Выполнив поручение, боярский сын отправился к караульной избе в надежде перехватить чего-нибудь горячего. Перед избой он застал тренирующихся в сабельном бое товарищей, добрую половину которых составляли пойманные на болоте разбойники. Сотник Корнилий руководствуясь одному лишь ему ведомыми резонами, часть из них, недрогнувшей рукой, отправил в разбойный приказ на расправу, других же похолопил заключив с ними ряд. Сейчас новоявленных боевых холопов нещадно гоняли, обучая биться конными и пешими, а те хорошо понимая, что чудом спаслись от дыбы, старались из-за всех сил. Покачав головой, Федька зашел в избу и наткнулся еще на одного новоявленного холопа, а прежнего разбойника по прозванию Сыч. Для того чтобы быть ратником он был довольно стар, но Михальский, проявив не слишком ему свойственное милосердие, нашел для него работу по хозяйству. Это уж, для Федора было совсем удивительно, но его мнения никто не спрашивал. Для Сыча цель прихода боярского сына была, как видно, понятной и он ни слова не говоря с поклоном подал ему большой корец с горячим сбитнем. Выпив напиток, Федор замялся, по-хорошему надо было поблагодарить, но язык не поворачивался. Сыч как видно, понял заминку парня, и, приняв назад корец, еще раз поклонился.

— Ну что ты на меня смотришь, ровно на прокаженного, — не выдержал он наконец Федькиного взгляда, — холопа не видел?

— Да чудно, только вот разбойники и душегубы были, а теперь холопы.

— Эх, господин мой, разве же мы были разбойники? Так голь перекатная, да горькая! Да и душегубы из нас так себе.

— Эва как, а кто же, по-твоему, душегубы?

— Не изволь гневаться господин боярский сын, а по сравнению с нашим теперешним господином, а твоим сотником, что я, что Косач покойный, что любой из тех, кто сейчас саблей во дворе машет, и не разбойник вовсе, а котенок слепой супротив волка.

— Для слепого котенка ты больно много мяукаешь, — раздался голос неслышно вошедшего Корнилия, — подай-ка лучше сбитня, а язык попридержи!

Пока Сыч выполнял распоряжение, сотник обернулся к Федору и спросил:

— Отдохнул уже? — и, не дожидаясь ответа, продолжил, — сейчас возьмешь Ахмета, и еще кого похочешь с десяток, и поедете с приставами во двор к московскому дворянину Борису Салтыкову.

— Имать*?

— Да нет, приставы сами все сладят, вы там, чтобы кто сдуру драться не учинил. Государь велел Бориса за местничество неуместное с головою выдать стольнику Василию Бутурлину.

— Это как, голову сечь?

— Типун тебе на язык! Приставы его отведут во двор Бутурлина на бесчестие, а вы следить будете, чтобы кто драться не начал.

— А чего не стрельцы?

— Много будешь знать — скоро состаришься! У стрельцов своих забот хватает, к походу готовятся или не слышал, чего приключилось?

— Нет, а чего?

— Ну, ты даешь! Государя вор Заруцкий с его потаскухой Мариной Мнишек извести хотели, а ты и не ведаешь. Теперь поход будет на Коломну, государь сам поведет войска. Мы тоже пойдем, а еще московский полк, немцы и большой наряд**. Так что как управитесь с государевой службой, возвращайтесь не мешкая.

Федька поклонившись вышел, но уже подходя к коню остановился как вкопанный. В голове молоточком застучали слова сотника: — "Государева служба". Круто развернувшись, он побежал к Михальскому.

— Чего тебе еще?

— Господине, — зашептал он ему, — а я видел монаха давешнего!

— Какого монаха? — сначала не понял тот, но тут же спохватившись, спросил, — Мелентия, где?

— Да у двора Пушкарева, я его не признал поначалу, он пьян вельми был.

— Нашел таки черт в рясе, — забормотал, не слушая его, сотник, — ладно ступай куда велели, да я зыком не трепи где ни попадя!

