-Глупости! — отрезала Стелла. — Работа у вас непыльная! Главное — соблюдать технику безопасности. Забирайте девчонку и будьте довольны, что я вообще хоть кого-то вам подыскала!
Фитцпатрик не переставая кланяться, попятился за двери, и я последовала за ним, чувствуя, что сейчас захныкаю и окончательно потеряю лицо. Только сейчас я поняла, что в Академии я осталась совершенно одна и никто, никто не вытащит меня отсюда, даже если будет совсем худо. Как же меня угораздило сбежать из дому дяди Леонарда! Что же теперь делать?
И первая предательская слезинка поползла по щеке.
-Ну просил же я у нее здорового парня! — бурчал между тем господин Фитцпарк. — Чтоб кровь с молоком! А тут бледная немочь какая-то... И что с ней прикажете делать? Она ж только купоросу нюхнет, как тут же и свалится. Полгода — и чахотка, а кто виноват? Старый Фитцпарк!
Я в ужасе зажала рот ладонью и икнула.
-А ты еще и нюни распустила? Не было мне печали... Не плачь, кому говорю! Знала, небось, куда нанималась на работу! Откуда ты такая выискалась — плаксивая да сопливая? Нечего реветь! — голос старого Фитцпарка уже не был таким сердитым. — Пообвыкнешься со временем. Будет тебе Академия, что дом родной! Это вот мы идем по старой части. Здесь, в основном, всякие тайные личные комнаты, в которые нос лучше не совать. В этой башне сам ректор, господин Миллгерд, заседает. Ну и госпожа Стелла ван Хагевен, естественно. Простым людям, вроде меня тут делать нечего, и даже если занесла нелегкая, то лучше побыстрей выбираться. Чародеи подозрительные до ужаса. Ни в жизнь не поверят, что заблудился или прогуляться зашел. Тут тебе и допросы, и выпытывания, и прочие сопутствующие неприятности.
Его речь была неторопливой, спокойной и странным образом успокаивала. Я машинально уточнила:
-Какие это — сопутствующие?
Фитцпарк вздохнул с видом человека, которого принуждают говорить на неприятную тему:
-Ну, тут все зависит от обстоятельств. Ежели попадешься на мелочи — окажешься в ненужном месте в ненужное время, то тут тебе выйдет порка. Это дело больное, обидное, но быстро заживающее. Другой вопрос, если заподозрят, что ты что-то вызнать пытаешься для себя или для кого другого. Тогда уж затягают тебя по карцерам да подвалам так, что белый свет с овчинку покажется. Ну а если подозрения подтвердятся — то Трибунала не миновать. А это такая напасть, что лучше уж самому удавиться.
-А что такое Трибунал?
-Чародейский суд. Улавливаешь? Судят чародеи. И из этого понятно и ежу, что справедливостью там и не пахнет. Это мерзостное племя родную мать продаст, ежели в том выгоду почует, а уж кому-нибудь напакостить — любимейшее дело. Не пожалеют, что не скажи в свое оправдание! Клянись, божись — никто и не моргнет. Приговор у них чаще всего один — Армарика. Знаешь, что такое Армарика?
Я замотала головой.
Старик закатил глаза, словно удивляясь моей серости.
-Армарика — это тюрьма, выстроенная чародеями для чародеев же. В том ее особенность, и оттого-то попадать туда обычным людям никак нельзя.
Я задумалась, размазывая слезы по лицу. Что же такого особенного было в чародейской тюрьме?
