К сожалению такая удача не могла продолжаться бесконечно. Приблизительно половина врагов была уничтожена, когда рыцарь, почуявший неладное, в сопровождении пары кнехтов решил выйти из дому. Машинально выглянув через забор он как раз стал свидетелем, как отирая от крови топоры несколько местных выходят из дома напротив...

Громкий звук рога собрал около дома рыцаря всех оставшихся воинов. Большая часть, прорываясь, погибла и у рыцаря осталось всего около пятерки кнехтов и десятки ополченцев. Но даже такие потери не делали результат схватки предсказуемым.

Во-первых — неравенство в опыте и мастерстве. Основную боевую силу нападавших составлял сам рыцарь — закованный в непробиваемый железный панцирь воин, с детства упражнявшийся в обращении с мечом и копьем, убивший много, готовый убивать еще и как любой воин готовый умереть в любой момент. Правда в наземном сражении он терял большую часть своих преимуществ, да и часть брони своей снял, что впрочем только сделало его опаснее. Опытные кнехты, уцелело которых девять человек тоже были крепкими воинами, да к тому же легкие кожаные или кольчужные доспехи давали им заметное преимущество. А еще были ополченцы, которых осталось полтора десятка. А у россов было всего лишь тридцать кое-как вооруженных крестьян, один волхв и один Ярослав.

Во-вторых за спиной у засевших в домах недобитков оставался полон. В одном доме были собраны самые молодые и красивые женщины — их охраняли оставшиеся ополченцы под командованием кнехта, а в доме, что занимал рыцарь, были дети и все живые воины. Это делало попытки штурма очень опасными, единобожники могли просто из злобы убить их всех, зная, что сами тоже умрут. Единственное, что было на руку местным жителям, что враги укрылись больших, хорошо защищенных, но все же в двух разных домах, которые располагались так, что придти на помощь одни другим не могли. Для этого нужно было покинуть стены.

В общем и целом ситуация сложилась патовая.

— Я, Владислав, новик Перуна, вызываю тебя, рыцарь де Бох на смертный бой. Обманом ты пленил меня, устрашившись честной схватки и как последний раб послал своих рабов связать меня сетью. Как последний кат ты пытал сам меня. Так и дальше будешь прятаться ты за юбками и сопливыми носами или выйдешь на бой смертный, подтвердив что муж ты, а не тот, кто подставляет свои отверстия другим, таким же богопротивным мужам?

— Зря не убить тебя, раб! — проревел взбешенным медведем в окно рыцарь. "Похоже мужеложцы тут сильно не в моде" — краем сознания подумал Ярослав.

— Так у тебя есть возможность! Выйди и сразись! Кол победишь ты, то жители деревни отпустят тебя восвояси, — тихий недовольный ропот прошелестел по толпе, и Владислав повысил голос. — Клянусь!

— Корошо! Я убить тебя сам!

— Клянись и ты, что коли Боги будут на моей стороне, то отпустишь ты полон!

— Я обещать! Ты все равно умереть!

— Раздайтесь! Дайте Круг.

Рыцарь вышел из дома без тяжелых доспехов, которые только стесняли бы его в одиночной схватке, однако щит в левой руке держал и шлем на голове был, Владислав же был совсем без доспехов, зато в левой руке он сжимал длинный кинжал. Звон металла о металл сообщил всем о начале поединка.

Ярослав в отличие от всех остальных не наблюдал за ходом поединка. Ему было безразлично. Владислава он не знал, а рыцаря и его солдат он для себя уже давно приговорил к смерти и приговор решил привести в исполнение при любом исходе поединка. Он то никаких клятв не давал... Сейчас его больше волновало, как выкурить, если запрутся, или убить, если выйдут оставшихся врагов. И холодный разум скованный ледяными оковами ненависти уже, кажется, нашел решение.