— — — — — — — — — — — — — — — — — — —

*Имать — арестовывать.

** Большой наряд. — здесь артиллерия.

Прискакав к хоромам Салтыковых, боярский сын со товарищи застали удивительную картину. Царские приставы стояли пред воротами, и ругались на чем свет стоит с многочисленной дворней, ни в какую не желающей им открывать. Поняв в чем дело, Федька подъехал к воротам и грозно потребовал отворять. Ответом ему было еще одна порция брани, на что он, недолго думая, пообещал закидать терем горящими стрелами. К такому повороту осажденные оказались не готовы и ворота со скрипом отворились. Столпившимся во дворе, ратники показали плети, после чего те уже безропотно пропустили приставов. Через некоторое время те вывели за руки упиравшегося Бориса Салтыкова и потащили его по улице. Как видно прослышав о развлечении, все окрестные улицы заполонила городская чернь падкая на зрелища. Зеваки толпились на улице, залезали на деревья и заборы, чтобы хоть одним глазком взглянуть, как будут бесчестить представителя одной из богатейших и знатнейших фамилий на Москве. Увидев что любопытствующие мешают проходу приставов Федор тут же направил коня на толпу поигрывая плетью. Намека оказалось достаточно, и процессия двинулась к дому Бутурлиных. Идти пришлось не слишком долго, а там их уже ждали. Когда красного от злости и стыда Салтыкова завели во двор, по лестнице спустился преисполненный важности стольник Василий и стоя на крыльце, принялся осыпать своего соперника бранью. Слушая диковинные извивы его речи, боярский сын только дивился, а сидящий рядом на коне Ахмет приговаривал, цокая языком: — "Чек якши!" Наконец экзекуция была закончена, и Салтыкову позволили уйти. Федька тоже собирался поворотить коней, но Бутурлин прислал слугу, который попросил государевых слуг не побрезговать и принять от воеводы за труды. Боярский сын не побрезговал и все бывшие с ним ратники стали богаче на полтину, а сам он на рубль. Учитывая что годового жалованья ему следовало всего десять рублей, дар был довольно щедр.

На другой день сотник отправил Федьку вместе прочими, включая холопов из разбойников, к рейтарам, и они целый день объезжали улицы и рынки, наблюдая за порядком. Боярскому сыну было чудно, что с одними татями должно имать других, но он помалкивал. Сам же Корнилий отобрав самых ловких из своих подчиненных, куда-то усвистал, не говоря никому зачем. Караул в тот день прошел на редкость спокойно, разве что один купчина поднял крик, что ему подсунули фальшивое серебро. Царевы ратники тут же окружили купца и покупателя, которых потом сдали подоспевшим ярыжкам из разбойного приказа. Сотник заявился только на следующий день и тут же велел Федору одеться понаряднее, и идти с ним в кремль. Когда они, спешившись у заставы, вышли к ивановской площади там уже толпился народ, слушавший царский указ о подготовке похода на Коломну.

— Ништо, успели, — непонятно буркнул Михальский, но пояснять маявшемуся от любопытства Федьке ничего не стал.

Тем временем глашатай, закончив чтение одного указа перешел у следующему.

— Великий государь всея Руси, царь и великий князь, за верную службу жалует своих холопов, — громко выкрикнул дьяк.

Собравшиеся оживились и стали подвигаться ближе к читающему царский указ.

— Царевичу Сибирскому Арслану, за многие службы три сорока соболей, сто рублей сверх жалования и шубу с царского плеча. Князю Енгалычеву сорок соболей и пятьдесят рублей и серебряный кубок...

Выкрикиваемые люди выходили из толпы, и царские приставы вручали им царские награды.

— Вовремя татары пришли, — непонятным тоном проговорил сотник, — видать станет Арслан царем Касимовским.

Тем временем глашатай от князей и бояр перешел к служилым людям поменьше.

