Да, а девачка, как потерянная, следом побрела.... У нее что, дома нет?
— Благородная Надия! — осторожно сказал он. — У меня вопрос: кто помог тебе... избежать внимания прежнего эпсара?
— Мы спаслись сами! — упрямо сказала йоха, словно уже не первый раз это повторяла. — Мы никому ничего не должны! Да! Кстати! Мой отец с вами уже встречался? Он все приказал, что требуется, или его снова вызвать?
Эпсар содрогнулся, но быстро взял себя в руки. Что эльфы! Кто их видел? А полиция всегда рядом!
— Ну, с долгами по налогам мы решили вопрос, — признался он. — Только это так, пустячок...
— Пустячок?! — слабо переспросила девушка.
— Пустячок! Подумай вот о чем: прекрасная беззащитная йоха осталась в усадьбе одна, без мужчины. Местного тхемало уже сожгли, чтоб ты знала... Так вот: одна слабая женщина. И много заинтересованных мужчин. А эльфы... что эльфы! Они были — и вот их нет. А когда появятся снова — найдут истерзанную жертву. Ну, отомстят кому-то. Пусть даже в столице отомстят. Тебя в посмертии месть удовлетворит?
— Я устала, — еле слышно сказала она. — Я не могу понять, чего вы хотите... я прошу оставить меня в покое... и помочь добраться до усадьбы... и обеспечить охрану... и возместить убытки...
Эпсар тихо подивился изворотливости женской натуры. Еле дышит — но условия не забывает ставить! Лучше не жениться. По крайней мере, на красивой. Но как хочется!
— Прекрасной госпоже требуется защита, — настойчиво сказал эпсар. — Мы же скоро уйдем. Кто вас защищал в лесу? Скажите! Отец просил сказать!
— Ну, чего молчать-то, ежели сам отец просил? — ворчливо сказала сзади девка. — С нами же был Эре!
— Ну-ну! — оживился эпсар. — И кто у нас Эре?
— Дурачок... местный, — упавшим голосом сказала девка. — Такой... берьх сопливый...
Так что до усадьбы они больше не разговаривали. А там эпсар сдал сомлевшую красавицу на руки слугам, а сам решил так: если эльфы о своих детях не заботятся, то чем он хуже? А если заявятся — скажет правду. Мол, не нашел никого. Да они и не заявятся. Эльфы — это же, можно сказать, сказки. Кто их видел?
А вот писульку от горных умельцев видели многие. И если не прижать местных шибко даровитых гончаров — в столице самого на гончарном круге раскатают в лепешку. Горные умельцы — это финансы, это оружие, это очень влиятельная сила, куда до нее имперской полиции. Так что: и где у нас этот Кола Гончар, мастер по белым глинам? А не укоротить ли ему руки?
Дом первого деревенского богатея та же девка Яха и показала. А перед тем сама и довела. И вроде бы она сюда же и собиралась, да что-то замялась и не вошла в темную от времени калитку. Эпсар ее поступок одобрил. Незачем соваться в разборки начальства. Один раз уже сунулась — до сих пор понять невозможно...
А внутренний двор у гончара был обидно чистым. В самой столице такая чистота не везде, а здесь — какая-то зачуханная деревня. Но — двор замощен плитняком. И над крышей огромные яблони гнут свои ветви. И старый сад от дома и до реки. Эпсар вспомнил вонючий черный ход, по которому до сих пор поднималась его маменька в свою квартирку, обзавидовался, и тут же, следовательно, озлобился. Ну, кому тут счастье испоганить? О, а вот и хозяин, в мастерской!
А хозяин-то был настоящим художником. Изящные вазы были расписаны тончайшими штрихами. Эпсар даже залюбовался. Вот по белому полю кувшина две девки пляшут, рожицы смешливые друг другу корчат. Вот — лицо прекрасной печальной женщины во все дно блюда для фруктов... только ни у кого не поднимется рука закрыть такую красоту...
— Эпсар Борз, при исполнении, — вежливо представился эпсар. — Пожалуйста, разрешение на производство посуды из белых глин.