-Ура! — этот крик показал, что победил волхв. Ярослав отвлекся от своих мыслей и посмотрел на поле боя. Рыцарь лежал на земле, слабо шевеля ногами, а Владислав покачиваясь стоял над ним, опершись на меч. По его боку стекала и капала на землю, казавшаяся в свете факелов черной, кровь. Внезапно из окон полетели стрелы, несколько деревенских упало. Пока местные в замешательстве отхлынули, пара кнехтов выскочили из дома, подхватила своего рыцаря на руки и нырнули обратно в дом.

Владислав сделал пару шагов по направлению к дому и упал. Точно так же как к рыцарю к нему подскочил староста с сыном и отнесли в ближайший дом. В отсутствие волхва на площади воцарилось замешательство. Одни хотели брать эти дома штурмом, другие, наоборот — запереть там баронцев и послать за княжеской дружиной. Третьи вообще не знали что делать и только боялись за своих родных. Кстати, хотя враги были чистокровными немцами, немцами их никто тут не называл — ведь по-росски они худо-бедно говорили, следовательно не немые, не немцы...

— Эй! Выходите! Ваш рыцарь проиграл!

— Вот рыцарь выходить! А мы слово нет брать!

— Выходите, иначе мы всех вас спалим прямо в избе!

— Вы убить своих детей! Уходить, росс раб. Мы выходить! Мы брать все, брать молодой раб, брать вейб раб, брать ейсен. Мы уходить, вы жить. Мы умирать, вейб и дет умирать...

Таким образом ранение рыцаря ничего не изменило. Ситуация осталась такой же напряженной, даже хуже, потому что теперь кнехты отстреливались из окон, и командира над ними не было. Все также запертые в домах женщины и дети оказывались заложниками. Единственное что, что тут такая практика не прокатывала, и россы скорее пожертвовали бы своими детьми, чем отпустили их рабами. Уже по толпе стали пробегать слова о том, что лучше к Деду в Ирий, чем в полон, обстановка накалялась и Ярослав понял, что сейчас самое время.

В предыдущих стычках он участия не принимал. По началу — просто не успевал, а потом его оттерли назад. Ведь кто он был? Тать. Никому не известный. "Помог — благодарствуем, но дальше дело их самих, а пришлый пусть в сторонке постоит". Сейчас же было не до него.

— Эй, вы. Немчура. Жить хотите? Коли хотите, то послушайте меня!

— Что ты говорить? — после некоторой паузы послышался голос из окна.

— Я хочу, чтобы вы отпустили всех пленников и пленниц...

— Найн! — перебили его из окна, но Ярослав, не обращая внимания на эти вопли, продолжил.

— А за них я вам заплачу. Коли отпустите — покажу вам клад незнанный.

— А ели ты врать?

— Зачем? Ведь я же у вас буду, и вы со мной что угодно сможете сделать...

— Корошо. Идти к нам ты.

Люди за спиной у Ярослава заворчали. "Парень тать не знамо откуда. А вдруг — сам и навел, а теперь хочет к своим сбежать?" Разъяренная толпа уже протянула руки, готовые вцепиться и растерзать, в сторону Ярослава, и тому бы не поздоровилось, но всех остановил слабый голос:

— Пусть идет.

Толпа обернулась. На крыльце дома покачиваясь стоял Владислав, одной рукой он зажимал кровоточащий бок, а другой опирался на косяк двери.

— Пусть идет, — повторил волхв и упал бы, если бы не подскочивший с одним сыном староста.

— Зачем же ты так, волхв. Совсем себя не жалеешь. Погоди чуток — и без тебя с ворогами справимся...

— Пусть идет. И приготовьтесь...

Быстрый взгляд старосты и вот его сын аккуратно отпустил волхва на руки отцу и побежал в сторону готовы к штурму людей. Пара рук, державших Ярослава, разжалась и парень не оглядываясь пошел в занятый кнехтами дом.

Глава 59.