— Стольника Никиту Лопухина государь жалует сорок соболей и ковш серебряный, да велит ведать ему стременной стрелецкий полк и быть в оном полку головою. Стрелецкого сотника Анисима Пушкарева за многие службы, государь жалует штукою сукна и десятью рублями денег сверх жалования и велит ему быть полуголовой того же полка и службу править как и прежде.

— Вот и Анисим выслужился, — снова подал голос Корнилий, — да ты слушай, а не ртом ворон лови, бестолочь!

— Боярскому сыну Федьке Панину, за ведомые государю заслуги, жалуется пять рублей деньгами сверх жалования и штука сукна, — прокричал дьяк.

Подталкиваемый сотником парень на негнущихся ногах вышел впереди получил от стоящего рядом подьячего приказа большой казны все ему причитающееся.

— Ну что, сын боярский, — с усмешкой обратился к нему Михальский когда они вместе вышли из толпы и направились к коновязи, — с тебя причитается.

— За тем дело не станет, — солидно, как ему показалось, отвечал Федор, — хоть сейчас пойдем...

— Сейчас не надо, нам в поход.

— Как же это, указ только объявили? — изумился парень.

— А вот затем и объявили, чтобы все так думали, вечером выходим. Вот как вернемся тогда и погуляем.

— Господине, а что тебя не наградили?

— А с чего ты взял, что меня не наградили, не о всяком деле Федя на Ивановской площади кричат. Тебе, кстати, тоже еще не все, держи вот, — проговорив это, Михальский сунул руку за пазуху и вытащил небольшой узелок, который протянул Федьке.

— Чего это? — удивленно переспросил боярский сын.

— А я знаю? Государь велел передать тебе, сказал, что бы невесте подарил. Уж я не стал ему говорить, что у тебя пока нет. Невеста дело наживное, а отличиться не каждый день выпадает.

Панин развернул узелок и увидел дивной работы золотые серьги — тройчатки, украшенные самоцветом и двумя жемчужинами каждое. От увиденного парень только охнул, а сотник восхищенно присвистнув только и сказал:

— Ну, брат, перед таким подарком ни одна боярышня не устоит, смотри только выбери с умом.

________________________________________________

Первый отряд воровских казаков попался нам еще в двадцати верстах от Москвы. Сотен пять верховых казаков рыскали по окрестным деревням в поисках добычи и были замечены татарами царевича Арслана. Получив это известие, внук хана Кучума долго не раздумывал и с небольшой свитой выехал прямо к воровскому разъезду. После недолгих переговоров было выяснено кто против кого дружит, и передовой дозор был без затей посечен стрелами, после чего, сверкающие золотом парадных доспехов, мурзы и сеиты царевича показались основному отряду казаков. Некоторое время противники в обалдении смотрели друг на друга, а затем татары, взвизгнув, пустили в казаков по нескольку стрел и бросились наутек. Увидев, что богатая добыча нагло ускользает из рук, разбойники, взвыв от разочарования, бросились следом. Хотя кони их были похуже, чем у царевича, казаки не отставали ровно до той поры, пока не оказалось что они со всех сторон окружены касимовскими и мещерскими всадниками. Казалось вот-вот начнется резня, но поняв что положение безнадежно разбойники стали бросать оружие, сдаваясь на милость победителя.

Впрочем, не все казаки поддались на нехитрую татарскую уловку, нашлись среди них люди бывалые сумевшие сообразить, что разодетые как павлины татарские мурзы так просто в заснеженных полях не разъезжают, и что коней не худо бы и попридержать. Пока большая часть кинулась в чаянии зипунов в погоню, примерно полторы сотни остались стоять на месте, а увидев развязку, развернулись и попытались дать деру. Занятые их опрометчивыми товарищами, татары даже не пытались их задержать, однако уйти им все же не удалось. Едва узнав об обнаружении воров, Вельяминов повел свой полк в обход и попытавшиеся скрыться казаки безошибочно вылетели на готовых к бою рейтар. Прижатые кованой ратью к лесу казаки попытались скрыться в нем, бросая коней и захваченное ранее добро.

