| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
-Бофор тоже воевал за Францию. И мы, ваши секунданты, можем сказать о себе то же, что и вы. Но почему вы не верите нашей чести, барон? Мы поклялись — эта история умрет здесь, на берегу Луары. И постарайтесь полюбить ребенка вашей жены. Ребенок ни в чем не виноват.
-Вам хорошо говорить, господин де Ла Фер, — горько промолвил Шаверни, — Я видел вас, когда вы прогуливались со СВОИМ малышом. Ваш-то малыш — ваша копия!
-Барон, до того, как родился МОЙ МАЛЫШ, мне довелось в юности испытать мучительную боль от подлой измены когда-то любимого существа.
-Видите! — сказал Лавальер, — Наш общий удел — страдать из-за женщин.
-Вы слишком молоды, Лавальер, — печально сказал Шаверни, — А вы, граф, слишком счастливы, чтобы понять меня.
-И все-таки мы вас понимаем, — сказал Лавальер.
-Простите, господа, — сказал я Лавальеру и Шаверни, — Я вас оставлю. Меня беспокоит Бофор.
-Займитесь герцогом, граф, я позабочусь о бароне.
Вот и все.
-Как это я раньше не подумала, — проговорила Шевретта, — Ведь действительно этот юноша очень похож на Бофора. Те же светлые волосы с золотистым отливом, выразительные голубые глаза, упрямая линия рта... И Роже не знает, кто его настоящий отец?
-Конечно, не знает.
-Бедный мальчик! — повторила Шевретта, — Что же дальше, Атос? Роже так и не узнает правду?
-Правду знали четверо: Бофор, настоящий отец ребенка, Шаверни, юридический отец Роже, Лавальер и я, секунданты соперников. Или, лучше сказать, свидетели дуэли.
-Пятеро, — перебила Шевретта, — Мать Роже, госпожа де Шаверни. Или женщины не в счет?
-Прости, я забыл о ней.
Она насмешливо покачала головой.
-Вот феодал, — пробормотала она.
-Госпожа де Шаверни и Лавальер умерли, — продолжал "феодал", — Барон де Шаверни, по твоим словам, тоже умер...
(Она утвердительно кивнула).
Осталось только двое посвященных в эту историю — Бофор и я.
-Трое...
-А... ты о себе? Прости, ты, конечно, в счет!
-Я не в счет. Арамис.
-Арамис?
-Вспомни... Арамис исповедовал госпожу де Шаверни.
-Да-да! Он сам мне говорил об этом. Но Арамис сохранил тайну.
-Ты уверен?
-Тайну ИСПОВЕДИ!
-Если Арамис посягнул на особу короля, почему он должен хранить тайну исповеди?
-Роже, конечно, не знает, что он сын Бофора. И Арамис тайну исповеди сохранил. Разве мог тогда Роже думать о своей сестре как о девушке, любви которой он может добиться?
-Добиться не может, — уточнила Шевретта, — Как о девушке, о которой он может мечтать. Но, если бы Роже узнал правду, мы избавили бы его от любовных мучений.
-Нам это выгодно, хочешь сказать? Я понимаю, ты действуешь в интересах Бражелона.
-Ты не разрешишь мне поговорить с Роже? — спросила герцогиня, — Подумай, твоей правой рукой становится соперник в любви нашего сына.
-Нет, дорогая, — мягко сказал Атос, — Только барон де Шаверни или Бофор могли сказать Роже правду. Подождем возвращения Бофора.
-Я не зря купила тебе белые перчатки. И ты допустишь, чтобы Роже зря мучился? Тебе его не жаль?
-Я надеюсь, что со временем образ герцогини де Бофор потускнеет в его памяти. Я надеюсь, что он забудет. Но правду ему может сказать только Бофор...
-Что же! Подождем возвращения Бофора, — согласилась Шевретта. Атос пристально посмотрел на нее. Но она ответила загадочной улыбкой.
-Ты что-то затеваешь? — тревожно спросил он.
-Ничего, дорогой, — ответила Шевретта, — Занимайся нашим Святым Делом — освобождением принца с нашими молодыми сторонниками и отложим до поры до времени эти проблемы. Не стоит сейчас думать об этом. Роже поклоняется тебе, и к Раулю относится с уважением и доверием — иначе он не сообщил бы ему свой сигнал.
