Слишком много привидений

— Эй, мужик, закурить не найдётся?

Чего глупее придумать не мог. Говорят, в Европе, Америке просить закурить не принято, никто не поймёт. Но и в нашей стране эта фраза, вопреки содержанию, имеет совсем иное значение. Грабители в средние века были как-то благороднее, что ли, напрямую предлагая выбирать "кошелёк или жизнь", а сейчас этак подленько закурить спрашивают...

Я сделал пару шагов навстречу, совсем как в "воспоминании о будущем", но затем резко развернулся и прошмыгнул мимо нерасторопного дебила в глубь зала. Незачем мне ввязываться в драку, знаю, чем это кончится. Пусть Рыжая Харя поработает.

— Стой, сука, ты куда!

Сзади послышался топот.

Я бежал, петляя между колоннами и надеясь, что вот-вот из-за очередной появится моя одноглазая трансцендентная спасительница с клыками, но всё напрасно. Похоже, кашу придётся расхлёбывать самому. Как в предсказании. Но теперь, если догонят, дебила в пах ногой бить не буду. Нет у него, похоже, там ничего. В моём "видении" он только хмыкнул после удара и тут же сломал мне руку. Буду бить по коленной чашечке...

Зал был длинным и уходил куда-то в полумрак под трибуны ипподрома. Именно в этом направлении исчезла уборщица. Значит, где-то должна быть дверь в служебные помещения, а они в подобных спортивных сооружениях представляют настоящий лабиринт, в котором запутать следы раз плюнуть.

Колонна. Ещё колонна. Преследователи настигали. Ещё колонна. Стена. Дверь... Опля!

С превеликим трудом мне удалось изменить направление. Слева, метрах в трёх от двери, неподвижной глыбой стоял сумрачный гигант в спортивном кимоно, подпоясанном красным поясом. Стоял босиком на цементном полу, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Взгляд у него был пустой, лицо, словно грубо вытесанное из камня, чем-то напоминало лица статуй с острова Пасхи. Такое же равнодушное и грозное.

Я и ужаснуться не успел, как меня по инерции пронесло мимо него где-то в метре. Гиганту, как минимум, двухметрового роста, ничего не стоило достать меня в ударе рукой или ногой, но он не пошевелился. Манекен, что ли? Однако рассуждать было некогда — передо мной маячила спасительная дверь. Я схватился за ручку, изо всех сил рванул и похолодел. Дверь оказалась запертой.

И вдруг топот за спиной прервался тремя сочными ударами. Хрясь, хрясь, хря-ась! — и цементный пол трижды содрогнулся. Причём третий раз с удвоенной силой. Я невольно втянул голову в плечи и лишь через несколько мгновений, удивлённый тишиной, позволил себе осторожно оглянуться.

Гигант-каратист по-прежнему высился на том же месте и в той же позе, а перед ним неподвижно и очень неестественно распластались мои преследователи. Особенно нехорошо лежал дебильный парень — голова запрокинута назад так, что затылок чуть ли не касался позвоночника, изо рта на пол вытекала струйка крови. В общем-то, он и при жизни не отличался особой красотой...

Когда я осознал, какое сравнение спонтанно пронеслось в голове, то рванул к выходу с такой скоростью, с какой, наверное, не бежал вчера по переулку от погребка "У Ёси". К счастью, паника на этот раз длилась недолго, я быстро овладел собой и покинул букмекерский зал хоть и скорым шагом, но не привлекая особого внимания.

Странно, конные состязания закончились более получаса назад, а количество машин на площади не уменьшилось. Большая толпа собралась у памятника и гудела растревоженным ульем. Многие, севшие было в автомобили, выбирались обратно, захлопывали дверцы и тоже направлялись к памятнику. Митинг там, что ли? Вот уж это мне до лампочки. Отсюда нужно было побыстрее уносить ноги.

Пройдя вдоль ряда машин, я отыскал такси. Немолодой, небольшого роста шофёр стоял у открытой дверцы автомобиля и то и дело привставал на носки, пытаясь рассмотреть, что же там, у памятника, происходит.