-...Как известно даже несмышленышу, — терпеливо просвещал меня Фитцпарк, — чародеи для своих фокусов берут энергию стихий — Огня, Воздуха и так далее. Способности у них оттого весьма большие. Вот сама посуди — как человека, который сквозь стены проходит, чудеса всякие выколдовывает, можно куда-то заточить? Посади его в каменный мешок, закуй по рукам и ногам, а он — фьють! — и уже испарился! Чародея железом и стенами удержать не так-то просто. Из-за этого и наглости у них хоть отбавляй, мол, что нам, магам... Однако, грызутся между собой чародеи постоянно, как и обычные люди. И берут верх то одни, то другие — как свезет. Ну вот, сцепятся они меж собой, надают тумаков, один другого пересилит и что дальше, ежели смертоубийством дело не закончилось? Никак без тюрьмы не обойтись! А тюрьмы-то и нет в природе. Понятное дело, что обычному человеку такую задачку не решить. Но в чародеях пакостности от природы заложено — не рассказать! Естественно, что не могли они не придумать подходящую мерзость. Не пожалели они ни сил, ни времени и нашли-таки место, где нет ровным счетом никакой энергии — ни огненной, ни воздушной, ни водяной... То-то, радости наверно было... Того, кто это паскудное место разыскал, орденом наградили, учеными званиями и вскорости отравили, чтоб не нашел еще чего похуже. А потом возвели там темницу, назвали Армарикой — в честь того чародея, Армара Каледского. Моментально постояльцев туда нашлось — чуть ли не половина от общего количества. До этого не было местечка, куда их, поганцев, можно было засадить, а тут такое облегчение случилось. Ну и как достали они компромату, что накопился за годы бестюремного существования... Случалось, что один чародей на другого кляузу отправит, а спустя месяц-другой рядом же со своим недругом и окажется. Потом одумались, конечно, что так можно и всех пересажать, да будет ли в сем прок? Сообразили, паскудники, что за каждым грешки числятся. С той поры много времени утекло и чтоб теперь мага какого в Армарику определить, нужно иметь веские основания. Некромантов садют, маниаков всяких. Тех, кто к государственным переворотам склонность имеет, а способности — нет... Ну и нашего брата, конечно. Мы ж, вроде, как к чародейскому племени приписаны и судят нас по их законам. Первое время народ не слишком боялся тюрьмы — мол, что за напасть — там ли пяток годков отмучиться, или при чародее каком столько же терпеть издевательство. Но со временем наметилась нехорошая закономерность — посидит какой бедолага год-другой в Армарике — и все, упокой его душу небесные силы. И не от голода, не от болезни, не от жестокого обращения... Маги это тоже подметили. Что от этих паскудников ожидать — взяли эту тему в разработку, написали монографию научную, где и убедительно доказали, что хоть простой человек энергию стихий использовать направленно не могет, но, тем не менее, в ее отсутствие дохнет, что муха. За сей научный труд магистра Лавриуса Поданского наградили внеочередным званием, имением где-то в Эзрингене, и супротив обыкновения, даже не отравили. Поняла теперь, почему в Армарику дольше чем на год попадать нельзя? То-то же...
Я слушала, как зачарованная. За неторопливым рассказом старика мне открывалось нечто такое, о чем я до этого и понятия не имела. Теперь я начала понимать, что имел в виду магистр Каспар, когда советовал держать ухо востро. В Академии можно было узнать столько, что моим просвещенным родственникам и не снилось. И я чуть-чуть приободрилась. Старик заметил, что мои слезы высохли и довольно улыбнулся.
-Вижу, что любознательность у тебя наличествует, — добродушно сказал он. — Не могу удержаться, чтоб не отметить, что сия черта здесь весьма опасна. Много тут бывало народу с огоньком в глазах. Но по странному совпадению, большинство из них заканчивали свои изыскания знакомством с Армарикой.
-Да я просто...
-И они тоже простыми были ребятами, да только слишком любопытными. Ладно, не буду я тебя сегодня стращать. Только-только успокоилась. Расскажу я лучше про работу нашу. Это и польза, и информация. Про музеи что-нибудь до этого слыхала?
-Ну, это хранилища такие, где всякую всячину держат и таблички латунные на нее навешивают, — явила я миру свои глубокие познания.