Атос улыбнулся, успокоенный.
-До возвращения Бофора, — настойчиво сказал он.
-А Бофор был тогда очень молод?
-Да, — сказал Атос, — В то время ему было лет девятнадцать-двадцать. И, смею заметить, госпожа де Шаверни была его первой и страстной любовью. Ни сестру принца Конде, мадемуазель де Бурбон, будущую герцогиню де Лонгвиль, ни свою жену, которая родила ему Анжелику и вскоре умерла, ни герцогиню де Монбазон, твою очаровательную мачеху, он не любил с таким надрывом, с такой обреченностью. Да и маркиз де Лавальер был очень молод. Как видишь, это очень давняя история.
-Госпожа де Шаверни была старше герцога?
-Они были одного возраста, но она выглядела совсем юной. Я удовлетворил твое любопытство?
-Отчасти.
-Как? По-моему, я сказал даже больше, чем следовало.
-Мой милый, железный, героический Атос! Екатерина Медичи недаром науськивала красоток из Летучего Эскадрона на интересующих ее лиц! Эти девицы умели развязать любой язык. И полагаю, что я...
-Ты? Ты стоишь всего Летучего Эскадрона!
-Спасибо за комплимент! Но — довольно воспоминаний, довольно политики. Сейчас я хочу услышать от тебя слова любви. Ты давно не говорил мне...
-Я готов повторить, если тебе не надоело слушать...
В ее глазах блеснули синие огоньки, которые он так обожал. Он обнял ее, взял на руки. Она положила голову на его плечо. И для заговорщиков настала пора любви — после всех встреч, путешествий, сделок, тайн, тревог....
Глава 11. Во власти воспоминаний.
Шевретта обладала счастливым талантом: в ее присутствии печальные становились веселыми, веселые смеялись. Она умела внушить надежду отчаявшимся, а мечтателям — уверенность. И поэтому все, кто окружал ее в юности — Шале, Бекингем, Констанция, Арамис были так отважны и дерзки. Но Атос, ее самая сильная любовь, был более сложной натурой, чем друзья ее юных и зрелых лет. И ей пришлось потратить немало усилий, чтобы к нему вернулись энергия и оптимизм. А перед ней он не притворялся, и она всегда (или почти всегда) понимала, что с ним происходит. В главном ее Атос не изменился — в начале шестидесятых на заре царствования Людовика Четырнадцатого он оставался таким же рыцарем без страха и упрека, как в пламенные годы Фронды. Грубость, небрежность по отношению к ней были просто невообразимы. Это делало его неповторимым. И она обожала его так же, как в первые годы их тайного брака.
Но сейчас блистательная, самоуверенная, считающая себя всемогущей Шевретта сомневалась в своих силах. Она думала порой, что взвалила на свои плечи непосильную ношу. Спасти Железную Маску! Да возможно ли это? Втянуть Атоса в опасный заговор, быть может и почти наверняка — в войну, исход которой неизвестен и вполне может быть трагический финал.
И все же, говорила себе Шевретта, это борьба, это действие, а значит, жизнь. Она вспомнила трагедию Карла Первого и последовавшие за этим события зимы сорок девятого года — предательство фрондерских лидеров, исчезновение Д'Артаньяна и Портоса, ссору Атоса с королевой. Ее первая встреча с вернувшимся из Англии Атосом была слишком короткой, чтобы он успел выговориться, но она почувствовала затаенное отчаяние.
"Все вернется на круги своя, — сказала она ему, — Стюарты займут свое место на троне. Это так же неизбежно, как грядущая весна. Я верю, что кавалеры не зря проливали кровь за короля...И сын казненного монарха вернется в Англию как победитель. А ты будешь подле него". Все это было сказано в утешение, но он поверил ей. "Да, дорогая, надеюсь когда-нибудь вернуться в Англию". — "Конечно, вернешься",— ответила Шевретта, но в глубине души она считала, что диктатура Кромвеля установилась в Англии надолго и даже не подозревала, какой трагический долг связывает Атоса с казненным королем: существовали тайны, которые даже они не могли поведать друг другу. И то, что Атос оказался вовлеченным в поиски друзей — Портоса и Д'Артаньяна — помогло ему преодолеть тяжелый душевный кризис. Он действовал, а значит, жил!
