Лорды гор. Белое пламя

Глава 8. Имя вещи

От счастливого сна, полного света, неги и радости обладать и принадлежать тому, к кому стремилась душа и сердце, ее разбудил грозный рык и тонкоголосые крики.

Она разлепила глаза, увидела знакомый свод отнорка, где провела всю жизнь после бегства. Даже не пещера — ниша в стене, в полусотне шагов от входа в главный храм Бирюзового Лепестка. В нишу едва помещалась подстилка, сплетенная из сушеных и размочаленных стеблей подземной водяной лилии. В самом углу лежала стопка аккуратно сложенной одежды и перевернутая вверх дном деревянная чашка для еды и питья.

Сердце девушки сжалось от предчувствия беды. Не здесь она должна была проснуться после обряда. Совсем не здесь.

Девушка провела ладонью по горлу, и безумная радость затопила ее: ошейника не было!

Но почему она очнулась в Лепестке?

Она приподнялась на локтях и увидела, что не одна. У входа в нишу на мягкой подушке дремала, устало прислонившись к стене, жрица Онриль.

— Мама? — шепотом позвала девушка.

Жрица встрепенулась, разлепила сонные и опухшие от слез глаза. Всхлипнула:

— Девочка моя!

— Почему я здесь? Разве... Мне всё приснилось? — синеглазка закусила губу.

Звякнули височные кольца жрицы: она качнула головой:

— Нет, дитя. Не приснилось, ритуал с Дигеро фьер Этьером состоялся. Но... молодой лорд не дал тебе имя.

— Не может быть!

— Чаша не услышала. Никто из нас не услышал. И духи не услышали. Ритуал не завершен поименованием. Ты теперь его подгорная жена... Была женой...

— На одну ночь? — горько скривились губы. Неота села, подтянув колени к груди и прикрывая наготу лохмотьями, служившими ей вместо одеяла.

— Доченька, прости. Я... Ничего не смогла, — торопливо зашептала мать. — Мне надо было помнить, что вы с ним связаны Узлом Судьбы, и любой ваш шаг зеркально отразится. Но этой ночью в Белых горах творилась темная магия, и потому всё исказилось. Тьма была и в наших мыслях. Я хотела воспользоваться юным лордом, чтобы ты получила имя и освободилась, а его семья хотела воспользоваться тобой, чтобы получить его ребенка.

— Что?

— Хранитель молодого лорда, дух Рогнус, не случайно разыскал нас, дорогая, и привел к главе рода. Старший лорд-риэн Антар фьерр Этьер уважал желание синтов соблюсти закон и дать им жизнь вместо отнятой. Но эта новая жизнь должна была остаться в доме лорда.

И мать рассказала, как Антар обещал кров и покровительство духов рода, если неота по старинному обычаю клана Снежного Орла станет тайной женой его сына и матерью его внука или внучки. Оказывается, обильность его рода объясняется просто: все совершеннолетние, но неженатые мужчины его клана перед тем, как впервые покинуть пределы Белых гор, обязаны взять младшую жену и разделить с ней ложе. Ложе, но не жизнь.

Глава рода обещал, что после рождения ребенка неота будет свободна и сможет сама распоряжаться своей жизнью, если захочет. А уж лорд-риэн богатого горного дома сумеет обеспечить ее жизнь до конца дней за такой бесценный дар, как дитя. Пресветлый лорд-риэн покупал ее тело и ее ребенка, но его сын не должен был знать о сделке.

"Мерзость какая!" — ужасалась неота. Но еще большая мерзость, что жрица Онриль, ее родная ммать, согласилась.

И сама неота согласилась бы, даже зная всю подоплеку их визита в высокий горный дом. Даже зная, что отвар в чаше, предложенной матерью Дигеро, был совсем не простым, а пробуждающим женское тело, возбуждающим похоть и снимающим запреты.

Неота на все согласилась бы, чтобы снять змеиный ошейник. "Подумай, если ты не готова отдать жизнь за свободу, и даже так называемую честь, то, может, свобода не так тебе и нужна? — поселился в ее душе презрительный вопрос этого странного мастера Таррэ. — Чем ты готова пожертвовать, спарка, чтобы взлететь к своей мечте?"

Так почему горы не приняли ее жертву? Почему она снова в ненавистной пещере Бирюзоваго Лепестка?

— Но договоры не выполнены, — плакала Онриль, рассказывая. — Горы наказали нас. Дигеро не дал тебе имени, а ты не понесла, несмотря ни на магию леди-риэнны, ни на наши ритуальные зелья.

— Разве можно определить это с одной ночи?

— Тебя смотрели духи рода Этьер. И риэнна Зарина, и риэн Антар не смогли получить ни единой зацепки, чтобы взять тебя в свой доме, когда старшая жрица Кларитас не признала ваш брак и потребовала вернуть тебя.

Неота провела ладонью по обнаженному животу. Сглотнула горький ком в горле. Пустоцвет.