-Именно так, — согласился Фитцпатрик. — Но музеи разные бывают. Где старину всякую держат, где картины... А у нас другой коленкор. Объекты наши имеют особенный характер, да и вид, признаться, тоже. Не всякий человек с первого разу спокойно воспринимает. Я-то уже попривык, да и те, кто здесь пару-тройку лет поработали, тоже ко всему стали привычные. А вот новички — те конечно попервах переживают. Тут главное помнить, что экспонаты сии ужасают только видом, а опасности собою не являют ровным счетом никакой. Да что я тут распинаюсь — сейчас и сама посмотришь.
И я впервые увидела Музей.
...Музей Академии был основан почти одновременно с нею. Вначале его экспонатами были трофеи, добытые магами в схватках с чудищами той эпохи. Головы драконов, зубы василисков, когти мантикор, глаза сфинксов, хвосты химер — вот чем можно было тут полюбоваться посетителям ... Короче, сюда свозились останки побежденных монстров, не представляющие из себя большой ценности. Ясно, что сокровища драконов, желчь тех же василисков, кровь мантикор, чешуя сфинксов и т. д., имеющие хоть какую-то рыночную стоимость, до музея не добирались, а втихую присваивались магом, непосредственно победившим зверюгу, либо смекалистым свидетелем его гибели, в случае если магу не удавалось выжить после своей славной победы.
Однако, время не стояло на месте. Музей, представлявший из себя склад, захламленный напоминаниями о боевой славе, особой пользы не приносил. Туда забредали разве что романтически настроенные адепты, мечтающие о будущих подвигах и ищущие вдохновения среди заспиртованных органов монстров, да убеленные сединами магистры, вспоминающие о своих минувших золотых деньках. И в один прекрасный день Совет Лиги на одном из своих собраний постановил, что музей надобно закрыть, сомнительные экспонаты сжечь, а помещение отдать под тренировочные залы — дабы адепты укрепляли свое физическое здоровье и совершенствовали боевые навыки. В защиту музея никто не сказал ни словечка, и в другой прекрасный день двери его украсил огромный замок — для преобразования музея в зал надлежало создать комиссию и подписать пару десятков бумаг, актов, дозволений и разрешений.
Но из-за рокового стечения обстоятельств, а именно гибели в пожаре практически половины сокровищ Библиотеки, (сколько под шумок было украдено — доподлинно было неизвестно, но то и дело всплывающие фолианты, которые якобы превратились тогда в золу, причиняли страшнейшие неудобства Лиге), вдруг оказалось, что адептам неоткуда черпать познания о монстрах и их внешнем виде. Это вообще было традиционной проблемой, так как иллюстрации в манускриптах чаще всего являлись плодом фантазии художника. Молодые маги просто терялись, когда воочию узревали стрыгу, у которой было вовсе не шесть конечностей, а четыре, а ядовитый дым из ноздрей и вовсе отсутствовал. Но заставить иллюстратора бродить по горам и лесам в поисках модели для его ответственной работы оказалось весьма затруднительно — служители искусства напрочь отказывались зарисовывать мантикор и волкодлаков с натуры. Вот и получалось, что маги во время своих странствий ознакомлялись с монстрами, потом описывали их словесно и письменно в своих монографиях, частенько многое преувеличивая, а затем уж иллюстраторы напрягали воображение и творили свои шедевры. В редких случаях это все хоть чуть-чуть соответствовало истине, но выбора не было.
После пожара же на долю адептов остались лишь устные воспоминания преподавателей, которые изобиловали эпитетами и сравнениями, а также тоской по прошедшей молодости.
Вот тут-то и вспомнили о Музее. Действительно — что может быть лучше, чем наглядное изучение? Зачем расписывать длину и остроту зубов гарпии, если можно на них посмотреть, замерить штангенциркулем и даже пощупать? А со временем напишутся и новые книги. И уж пусть господа художники не обессудят, но сходство в их иллюстрациях будет поглавнее красоты.