А все-таки ее слова сбылись! После Реставрации Карла Второго граф, казалось, помолодел на двадцать лет. И можно было успокоиться, но тайная тревога мешала Шеврете радоваться от всей души. Дальнейшие события подтвердили ее опасения. Мысленно пробежав в памяти всю жизнь ее любимого от юных дней до эпохи Короля-Солнца, Шевретта пришла к выводу, что от тяжелых ударов судьбы его спасает действие. Значит, так тому и быть, решила боевая подруга: будем действовать! Бездействие и пассивность для нас смерти подобны!
И, наверное, наш мальчик унаследовал это отцовское качество. Пусть делает что хочет, любые безумства, любые глупости, но только не тоскливое бездействие, меланхолия, копание в своих переживаниях. А опасности — нам не привыкать!
-Расскажи, — попросила она Атоса, — Что было дальше? После дуэли? Бофор быстро поправился? Он еще долго пробыл у тебя?
-Я уже говорил, что меня беспокоила рана Бофора. Мы вернулись в замок. Было еще очень рано. Гримо. Наши женщины и я оказали герцогу первую помощь, и я отправился в Блуа за доктором.
-Ты сам? — удивилась Шевретта, — Разве нельзя было послать слуг?
-Дорогая, это же конец тридцатых! Время Ришелье! Была дуэль. Я считал, что необходимо соблюдать осторожность. Мои люди мне преданы, но я не уверен был, что они могли бы объяснить в нужной форме врачу, что случилось. Не писать же на бумаге, правда? А нас могли услышать посторонние — доктор был популярен в Блуа, у него всегда были посетители. Итак, оставив Бофора на попечении Гримо и женщин, я отправился за доктором. "Господин граф! — удивленно воскликнул врач, — Не случилось ли чего с вашим малышом?" — "Слава Богу, доктор, малыш прекрасно себя чувствует, — ответил я, — Но с одним из моих друзей произошел несчастный случай, и он нуждается в вашей помощи". — "Что-нибудь серьезное?" — "Надеюсь, нет. Мой друг упал с лошади во время охоты и получил травму. Но я счел необходимым проконсультироваться с вами".
-Падение с лошади, — улыбнулась Шевретта, — Очень оригинально для прикрытия дуэльной раны!
-Скажи лучше — банальная уловка, но, тем не менее, падение с лошади — наиболее вероятный источник травматизма.
"Я готов", — сказал врач, укладывая свое имущество. Посетители откланялись, мы сели на коней и помчались по дороге, ведущей к Бражелону.
-Была дуэль? — спросил доктор.
-Я не стал бы вас беспокоить из-за такого пустяка, как падение с лошади.
-Не скажите, господин граф, падение с лошади может даже к смерти привести.
-Если всадник неопытный.
-Согласен. Впрочем, я понял вас с полуслова. Кто "больной"?
-Герцог де Бофор.
-О! Юный дуэлянт!
-Юный лихач, скажем так, доктор. Герцог любит быструю езду.
-Я тоже. Поспешим!
Дело в том, дорогая, что этот милейший человек — я доктора имею в виду — когда-то был в нашей армии под Ла-Рошелью. Я узнал его, когда поселился в своем поместье, и мы возобновили знакомство.
Лошади бежали ровной рысью. Вскоре мы были в замке.
Дальше рассказ Атоса будет передан в сокращении. Автор вынужден упустить подробности, неизбежные при беседе. Речь, разумеется, пойдет от третьего лица.
Когда Атос и доктор вошли, или, лучше сказать, вбежали в комнату, где находился раненый герцог де Бофор, они увидели нечто экстраординарное. Бофор полулежал в кресле, облокотясь раненой рукой на подлокотник. Здоровой рукой герцог ловил мячик, который кидал ему малыш, наследник, сын графа де Ла Фера — Рауль. Атос и врач испугались, что от резких движений у герцога откроется рана. Беспечный герцог продолжал игру с малышом. "Ловите, господин виконт!" — крикнул герцог. "Господин виконт", которому в то время шел второй год, поймал мячик и засмеялся. Бофор улыбнулся ребенку, но от Атоса не ускользнуло, что улыбка была вымученная, и герцог прикусил губу от боли.