— Свободен? — спросил я.

— А? — не оборачиваясь, переспросил он.

— Свободен, спрашиваю?

— Ага... — с сожалением вздохнул шофёр и, так и не глянув в мою сторону, нырнул за руль. — Садись.

Я сел на переднее сиденье, положив полиэтиленовый пакет с деньгами на колени. Весил он порядочно.

— Что там за сборище? — поинтересовался у шофёра.

— А чёрт его знает... — пробурчал он, выруливая между машин и по-прежнему глазея в сторону памятника. — Ох, ты, мать твою..! — внезапно воскликнул он, и машина вильнула.

— Так что там?

— А то сам не видишь!

Я присмотрелся к толпе, но ничего не увидел. Вроде бы никто не ораторствовал... Вдруг с памятника кольнуло в глаза солнечным зайчиком, и я ахнул.

— Во, дела! — весело хихикнул шофёр, впервые бросив на меня взгляд.

"Дела", действительно, были удивительные. Опять отыскался в городе шутник, который, пока все наблюдали скачки на ипподроме, вернул бронзовому коню его "достоинство". И теперь оно сияло и сверкало.

— Если верить в приметы, — осклабился шофёр, — кто-то сегодня хороший куш в тотализатор сорвал.

— Да, сорвал, — согласился я. Теперь я точно знал, кем являлся шутник. — Погляди сюда.

И раскрыл пакет.

Машина снова вильнула.

— Ну ты даёшь! — восхитился шофёр. — К-конь с яйцами...

Глава шестая

Одиннадцать обменных пунктов объехали, пока удалось обменять все рубли на доллары. Оказывается, никто, больше тысячи в киоске не держит. И это при грабительском-то курсе, когда я вместо девяти тысяч получил на руки чуть больше восьми.

Убил я на обмен валюты два часа. Шофёр за это время стал чуть ли не родным, всю дорогу балагурил, предчувствуя хорошие чаевые. Не знал он конечной точки нашего путешествия.

Когда я обменял последние рубли, на часах было двадцать минут восьмого. Сорок минут до урочного часа.

— Всё? — спросил шофёр, когда я забрался в машину.

— Всё.

— Теперь куда?

— В центральную травматологию.

Машина стояла, но шофёр дёрнулся так, будто она на полном ходу врезалась в столб. Лицо помрачнело.

— Нет, мужик, — глухо сказал он, угрюмо глядя в ветровое стекло, — туда не поеду.

Я достал двести долларов.

— Отец, это за всё про всё.

Он покосился на доллары, но не взял.

— Не уговаривай. Район там плохой. К тому же смеркается... Жизнь дороже.

Я тяжело вздохнул. Понял, если добавлю ещё, тогда точно не повезёт. Известны ему такие номера — слишком щедрые клиенты, доехав до места, и чаевые назад забирают, да ещё и дневную выручку таксиста прихватывают.

— Отец, — попытался уговорить, — у меня в травматологии друг лежит. Травма черепа. Если в восемь вечера деньги не привезу, операцию делать не будут. Может умереть.

Шофёр молчал, мрачно уставившись перед собой в никуда.

— Ладно, — махнул я рукой, положил доллары на бардачок, открыл дверцу. — И на том спасибо.

Но не успел пройти и десяти метров по тротуару, как такси догнало меня и притормозило у бровки.

— Садись! — распахнул дверцу шофёр.

— Вот спасибо, отец! — обрадовался я, впрыгивая в машину. В общем, только на это и надеялся — за два часа более-менее понял натуру шофёра.

Всю дорогу шофёр был мрачнее тучи и не проронил ни слова. И гнал машину как на пожар. Понять его можно — за последний год в Хацапетовке бесследно исчезли три машины такси вместе с водителями. Автомобили, по всей видимости, разобрали на запчасти, а водители как в воду канули. Никаких следов ни одного из них не нашли.