— Поэтому ты снова здесь, дочка, — вздохнула Онриль. — Теперь я не знаю, что будет. Всё стало еще хуже.

— Но я уже не вещь храма! — возразила неота. В душе поднимался гнев.

— Не вещь. Но ты разделила свое первое ложе в Лепестке храма, таково было условие синтов, и по традиции нашего народа ты теперь пария и наша жрица.

Неота словно впервые увидела свою мать. Желтые глаза Онрили сияли торжеством. Все ее слезы и всхлипывания оказались притворством!

— Ты! — хрипло вскрикнула девушка, вскакивая. Ее нагое, расписанное рунами тело засияло в приглушенном свете грибных нитей, покрывавших стены пещеры. — Это ты! Никакой не гнев гор, а только ты, Онриль! Ты сделала так, чтобы не было ребенка, ты сделала так, чтобы я стала жрицей!

Желтые глаза вспыхнули.

— Да. Это я. Ты — всё, что у меня есть, и я никому не дам тебя отобрать. Никому. Ни храму, ни лорду, ни твоему отцу. Даже если он когда-нибудь вернется, будет поздно. Он никогда тебя не найдет, не отберет у меня. Никто не отберет. Теперь ты будешь рядом, дочка. Всегда будешь рядом. Ты моя девочка, все, что у меня есть...

Она сумасшедшая, — отшатнулась неота от ее протянутых рук. Та, кому она доверяла, кого любила — оказалась такой же сумасшедшей, как Отраженная Саэтхиль. Это проклятие недр. Черных недр гор.

— Доченька! — всхлипнула несчастная женщина. — Я же люблю тебя. Я жевсё делаю только ради твоего блага!

Неота прижалась к самой стене. Острые грани необработанного камня впились в ее обнаженную спину. Нельзя спорить с сумасшедшими. С ними нужно обращаться как с ушайдами в их логове: осторожно и ласково. Делать вид, что ты одна из них, ничем не отличающаяся.

— Да, мама. Мы потом поговорим об этом. Ты слышишь? Там что-то происходит.

— Ах, не обращай внимания. После смерти Саэтхиль в храмах постоянно кричат. Многие недовольны, что власть перехватила Ларитис. Чем она лучше остальных? Ключей от гор в ее памяти еще меньше, чем даже у меня.

"Ключами гор" жрицы называли шифры порталов. Знала бы мать, сколько их хранится в памяти неоты! И девушка порадовалась, что в свое время вняла совету отца и ни с кем не делилась знаниями.

Шум за стеной усилился так, что стали различимы слова.

— Вы не смеете! — гомонили в главном зале храма визгливые голоса жриц. — Вейриэны не вмешиваются! Лорды не вмешиваются! Это нарушение договора! Наши традиции!

— Молчать! — снова раскатился грозный рык, в котором неота с изумлением опознала голос Таррэ. — Где она?

Голоса приближались, и неота потянулась к белью, но штаны и рубаху надеть не успела. В окованную, закрытую изнутри храма дверь последовал мощный удар, и створки разлетелись, как скорлупки ореха.

Вейриэн выглядел как бог гроз. Его черные волосы стояли дыбом, белая прядь выглядела как молния, глаза сияли белым светом, а на руках искрились голубые молнии. За ним семенили перепуганные синтки, а одна из них, одетая в ритуальный балахон старшей жрицы, пыталась перебежать дорогу белому воину.

— Я сейчас тут всё разнесу к демонам! — прорычал Таррэ. И голубая молния, сорвавшись с пальцев, полетела к своду, сбив для наглядности небольшой сталактит. — Плевать я хотел и на традиции, и на договоры! Они не для моего случая. Я сейчас не представляю тут ни лордов, ни вейриэнов, только самого себя. Так где она?

— Я не понимаю, о ком ты говоришь, чужак! — срывая голос, визжала Ларитис. Вот уж чего у нее не отнять — бесстрашия. Либо глупости. — Хватит нас пугать в нашем доме!

— Ты прекрасно всё понимаешь, подгорная крыса! — в свод полетела еще одна молния, брызнуло каменное крошево осколков. — Такая девушка одна-единственная на всю вашу крысиную стаю. Где она, ваша голубоглазая безымянная?

Мать неоты непроизвольно охнула, отступив в нишу и прикрыв собой дочь. Таррэ повернул голову на звук.

В следующее мгновение он, отодвинув застывшую как статуя Онриль, вытащил из-за нее обомлевшую от происходящего неоту. Нахмурился, окинув взглядом ее разрисованное светящимися рунами нагое тело, снял с себя черный плащ лорда и укутал девчонку. Обвел грозным взглядом притихших жриц, к которым присоединились и другие жители Лепестка, сбежавшиеся на шум.

— Все собрались? Отлично. Тогда слушайте, я напомню вам о ваших же традициях и о вечных законах гор, синты. Любой признанный мастер своего дела может взять ученика и стать его наставником.