Дверь в дом открылась ровно на столько, чтобы Ярослав мог протиснуться боком. Пара врагов в кольчугах схватила его и втянула внутрь. Сени, еще одна дверь и вот парень пригнув голову оказывается в горнице, которая сейчас превращена в лазарет. На очищенном от всяких посторонних вещей столе стонет рыцарь, прямо на полу или на сдвинутых вместе широких лавках лежит еще тройка раненных кнехтов. Четвертый, безоружный и бездоспешный, аккуратно перевязывает им раны.

— Ну! Господин слышать тебя.

— Не, так дело не пойдет. А вдруг вы уже всех полонян перебили, а я вам тайну вскрою. Что тогда? Вот покажите мне их живых — вот тогда я слово заветное вам и скажу.

— За-вет-ной слово?

— Да. А вы как думали — клад то не простой, а заколдованный. Коли без слова заветного придти, то он не скажется. — Ярослав молол всю эту чепуху только ради одного. Ему нужно было, чтобы все воины собрались около него. Через дерево, древесина оказалась неожиданно хорошим изолятором силы, у него ничего не получалось.

— Гут. Пошли.

Сени в этом доме были небольшие. На земляном полу, забившись в угол, сидело около трех десятков испуганных детей. Пара самых взрослых, на вид лет по восемь-десять, сидели тихо и щеголяли синяками в половину лица — видимо сопротивлялись, остальная малышня несмотря на грозные оклики охранников тихо плакала. Глядя на это последние сомнения, которые несмотря на все произошедшее все же оставались глубоко у него в душе, полностью испарились.

— Ну. Говрить! — поторопили его собравшиеся вокруг кнехты, но Ярослав уже начал.

В мире есть масса неведомого. То, что сейчас считается колдовством — это всего лишь отсутствие определенных знаний. Ведь расскажи тому же незнакомому с современными технологиями человеку, что нужно для того, чтобы зажглась привычная всем простейшая лампочка (а именно: возьми бурундучную руду и долго плавь ее в закрытой реторе; из получившегося металла сделай пластину; возьми медную пластину; закрепи эти две пластины недалеко друг от друга в стеклянной банке; банку залей обязательно соленой водой; сделай таких много и соедини вместе1; подсоедини к ... и т.д.), то он сочтет этот рецепт ничем не отличным от колдовского, и будет в какой-то мере правым — люди всегда так относились к еще непознанному. Так и Ярослав, волей случая ставший обладателем не только силы, но и пласта очень своеобразных знаний — "не почему, но как", с полной уверенностью мог теперь сказать, что то что он делает, это уже не колдовство. Но названия совершенно ничего не меняют...

Тонкие невидимые нити силы протянулись от парня к каждому из стоявших вокруг кнехтов. Если раньше, в деревне, Ярослав еще не знал, как именно надо действовать, то сейчас, благодаря долгим и утомительным тренировкам в лесу он легко смог сделать это. По всплывающим у него в голове знаниям таким способом можно было как связаться с чувствами, так и передать свои другому человеку. Ранее единственным вопросом было, что именно передать по этим линиям, но теперь Ярославу было что передать — вся испытанная окружающими и впитанная помимо своей воли боль сейчас вернется к тем, кто ее вызвал.

Радостно завыла запертая в глубине злая сила. Творение зла ради зла, пусть даже и ради наказания виновных — это было ее любимое занятие. Заманчивые картинки опять накатили на Ярослава, затмив на мгновение мороком окружающую реальность.

...Ты будешь самым справедливым! Ты сможешь наказать всех! Всех! Все перестанут творить зло! Все злодеи будут бояться тебя! Все преступившие положенные тобой законы умрут только по знаку Твоему! Тебе будут...

Привычно уже отогнав искусительные посулы Ярослав вернулся в реальность. Использование только своих собственных, не заемных, сил для того воздействия, что он произвел, очень сильно ослабило его. Картинка мира затуманилась, дом и земля под ногами стали пошатываться, норовя ударить либо в лоб, либо в затылок. Ярослав покачиваясь сделал пару шагов и прислонился к ближайшей стенке. Стало чуть получше. Чуть-чуть отдышавшись парень протер глаза, отпил пару горстей воды из так кстати оказавшейся тут бочки и посмотрел на плоды своих усилий.