Здоровый, осанистый мужик сник, как пойманный мальчишка. Не было у него лицензии. Откуда? Их же никто не выдает. Зато все требуют — когда надо прижать. Эпсар посмотрел гончару в глаза и неприятно усмехнулся. Сейчас он упивался своей властью. Империя — сила! Всех перемелет в порошок, всех согнет! Вот стоит он, эпсар, без брони, без охраны, и здоровенный детина клонит перед ним голову, и сыновья его в дверях мастерской прячут глаза, а хозяйка — та вообще прислонилась к косяку, вот-вот упадет без чувств. И упадет — стоит ему слово сказать!
— Предусмотрены штрафные санкции, — интеллигентно сообщил эпсар. — Удвоенный налог с семьи, и лучше заплатить сразу, а то там пеня большая, если не поторопитесь, потом сложно будет рассчитаться. Сами понимаете, это на первый раз. Больше закон не нарушайте. Хорошо?
В глазах хозяина появилась обреченность, эпсар даже удивился. Чего они все так переживают? Станут крутить свою красную глину, только и всего! Конечно, доходы не те, но... они что, собрались тут жить лучше, чем в столице?!
— Э, Санниэре! — сказал вдруг гончар, обернувшись к какому-то подростку. — Прости уж меня, дурака. Не по-человечески живем. Твоя правда, не будет нам счастья.
— Пойдем в дом, отец, — буркнул тот, не поднимая головы. — Там поговорим.
А эпсара словно окликнул кто. Издалека. Смутило его сочетание — Эре... и дурак. Он, не долго думая, шагнул к берьху и потянулся взять его за подбородок. Но — промахнулся почему-то...
Ит-Тырк — и вся его честная компания...
Молодежь никаких латников в деревне не углядела. О чем и доложили. А потом со спокойной совестью отправились воровать девок. Действовали наверняка, по отработанному столетиями сценарию: тайно пробраться к реке у деревни, засесть в камышах; дождаться, когда девки на реку стирать пойдут, или по воду; похватать, кого получится — и деру, деру, деру!
И сначала все шло, как обычно. Пробрались, засели... комары начали жрать в этих проклятых камышах... а девок что-то не было видно.
А девки на реку давно уж не ходили. Шумная она, Ирча, да и мутноватая. А текла еще мимо деревни в Ирчу такая ласковая речушка Лала... вот ее давненько уже разобрали по каменным водоводам да развели по подворьям. Очень удобно: и вода проточная для стирки, и скотину поить есть чем, и ходить далеко не приходится. Ну, а для питьевой воды колодцы были выкопаны... Но кто бы из степняков что бы понимал в ирригации! Так что посидели они в камышах... а когда комары довели их до невменяемости, поскакали на борзых коней и с ревом понеслись к деревне. Ит-Тырк и старейшины из-за холма поглядывали и только головами качали: вай, храбрецы!..
Эпсар. Все еще живой...
...Цапнуть за подбородок что-то не получилось. Берьх мягко отклонился — ровно настолько, чтоб рука провалилась вперед... И тут с ревом и воем по улице проскакали конники. Эпсар даже успел удивиться — чего это, мол, на его латников нашло? Но женский визг, вопли, ржание — то ли конское, то ли человеческое — быстро показали, что латниками здесь и не пахло. А зря!
— Степь пришла! — рявкнул подросток. — Эпсар, в сабли!
Знатный у подростка оказался голос! Эпсара аж подбросило — и опомнился он только у калитки. Берьх мгновенно высунулся наружу, что-то высмотрел, посчитал... А эпсар затрясся, и даже не от возбуждения. Говорила же маменька, чтоб не ходил на дело без брони! Жарко, видишь ли! А стрела в живот?...
— Понесутся обратно — выскочи и отвлеки внимание! — четко приказал подросток. — Коней руби!