Шофёр настолько резко затормозил на пятачке у бетонной ограды больницы, что машину занесло и развернуло. Я как раз приоткрыл дверцу, и меня вынесло из салона.

— Счастливо! — с явным облегчением бросил мне шофёр и рванул с места так, что покрышки чуть ли не задымились.

— И тебе тоже! — крикнул я вслед, прекрасно понимая, что вряд ли он меня услышит. Будет гнать машину по Хацапетовке как на ралли и любого голосующего на дороге лучше собьёт, чем остановится.

В палате у Владика я появился без пяти восемь. Люся нервным шагом мерила палату из угла в угол, но как только я перешагнул порог, она замерла и с тревогой уставилась на меня.

— Ничего не получилось? — убитым голосом спросила она. Не верила уже ни во что.

— Это почему? — нарочито бодрым тоном возразил я. — Всё в порядке!

Какое-то мгновение глаза Люси недоверчиво бегали по моему лицу. Наконец смысл сказанного достиг её сознания, и нервное напряжение отпустило. Взгляд затуманился, рукой она, как слепая, нашарила спинку стула и села.

— Слава богу... — прошептала расслабленно.

Я посмотрел на Владика. Он лежал в той же позе, что и утром, но лицо, как мне показалось, побледнело ещё больше. Возможно, в этом были виноваты сумерки.

— Как Владик? В сознание приходил?

Люся отрицательно покачала головой.

В этот момент дверь распахнулась, и в палату, включив свет, вошёл интерн Лёва Матюхин. Лишний раз я убедился, что приставка "интерн" никак не шла к его фигуре и умению держаться. Хирург, да и только, причём весьма опытный, уверенный в себе.

— Добрый вечер, — сказал он и вопросительным взглядом уставился на меня. Мол, урочный час пробил.

Я кивнул. Тогда интерн закрыл дверь и подошёл ко мне.

— Пять тысяч? — переспросил я.

— Да.

Я вынул из кармана заранее приготовленную пачку и передал ему.

— Погодите, сейчас добавлю... — встрепенулась Люся, пытаясь непослушными пальцами расстегнуть сумочку.

— Люся, уже всё оплачено, — мягко сказал я.

Она не слышала.

— Минутку... — дёргала заклинившую молнию.

Я шагнул к ней и взял за руку.

— Всё оплачено, — повторился.

Люся обмякла, запрокинула голову и посмотрела на меня снизу вверх широко распахнутыми глазами. В её взгляде читалось полное непонимание происходящего.

— Так как же это?.. — прошептала она.

— Успокойся. Всё нормально.

Ладошка у неё была маленькая, холодная, и её не хотелось отпускать. Хотелось согреть.

Будущий известный хирург Матюхин дотошно пересчитал деньги и спрятал в карман халата.

"Считай, не считай, — мимоходом решил я про себя, а после операции всё до цента Рыжей Харе отдашь..."

— Сейчас я пришлю реаниматолога, — сказал интерн. — Будем готовить вашего друга к операции.

Я с сожалением отпустил Люсину руку. Давненько не испытывал подобного чувства. Странно, в общем-то.

— А где находится операционная?

— На третьем этаже.

Матюхин кивнул и степенно удалился. Нет, определённо, этого интерна ждёт слава. Мирового значения вряд ли, а вот на местном уровне весьма значительная. Одним своим представительным видом её завоюет.

Через пару минут пожилая, грузноватая врач в помятом халате вкатила в палату небольшой столик с медицинскими инструментами и висящими на двух штативах капельницами. Сопровождала её худенькая, совсем молоденькая девушка, этакая пигалица, в безукоризненно выглаженном халатике и таком же, удивительной белизны, колпаке. Скорее всего медсестра-практикантка, поскольку врач не доверила ей даже столик с инструментами.

— Попрошу родственников и знакомых покинуть палату, — тоненьким голоском заявила пигалица, стараясь придать тону строгость. Строгость не получилась. Получилось этакое детско-наивное "сюси-пуси".

Пряча улыбку, я нагнулся к Люсе.