Так и было решено. Теперь Музей стал едва ли не главнейшей частью Академии, и прославился на несколько королевств. Чучельники — или таксидермисты, как они любят себя называть — работали и день, и ночь. Невзирая на протесты и возмущения чародеев, Совет Лиги издал указ, который предписывал всякое убиенное чудовище в цельном виде сдавать на обработку. Тут тоже присутствовал некий перегиб, потому как тех же крысолаков уничтожалось по десятку в месяц и в таком количестве чучела их никому надобны не были. Но со временем все уладилось, установился порядок и тишь. Музей исправно пополнялся новыми экспонатами, адепты более не списывали свои ляпы на экзаменах на книжные ошибки, а художники теперь строго блюли соответствие вплоть до окраса подшерстка...
Вот такой была история Музея, о которой мне поведали куда позже, а покудова я, охваченная восхищением напополам с ужасом, шла по залу, границы которого терялись где-то в сумраке, во все глаза таращась на самых странных монстров, которых можно было представить. О большинстве из них я слышала только из страшных легенд, где подробно описывалась их ядовитость, зубастость, когтистость и отвратность. Но как же это все не походило на то, что открылось моим глазам! Боюсь, что даже мое болезненно-живое воображение не могло сотворить таких потрясающих образов.
Солнечные лучи столбами падали из крохотных окон где-то под самым потолком, золотясь вековой пылью, и крылья мантикоры в них лилово светились, а полосатая шкура вурдалака отливала бархатом — шерсть была очень короткой и глянцевой. Искорки плясали на серебристо-зеленой чешуе гидры, и в стеклянных глазах жрухи горел почти живой огонек, так что казалось, будто она готовится к прыжку. Это было как настоящее чудо!
-Вот это — малый тритон, — с гордостью демонстрировал мне сокровища Музея Фитцпарк, которому явно польстило мое восхищение. — А чуть левее — гидра Ульриха, чрезвычайно редко встречающаяся в наших краях. Она обитает в пресноводных водоёмах, в склонности к людоедству не замечена. А вон та, с красными плавниками — морская, как раз людей пользует вовсю. Ее нарекли гидрой Стефана. И по странному совпадению в Академии имеется одна магичка, Стефания Ильмерих — не поверишь, но дама эта гидра гидрой, что и привело к тому, что в узких кругах ее именно так и прозывают. Вот так оно и случается, что подчас имя определяет сущность... Водные твари у нас представлены вот в этом отделе, а дальше идут болотные — кикиморы, тинники, омутники, трясинники... Общая отличительная черта у них — перепонки меж пальцами. Ну и всеядность тоже. Жрут что ни попадя, стервецы. Но нам до этого дела нет — пусть у чародеев голова болит об их прожорливости. А это вот сизый камышанник — безобидное в целом создание, но крикливое до невозможности. Если уж где этот самый камышанник заведется, то люди через неделю с тех мест сходят — ни днем, ни ночью от него нет покоя. А отчего сей урод орет круглосуточно — наука покудова не выяснила.
-А это вот что такое?
-Сыроквас. Этому плесень подавай. Считается, что он мелкий вредитель, но определение мелкости относится исключительно к его размерам. Ну, этих даже ты наверно опознаешь... Мантикоры различных подвидов — бурая, сизая, дымчатая, малая, большая, агромадная...
Сказать, что я была потрясена — значит, ничего не сказать. В тот момент я позабыла про все на свете. Мир мог провалиться в Lohhar'ag, но это не отвлекло бы меня от созерцания дымчатой мантикоры.
Чуть дальше я увидела что-то знакомое. На деревянной подставке, имитирующей сук, сидела гарпия, расправив крылья и приоткрыв зубастую пасть. Именно ее сородича я отмолотила тяпкой и пнула под зад незадолго до своего отъезда в Изгард.
-Это гарпия? — с восторгом воскликнула я.
Фитцпарк утвердительно кивнул.