Сказал — и метнулся через улицу. Какие быстрые, однако, берьхи водятся в деревне... Эпсар, как в тумане, просчитал налетающий топот, выпрыгнул за калитку и вскинул саблю... и понеслось! Морды, лица, копыта, морды!... Конники почему-то валились на землю, тут же шлепались голосящие девки, ор стоял, аж в ушах звенело... И внезапно все кончилось. Всего один всадник вырвался из свалки и бешено поскакал, а перед ним на конской спине подпрыгивало что-то синее с белым... Эпсар машинально, словно на стрельбище, выхватил кинжал, широко размахнулся и метнул. Не попал, конечно. То есть, попал: лезвие кинжала было высверлено, и внутрь залита ртуть, так что летел он острием куда надо...куда надо кинжалу. И воткнулся точно коню в круп. Конь завизжал от ужаса, пошел боком, а потом прыгнул и невероятными скачками помчался из деревни в степь. А вслед понеслась стремительная черная черточка — и попала бы всаднику промеж лопаток, если б не замечательный бросок эпсара, так воодушевивший коня на пируэты.
— Ит-тырк-кнорк! — с чувством сказал за спиной подросток.
Эпсар торопливо развернулся — и наткнулся на изучающий взгляд. Такой... совсем не детский взгляд. Дурачок, значит?...
— Хорошо кидаешь, — заметил берьх. — Спортсмен, наверно?
— Чемпион училища, — машинально сказал эпсар.
— В каком виде?
— Полицейское троеборье... Э, а чем это ты их?
Берьх равнодушно глянул на степняков. Кто-то валялся на земле, кто-то пытался встать и улизнуть, кого-то уже пинали подбежавшие деревенские силачи...
— Если камнем по голове...а они на твою саблю все внимание, никто не увернулся — хотя могли... Блин, на одного не хватило, а он Яху утащил! Эй, полиция! Яху поедешь выручать?
— А зачем она мне? — удивился эпсар.
— Понятно...
Берьх стремительно переместился, поймал коня...
— А мне оно зачем? — задумчиво вопросил он. — Творче, тебя спрашиваю! Я же хотел пожить спокойно! Ты специально, да?! Урод ты, Творец... или я чего-то не понимаю...
И тут эпсар спохватился. Совсем заморочил его непонятный подросток. А ведь власть здесь — это он, эпсар! Это ему спрашивать полагается — и получать немедленные ответы! Он даже открыл рот, чтоб брякнуть что-нибудь внушительное... да наткнулся на сомневающийся взгляд подростка. И как-то вдруг дошло до него, что полоумные эльфы — это еще не самое плохое в его жизни! Потому что вот стоит непонятно кто, и провалиться на месте, если в его голове сейчас не спорит пяток голосов о том, а не грохнуть ли эпсара! И ведь эти голоса — все его! А вдруг они даже и не спорят, а сразу согласились на "грохнуть"— и сейчас уточняют технические детали?!
— У вас же сроду не было войн! — брюзгливо сказал подросток. — Чего это степняки заявились? Эй, полиция! Тебя спрашиваю!
— Как это не было войн? — только и пробормотал эпсар. — А вот восстание Черного Топора...
— Тоже мне война! — презрительно отозвался подросток. — Гоняли его по степи и лесам все, кому не лень, пока родная жена не сдала полиции... Да и не хватал он девок! Он с одной-то разобраться не смог... придурок...
Берьх злобно треснул коня, чтоб не упрямился, и повел его во двор гончара. Надо полагать, в качестве трофея.
Эпсар же постоял, поразмышлял... и решил этого берьха прижать, как принято в имперской полиции! Но — только тогда, когда вернутся латники, чтоб был некоторый численный перевес... как принято в имперской полиции.
Ит-Тырк, совсем коротко...и другие такие же...
Старейшины с любопытством смотрели, как в клубах пыли несутся из деревни их легиньхи вперемешку с конями. Резвые ребята от коней не отставали, скорее даже это четвероногим приходилось напрягаться, чтоб не оказаться в хвосте. Потому что в хвосте толпы было... нехорошо. Там степняков били обозленные деревенские.
— Вот, я же сразу говорил, что Ит-Тырк насоветует что попало! — возбудился старый шакал Бурш. — Я же сразу говорил — вот так и получилось! Девок ему захотелось наворовать для сына!