— Пойдём, — взял её под локоть. — Будем ждать возле операционной.

Операция затянулась до часу ночи. В половине девятого, опустив грузовым лифтом на третий этаж каталку с Владиком, реаниматологи ввезли его в операционную. Минут через пятнадцать туда проследовали две медсестры, а ровно в девять из ординаторской показалась внушительная процессия хирургов и медленно, выражая всем своим видом профессиональное сосредоточие, направилась в операционную. Посередине шёл мощного телосложения старик с крючковатым носом и надменно поджатыми губами — надо понимать, тот самый "знаменитый" профессор Мельштейн. Справа от него шагал ассистент — хирург средних лет, отнюдь не уступающий в комплекции профессору, а слева сопровождал интерн Лёвушка Матюхин. Этакие "Три богатыря" Васнецова на современный лад. Один вид "богатырей" внушал не то, что доверие, а стопроцентную уверенность в блистательном исходе операции. Косвенным подтверждением тому было и "молчание" дара предвидения. Никогда в "воспоминаниях будущего" ничего хорошего мне не представлялось. Взять, хотя бы финал скачки на Большой приз города — исчез дар предвидения, и всё тут. А как пакости накликать — это завсегда пожалуйста...

Сидя с Люсей на стульях у стены, мы проводили хирургов взглядами, не смея сказать ни слова, чтобы не нарушить их предоперационный "настрой". Лицо ассистента профессора показалось мне знакомым, причём почему-то предсталялось, что встречались мы с ним где-то в пивной. Глупее мысли возникнуть не могло. Наверное, был у меня случайный собутыльник, похожий не хирурга, и теперь ассоциативная память изволит со мной шутки шутить в самый неподходящий момент.

Перед операционной, медсестра, сопровождавшая хирургов, суетливо забежала вперёд, распахнула дверь. И хирурги, в соответствие рангу, торжественно вошли. Медсестра закрыла за ними дверь и направилась в ординаторскую.

Я посмотрел на Люсю. Она сидела никакая, вперившись пустым взглядом в двери операционной. Досталось ей — ночь без сна, день в тревоге, теперь операция... Вероятно, захочет и эту ночь быть у постели Владика.

Я подхватился со стула и догнал медсестру.

— Извините, сестричка...

— Да?

Она остановилась и обернулась. Приятное у неё оказалось лицо. Доброе, как у сестры милосердия. Редкость по нынешним временам, особенно в медицинском учреждении.

— Скажите... После операции кто-нибудь находится с пациентом?

— Обязательно, — заверила она. — Реанимационная сестра, да и врач-реаниматолог от него не отходит, пока состояние не стабилизируется.

— А... А кто будет у Владика врачом-реаниматологом? Или ещё не известно?

— Известно, — улыбнулась медсестра. — Светлана Анатольевна. Она сейчас с ним на операции, а затем будет из-под наркоза выводить.

— Она достаточно опытная?

— Вы скажете! Ученица Лаврентьева. Её на все сложнейшие операции вызывают — рука у неё лёгкая. Знаете, каких она пациентов с того света возвращала? Никто уже не верил. А у вашего друга состояние средней степени тяжести. Так что всё будет в порядке.

— Спасибо.

Медсестра с обликом сестры милосердия мягко улыбнулась.

— Это вы Светлане Анатольевне при случае скажете.

Немного ободрённый я вернулся к Люсе, и потянулись долгие часы ожидания. Где-то в полночь, заметив, что девушка стала как бы выпадать из реальности, то ли засыпая с открытыми глазами, то ли погружаясь в обморочное состояние, я перехватил в коридоре медбрата и поинтересовался, есть ли в больнице буфет, где можно выпить кофе и съесть пару бутербродов. Оказалось, что буфет есть, но работает он только в дневное время, а разжиться чем-нибудь съестным посреди ночи ни в больнице, ни где-либо поблизости никак нельзя. Впрочем, за двадцать долларов медбрат "разжился"-таки на две чашки растворимого кофе и два бутерброда с варёной колбасой.