Я же сказал — шок.

— Это как, не опасно?

— Теперь нет. Но если повторится.... Всяко бывает. А допросить, если аккуратно.... Хотя, давайте всё же подождём. Если не горит.

— Нет, что вы. Спасибо. Пойду, — поднялся я под подозрительным взглядом вошедшей медсестры.

Уже выходя услышал её шёпот и голос врача : " Да что вы, это — следователь, он документы предъявил". Нет, надо сматываться.

В лайнере кресло оказалось не возле иллюминатора, а счастливчик ещё и зашторил его. Не понимаю, это что, трусы или просто скверные люди, те, которые во время полёта не любуются этим чудом — небом, облаками, просторами, которых не увидишь оттуда, снизу? Ну да что толку гадать? В общем, весь полёт я провёл в размышлениях. Думал о деле — как-то нелепо и поспешно меня из него вывели. О гибели этих ребят и ещё — до них. Прав Бычёк — на месте уже делать нечего. А зачем всё — таки было меня на преступление толкать? И я вот так просто спёр эти драгоценности. а теперь, видите ли, ему там уже делать нечего. Но это — ему. А мне бы ещё поразбираться. Нет? Ну вот к примеру, где я этот Томкин взгляд видел? И что это за воспоминания такие, а? И я не я, и отец.... Нет, отец совсем не похож, но там, в той памяти он, ну, не знаю, роднее что ли? А эти способности? Всё— таки реинкарнация, да? Но тогда, кем это я был — спортсменом или пианистом? или там, великим танцором? Ну хорошо, а весь этот бред с наркотами и с Тамариным шоком? С какой— то заразой типа проказы? С болезнью отца? А мать не заболела? От меня— зараза? Так. Отцу я руку пожимал. Эти двое уродов меня за руки держали. А одноклассника Женю я даже не ударил. Не прикоснулся. Только пульс пощупал. Да! И тем двум — тоже. А вот мамашу не трогал. Постой, но и Тоню я ...в смысле, касался. Когда домой нёс. Но у неё — шок, а не эта... проказа. И как прикажете понимать? Да, насчёт шока. Ни одноклассник, ни его подручные ведь от меня не огребли, так? А тоже валялись в отключке. Ну? И что их так напугало? До зелёной рвоты? Я? Страшен и велик в своём гневе?

— Молодой человек, Вам что на второе?

Ну вот же стоит деваха, улыбается, в обморок не падает. Правда, и я не гневаюсь. Нет, бред какой-то. Хотя, вся эта жизнь у меня бред.

— Курицу! — спохватился я нетерпению стюардессы.

Да, вся моя жизнь. Большую часть не помню, а те пять лет, что помню, странные какие-то. Когда я очнулся тогда, после "утонутия", ничего не помнил и никого не узнавал. И впитывал в пустые мозги знания о себе и о человечестве в целом. Верите, нет, даже столовые приборы с удивлением рассматривал. Нет, в мясе там жареном или зубной щётке, или, к примеру, унитазе, знакомые черты признавал. А там, квартира, одноклассники, родители.... Даже собственные фотографии рассматривал, как чужие. Да и сейчас, честно говоря, также рассматриваю. и сам себе я ох, как не нравился. Этакий толстячок. Это в четырнадцать лет — и толстячок? Ух, и взялся я тогда за себя! Во всех планах. Учёбу наверстывал быстро — память стала просто феноменальной. А вот с фигурой.... Это было изнурительно. Но что-то сидело во мне, что-то постоянно толкало к движению. Бег, гантели, бег, гири, бег, штанга, и тренажёры, тренажёры, тренажёры. Ну и, конечно, симпатии, влюблённости, свидания. Отец говорил — "навёртываешь". Тихоней джо этого был. Я, и тихоней? Быстро сбросил вес. Появились этакие бугорки мышц. А потом ещё и расти начал. И как расти! Жрал, жрал, жрал всё, что под руки попадалось. И всё, наверное — в рост. В пятнадцать уже был выше всех одноклассников, в шестнадцать начали сватать в баскетбольную команду, а в семнадцать всё остановилось. На 182 см. По — моему, нормально. Да, в семнадцать остановился не только рост. Потянуло, потянуло меня в небо. Отец говорит, никого в роду таких не было. Поколениями — юристы. А тут.... Но не знаю, не знаю я — и всё. Ладно, действительно, пока всё, начинаем посадку. И придурок раздвинул, наконец, шторку на иллюминаторе. В столице задерживаться не буду. Незачем. Пока — в тихий омут. Подумать, что же всё-таки происходит.

Столь скорое возвращение к месту старта было встречено неоднозначно. Одни считали это опалой — "наверняка что-то нам натворил", другие, что, наоборот, там уже показался кому надо, вот за вещичками и явился. С женщинами я решил вести себя сдержанно, по крайней мере, пока не разберусь в отношениях с Тамарой. Томка.... Что же такое творится со мной а? Или с ней? Так вот, пока не разберусь, пока есть надежда, буду чист. Или, смешно сказать — верен. Сами понимаете, какой скандалюга со слезами и всяческими обвинениями был мне представлен Валентиной. Ну как тут объяснишь? Влюбился в дитё горькое. А ещё через денёк моя прежняя возлюбленная появилась. Ну, замужняя которая, помните, да? С ребёнком. Нет, Боже упаси! Не с ребёнком появилась. Не так выразился. С претензиями — так резко пропал. Сама же ни разу не позвонила. "Вот, мол, муж ревнивый.... Муж? А что, я разве не говорила? Да. Замужем я. Ну и что? Наши ведь отношения не какие-то предосудительные, да?" "Ну конечно. Дружеские". " Тебе мало? Мне казалось, ты не такой, как эти кобели вокруг". В общем, слово за слово — разругались. И знаете почему? Уже не теми глазами на неё смотрел. А женщины это чувствуют. Сразу. Впрочем, и мужики тоже. И знаете, работа вдруг стала скучной. Серой. И ТТ стал на меня как-то странно смотреть. Словно я провинился в чём. А в чём? Ну, отказался оставаться в этом райончике. Или что другое? а ещё сезон мёртвый. Тихо. Ким один суды закрывает, нового следчего не назначили пока, так что Мамка за двоих разрывается. Хоть эта мне рада. И хоть за то, что на дежурства есть кого поставить. А так — тоска. Неделю. Потом началось.