Из шести находившихся в сенях ратников пятеро лежали на полу без признаков жизни: трое из них схватившись руками за шею — сами задушили себя, двое зарезались не стерпев боли, а шестой — десятник кнехтов остался в живых. То ли он оказался покрепче других, то ли ему помог висевший на шее амулет, который сейчас был вытащен из-под кольчуги и сжат левой рукой. В правой руке десятник сжимал короткий пехотный меч, который вытащил из ножен и теперь намеревался применить против Ярослава.

Легко оттолкнув ногой дрожащую руку кнехта с зажатым мечом Ярослав нагнулся, вытащил у того из ножен на поясе нож, приподнял голову и равнодушно перерезал тому горло. Разогнулся, зло ухмыльнулся и пошатываясь пошел в светелку, где лежали раненые. Никаких чувств, кроме может быть легкого удовлетворения от хорошо и верно сделанного дела, он уже не испытывал: ни злобы, ни ненависти — ничего. Все эти чувства покинули его, выплеснутые на кнехтов в сенях. Все с тем же равнодушием он по часовой стрелке стал обходить раненых в комнате, даря каждому быструю и безболезненную смерть. У рыцаря он остановился. С одной стороны — этот, как предводитель отребья, не заслужил легкой смерти, с другой — оставался еще второй дом, где прикрывшись молодухами заперлись остатки банды, в третьих — сил то колдовство потребовало неожиданно много и опершись на стол Ярослав решил немного отдышаться.

Минута отдыха стоила дорого. Резкая боль пронзила правую ногу Ярослава и он с криком рухнул на пол. От боли и от удара об жесткий деревянный пол Яр чуть не потерял сознание. Последний недобитый раненный, которого парень посчитал за уже мертвого, видя что происходит с остальными и глядя на то, как подлый раб склонился над его рыцарем, тихонько подполз, нога у него была перебита, приподнялся на левой руке и правой вонзил нож в бедро своему противнику, всем телом ведя его вниз.

Теперь в комнате стало двое безногих, и борьба перешла в партер. Кнехт пополз к Ярославу, сжимая в руке нож. Ярослав, нож которого остался лежать на столе рядом с бессознательным рыцарем, сумел перехватить удар и теперь боролся за свою жизнь с нависшим над ним кнехтом. Кнехт почти лег на него сверху, всей массой своего тела помогая рукам протолкнуть нож в тело Ярослава, а тому только оставалось схватив обеими руками за руку с ножом отодвигать от своего горла остро отточенный кончик. В борьбе наступила ничья — один давит и не может додавить, другой не может освободить руки для того, чтобы свернуть с себя врага. В подступающей панике — а ведь силы у него истекали вместе с кровью, вытекающей из длинной и широкой раны (слава всем Богам, что удар пришелся с внешней стороны бедра, а не по внутренней), Ярослав стал толкать и бить здоровой левой ногой по кнехту. По счастью, у того тоже оказалась сломанной правая нога, поэтому удары попадали прямо по цели. Пытаясь уменьшить боль кнехт чуть сдвинулся вправо и Ярослав, почувствовав что хватка слегка ослабла из последних сил толкнул руки с ножом чуть вправо, одновременно сам смещаясь влево. Не успев среагировать кнехт продолжил давить и нож, прочертив по горлу Ярослава короткую царапину по шее справа со всей силы вонзился в доски пола, удачно попав между досок пола и плотно засел там.

Окончательно спихнув с себя кнехта, который стал выдергивать нож, Ярослав привстал на колени и зашарил по столу в поисках своего. Убедившись, что нож засел прочно, кнехт принял правильное, но увы уже запоздалое решение, также привстать на коленях и броситься на противника голыми руками, несмотря на боль в сломанной ноге. Как раз к началу броска руки Ярослава нащупали на столе рукоятку своего ножа и кнехт своим рывком сам насадил себя на нож.