Преследовать их не стали, а по-быстрому собрав трофеи, двинулись дальше.

— Сабли то хоть доставали, — спросил я Вельяминова, когда он разгоряченный от погони вернулся ко мне.

— А как же, я троих срубил! — тут же ответил тот.

— Врешь поди?

— Вот тебе крест государь!

— Ладно, троих, так троих. Ты мне вот что скажи, а не соберутся воры вновь?

— Нет, они сейчас отсюда уходить будут. Потом может и пристанут к кому, а сейчас нет. Повелишь оставить ратников чтобы переловили воров?

— Недосуг сейчас, да и сил мало.

— Да кто же тебя государь гнал то из Москвы с малыми силами, да еще на такой город как Коломна? Ее изгоном взять дело мудреное.

— Как воры побегут, так город сам сдастся. Надо только чтобы они побежали, думая что я с пехотой, да большим нарядом иду.

— Хитро, государь.

— Посмотрим, хитро или нет. Слушай Никита, а отчего у меня такое ощущение будто я что-то неладно сделал? Вроде войско быстро собрали, идем в порядке, бить вот уже начали, а на душе не спокойно.

— Известно что, государь, с Салтыковым неладно вышло.

— Не понял?

— Да чего же тут непонятного? Оно, конечно, ты государь повелел в походе без чинов быть, и не след Бориске хвост поднимать, однако бесчестить его не следовало. Нет, опалу он всяко заслужил, за то разговору нет. А вот выдал ты его Василию зря.

— Ты же мне сам про порядки рассказывал...

— Я то рассказывал, да ты, царь батюшка не больно слушал. Вот если бы Бориска в поход пошел, да Бутурлина в походе не слушал, да лаял и бесчестил всяко и прилюдно, вот тогда в самый раз. А за то, что отказался от похода, следовала ему опала, вотчины отобрать тоже можно.

— А чего же не удержал?

— Удержишь тебя, к тому же тут это покушение с письмом случилось.

— Злобиться бояре будут?

— Сейчас нет, больно их эта грамота отравленная напугала, а потом припомнят!

— А прочие Салтыковы?

— Да пес, с ними. Кляузная семейка, да дядя его сейчас у короля Жигимонта... самое время всех их придавить, чтобы и не пискнули. Опять же, ты его на Заруцкого посылал, а он не шел и Бутурлину не давал, под это дело сыск надобно учинить.

— Полагаешь, найдется чего?

— Это как искать, государь.

— Тоже верно. Кстати, о сыске, Мелентий далеко?

— Да как ты велел государь, с нами и под присмотром, о чем-то с лекарем твоим беседует...

— С ОˊКонором, а по-каковски они беседуют?

— А я знаю, прикажешь позвать?

— Ага, только порознь.

Через некоторое время со мной поравнялся мой старый знакомец, иеромонах Мелентий с коим мы вместе обороняли Вологду. Святой отец был снова в драной рясе как при первой нашей встрече и смотрел без на своего царя хотя и не враждебно, но и без малейшей приязни.

— Здравствуй, честной отче, — поприветствовал я его.

— Здравствуй государь, — сдержано поклонился он мне в ответ.

— Что-то вид у тебя, батюшка, опять неказистый, нешто опять разбойники ограбили?

— Да какие разбойники, государь, слуги твои верные помяли чуток, это было, а более ничего.

— И чего же ты святой отец, в таком разе, как бродяжка одетый, по Москве ходил?

— Да выгнал меня отец-настоятель из монастыря, хожу вот теперь неприкаянный. Негде мне голову приклонить сиротинушке, подаянием одним и живу. Чем добрые люди пожалуют, тем и сыт.

— Ну этому горю легко помочь, помнишь я тебя на службу звал? Приходи, хочешь в рейтары возьму, а хочешь в духовники пожалую, мне добрые ратники да верные люди везде нужны.

— Грех тебе государь смеяться над иноком убогим, — скорбно провозгласил монах, услышав мои слова.