-Рауль! Монсеньор! — крикнул он.
Врач подошел к герцогу. Малыш обернулся к отцу, и, не то испуганный, не то обиженный, расплакался.
-Не пугайте ребенка, господин граф, — заметил доктор, — С герцогом все в порядке.
-Вы правы, — сказал граф, подхватил малыша на руки и стал успокаивать ребенка глупыми ласковыми словами, которые обычно говорят детям такого возраста. На синих глазах "господина виконта" слезы высохли, хотя малыш все еще вздрагивал.
-Я никогда не орал на него, — виновато сказал граф.
-И впредь не орите, — улыбнулся доктор, — Лучше сюсюкайте.
Малыш, хоть и успокоился, смотрел на окружающих немного обиженно.
-Виконт замечательный парень, — сказал Бофор, — Он понял, что дядя заболел и решил меня утешить. Взгляните! Он притащил мне все свои сокровища! — у ног Бофора возвышалась гора игрушек.
-Бо! — сказал малыш, — Бо — бобо!
"Бо" — так наследник графа называл герцога, еще не умея выговорить "Бофор". А слово "бобо" не нуждалось в переводе с детского. И герцог рассказал другу, как прекрасно он провел время в его отсутствие с "господином виконтом", как наперегонки он поглощали завтрак, и как "жалел" "приболевшего" герцога наследник графа. "Кроха такая, а понимает!"
-У вас очень нежный ребенок, — вполголоса заметил врач, — Он все еще не может успокоиться.
-Дайте-ка, я его успокою! — сказал Бофор, — Топай ко мне, карапуз! Продолжим игру! Лови!
...Игра в мяч, как мы знаем, очень нравилась герцогу де Бофору.
И в тридцатые и в сороковые годы. Но через десять с лишним лет у герцога будут партнеры повзрослее, чем малыш Атоса.
...Шевретта выслушала рассказ Атоса с задумчивой, мягкой улыбкой. Ее прекрасные синие глаза затуманились слезами.
-Я расстроил тебя? — тихо спросил он.
Она покачала головой.
-Да нет же, — проговорила она, — Это от нежности. Как жаль, что в те годы я была так далеко от вас.
... Такой тоже не знали герцогиню де Шеврез. Как удивились бы ее враги — кардинал Ришелье, Рошфор, де Вард-старший, Мазарини и прочие! Они ее боялись — даже Ришелье. Боялись, что ироничная, остроумная, насмешливая герцогиня выставит их в смешном свете. А быть смешными для сильных мира сего и их приближенных непереносимо! А теперь несмешливая, язвительная, ироничная Шевретта проливает слезы как девчонка из-за историй двадцатилетней давности.
И Атос прервал свой рассказ, не желая расстраивать Шеврету. Он щадил ее, и она щадила его. А она подумала: "Он обожает сына,... Если с нашим мальчиком "что-то" случится на войне (она боялась додумывать это "что-то").... Он не переживет удара".
И ей стало так жаль любимого, сына, себя, что она прижалась к его плечу и отчаянно, по-детски расплакалась. Все имеет предел, и графиня уже не нашла в себе сил поддерживать и внушать надежду мужу. Ей самой отчаянно нужно было, чтобы ее утешали, успокаивали. И Атос понял это. Он стал говорить ей ласковые глупости, который автор из уважения к интеллекту графа де Ла Фера здесь не приводит. Но глупые наивные слова были очень нужны умнейшей из женщин Семнадцатого Века в минуту тоски и тревоги!
-Прости, любимый, — вздохнула она, вытирая слезы, — Нервы.
-И я знаю, как их успокоить, — сказал Атос,— Поедем путешествовать, и чем скорее, тем лучше. Но раз уж мы столь внимательны к прошлому, позволь узнать, на чем основана твоя уверенность в том, что барон де Шаверни, человек, которого Роже де Шаверни считает своим отцом, умер.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