— А что? — огрызнулся Ит-Тырк на старого интригана. — Кто умеет, тот наворовал! Вон, смотрите! Вон мой старший скачет с девкой! А если ваши умеют только саман месить, то пусть и месят саман, а за девками поедут те, кто на коне умеет скакать, а не бежать впереди...
Джабек Бурш хотел осадить его, да так и застыл с открытым беззубым ртом. И трясущимся пальцем указал куда-то за спину Ит-Тырку.
А произошло вот что: старейшины выбрали ложей для почетных гостей холмик около Ирчи. А вдоль русла реки вообще-то возвращался из тренировочного объезда нейтральной зоны отряд латников-полицейских. И были они очень раздражены жарой, службой и новым придирчивым эпсаром. Так что когда Ит-Тырк обернулся, он увидел перед носом частокол пик, а за ними — злобные потные лица, предвещающие ему скорую мучительную смерть. Что ему оставалось делать? Ну вот он и сделал единственное, что мог: заверещал испуганное "вой-вой-вой!" и рванул со всех четырех копыт в бескрайнюю степь. И все старейшины — за ним следом.
Так что до кочевья они добрались быстро.
— Кочевника в степи никому не взять! — довольно заключил старый Бурш. — А все почему? Да потому что нам степь — мать родная!
Ит-Тырк промолчал. Уж он точно знал, почему кочевника в степи не догнать. Потому что кони у кочевников такие же трусливые, как и хозяева — и от страха носятся быстрее ветра.
— А что это там голосил наш храбрый Ит-Тырк? — продолжил зловредный Бурш. — Я слышал, он "вой-вой!" голосил? А ведь так женщинам положено кричать, когда...
— А вон мой сын с добычей! — сказал Ит-Тырк, чтоб замять нежелательную тему.
Да, не совсем то он крикнул... так ведь страшно было! А вот теперь могут за это задразнить — и задразнят обязательно!
Старший сын еле держался в седле. Честно говоря, он бы давно упал, но брошенный чьей-то умелой рукой дротик пронзил ему... пусть не спину, куда и был нацелен, а несколько ниже... зато надежно пришпилил всадника к седлу. Ит-Тырк еле выдернул стальное жало. Старший сын сполз на землю, схватился за рану, и по кочевью пошли гулять смешки. Так, его тоже задразнят...
Здоровенная девка сползла с коня сама. Да, знатную добычу отхватил старший сын, и это несколько искупало...
— Вот мой старший сын! — важно сказал Ит-Тырк. — Это он украл тебя! Теперь, йоха, ты будешь ему женой, и не смей противиться!
Девка глянула на продувную физиономию старшего сына...
— Пьянь, что ли? — спросила она с непонятной интонацией.
Глазки у старшего сына воровато забегали.
— Понятно...— горько сказала она. — Что, папаша тоже? Зашибись! Ну...Ладно, показывай, где живешь! Вот тут и живешь?! Зашибись... Да, чтоб знал: полезешь ночью — удавлю. А сейчас притащи воды! Тоже мне, ранетый...
В кочевье уже все откровенно ухмылялись. Еще бы! Младший Ит-Тырк украл жену, и сейчас она ему покажет!
А Ит-Тырк лишь тоскливо подумал, как это так получается, что и сын вроде не его, а похож! Вот даже жену украл такую же, как когда-то отец! И точно так же уже об этом жалеет, да поздно!
Глава девятая
Эре — и как к нему теперь относиться?
Во двор ввалились возбужденные и радостные братья. Понятно: пинали степняков. Интересно, почему массовые драки вызывают всегда радостное возбуждение? Ишь сияют, как будто праздник какой!
Не праздник, поправил он себя педантично. Чувство единства, вот что это. Массовые драки дают чувство единства — как и праздники...
Старший из братьев, Бэр, помялся, но все же сказал, что вертелось на языке:
— Как ты их сбил, Эре! Все визжат от радости! А вот Собаки чего-то призадумались!
— Научишь? — тут же дружелюбно спросил второй брат, Эке.
И оба этак осторожно поглядывают, словно не знают, как с ним теперь держаться. Почему как? Они действительно не знают.