— Поедем. Всё это очень странно.... Поехали быстрее. По дороге объясню.

Оказалось, что умерший — "сатаринный" Мамкин знакомый. Ещё в годы их студенчества лечил от её от чего-то. Потом пути — дорожки разошлись. Потом — женитьба (у него, конечно), блестящая карьера местечкового уровня — дорос до зама главврача. Потом — болезнь остановки. Пьянство. Ушла жена. Потом — из зама в участковые. И — опять пьянство. И ещё — стяжательство. Пил уже самую дешёвку. И что брал от больных — тратил на дешёвку. При разводе жена ничего и разделить-то не смогла. Докажешь, что ли, что брал в баксах, а тратил в грошах. И вот теперь — "подозрения на насильственную смерть". Вот и странно — кому он теперь уже был нужен?

Мамка оказалась права — да никому. Сидел один в беседке, пил потиху, и допился. Как Саныч говорил — кровь носом. С этого тревога и объявилась. Когда же вызванная санитарка обтёрла кровь с лица, оказалось — целенький. Так что — рутина. Но и рутину надо исполнять. В доме — не то, чтобы чистенько. Гм... совсем не чистенько. Но ничего не нарушено. Весь бардак в целости и сохранности. Всё пылинки из толстого слоя — на месте. Почему пьянь так быстро деградирует? Врач же. Профессиональным чистюлей должен быть. Так нет же. Ничего нового или хотя — бы чистого. Всё какое-то... пожёванное что ли? Опустившееся, как и сам хозяин. Разве что... вот там. Я вытащил выглядывающий из-под кровати новенький портфельчик, приоткрыл.... Секунду постоял так, потом выложил его на стол, на замусоленную скатерть, распахнул.

— Гм... да... твою мать, — отреагировала Мамка. — Где понятые? Вечно не по делу болтаются. Я через минутку.

Потом мы долго пересчитывали количество купюр в каждой пачке. Затем переписывали номера каждой купюры. Зачем? Да кто его знает. На всякий случай. В конце концов, в таких райончиках не каждый день находят восемьсот (восемьсот!!!) тысяч баксов в новеньком чемоданчике задрыпанного участкового врача. Такая перепись — занятие муторное, но всему приходит конец. В общем, мы провозились с этим чемоданчиком больше, чем с его покойным владельцем и когда вернулись в город, наступил вечер. Поэтому, оставив чемоданчик в "камере хранения вещдоков" ( и у нас — обычная комната без окон), мы устроились поужинать в нашем кафе. Наше — это впритык к прокуратуре. Под одной почти крышей. А за крышу, сами понимаете. Нет, мы всегда расплачивались по счёту. Но в сами счета старались не вникать. Чтобы не дразнить совесть. Да и вообще, юристы в математике — так себе. Ан масс, как любил говорить профессор Выбегайло.

Труп не испортил аппетита и мы заказали неплохой ужин. В ожидании мелкими глоточками потягивали красное вино, настраиваясь на объяснение.

— Ну? — начала Мамка.

— Мм-да. Хорошее винцо, — уклонился пока что я.

— Сколько? Двести?

— А-а-а. Да нет.

— А сколько?

— Да ничего.

— Ты что... всерьёз?

— Вполне.

— Ты что, не понял тогда, когда я за понятыми....

— Нет. Не подумал даже...тогда.

— А когда подумал?

— Вот сейчас, когда Вы спросили: " Сколько?". Да и то....

— Виталий... да ты... ты..., — она вскочила из-за столика. Поднялся и я. Не могу сидеть, когда рядом стоит, а тем более — вскакивает женщина. И тем более — когда к столику подходят незнакомые мордовороты.

— Зоя Сергеевна, Виталий Леонидович, пройдёмте.

— Это ещё что за..., — выругалась всё ёщё кипящая Мамка.

Не обидевшись они показали удостоверения. Очень серьёзные удостоверения.

— А ваш портфельчик я вам помогу поднести, — подсуетился один из здоровяков насчёт моего дипломата.

— Нет!

— Ну, как угодно, как угодно. Всё фиксируется. Поэтому, вот так, — он защёлкнул наручники на моей руке и моём портфеле. Чтобы не сбыл компру? Но какая там компра?

Прояснилось всё в районной конторе этих ребят с чистыми руками, горячим..., ну, вы поняли. Несчастный, симпатизировавший Мамке начальник, подтвердил полномочия столичных ребятушек, после чего они зазвали понятых и ринулись к моему дипломату. Постояли, пережёвывая разочарование, затем приступили к личному обыску. Пауза. В машину. И дорога в областной центр.

— Ты что-нибудь понимаешь?