— Взять, если дадут! — взвизгнула Ларитис, сжав в кулаке ритуальный восьмигранный кинжал.

Таррэ и бровью не повел, но мерцание вокруг его фигуры и стоящей рядом растерянной неоты усилилось.

Жрице возразил глава Бирюзового ювелирного дома, старый синт и мастер Тириэ:

— Это общая традиция гор, Ларитис. Если ученик еще несовершеннолетний, за него дает согласие его семья, и ученик отторгается от породившей его семьи. Если ученику исполнилось шестнадцать лет, он вправе решать сам.

Таррэ кивнул, положил тяжелую руку на плечо неоты, притянув к себе поближе.

— Я рад, что тут не все так безнадежны. Так пусть меня услышат все Белые горы. Я, мастер меча и магии Таррэ фьерр Антаре, беру в ученицы эту женщину...

— У нее даже нет имени, а все безымянные — вещи храма! — перебила воинственная Ларитис.

— ... беррру в ученицы эту женщину... — прорычал Таррэ еще громче. Так, что в пещерах раздалось гулкое эхо. — Которую Белые горы знают как единственную дочь синтки Онриль и вейриэна Грэмира. Этого, кстати, достаточно для того, чтобы считаться длинным именем, так как по закону имя должно определять сущностное различие и служить для опознания. Так что, вы тут совсем ослепли и оглохли, если считаете, что у безымянных нет имен. Имена есть у каждого рожденного, и горы их знают.

Потрясенные синты примолкли, даже Ларитис разевала рот, как рыба, но ничего не могла возразить. Уже спокойнее вейриэн продолжил, взглянув на неоту сверху вниз:

— Ты согласна стать моей ученицей и войти в мою семью, единственная дочь синтки Онриль и вейриэна Грэмира?

Сердце неоты забилось часто-часто, губы пересохли от волнения. Отец не мог прийти ей на помощь, он почему-то молчал с момента, как девушка приняла чашу с напитком из рук леди-риэнны Зарины, матери Дигеро. Ей не нравился такой учитель, как Таррэ, совсем не нравился. И она, в отличие от многих, прекрасно понимала, что по сути меняет шило на мыло: ученики обязаны беспрекословно слушаться учителя, что ничем не лучше рабства.

Но лучше быть рабыней у высшего мастера-вейриэна, которым, в отличие от простых белых воинов, запрещены сношения с женщинами, чем у всего тысячелепесткового храма Чаши Цветка.

Она глухо выдавила:

— Да, согласна.

— Как наставник, теперь я твоя семья, твой отец и мать. Ты принимаешь это?

— Да, принимаю, учитель.

— Тогда я забираю у тебя длинное имя, единственная дочь синтки Онриль и вейриэна Грэмира, — Таррэ коснулся ее лба сияющей голубым светом ладонью, и сияние обволокло неоту, спустилось по коже до пальцев ног, смывая с нее начертанные синтскими жрицами руны. — Забираю твою прежнюю жизнь, прожитую со старым именем, принимаю в свою семью и по праву главы и наставника нарекаю тебя именем Сиаль.

На глаза девушки навернулись слезы, и она уже ничего не видела. Тусклый подземный мир расплылся невнятным пятном. Таррэ назвал ее, как благородную леди-риэнну, и на языке айров ее имя означало "Сияющая звезда".

— У высшего вейриэна нет и не может быть семьи! — возразила очнувшаяся Онриль. — Я ее мать!

— Ты давно потеряла это право, жрица, — усмехнулся Таррэ. — С того момента, как приволокла в подземный храм своего ребенка, вместо того, чтобы оставить ее там, где она была рождена — в халайре. Что же до семьи высшего вейриэна и ваших домыслах о нашем уставе... Не все слухи правдивы. Я до сих пор остаюсь главой рода, и именно как глава дома Антаре я только что принял Сиаль в свою семью. Удочерил. Я дал ей имя не только как наставник, но и как приемный отец. Чтобы никто и никогда не смог оспорить.

И тут синты удивили бывшую Безымянную, дружно поклонившись вейриэну. И это они, никогда не склонявшие беловолосые головы ни перед кем. Даже вождь Бирюзового Лепестка, тихо стоявший рядом с ювелиром Тириэ, даже сам мастер и его подмастерья. Их жены и дети.

Беззвучно, как падают наверху листья, они опускались перед ошеломленным Таррэ. Кому, как не ему знать вековечную гордыню маленького народа. Они благодарили того, кто признал их кровь равной своей. Только жрицы Ларитис и Онриль стояли, кусая губы, и их желтые глаза были полны ненависти.

— Идем, Сиаль, — вейриэн снова положил руку на плечо девушки. — Если ты никогда не ходила тропой духов, то лучше закрыть глаза.

Она послушно зажмурилась, но все равно почувствовала мгновенное головокружение, точно такое, как во время перехода через Арки, только на этот раз переход сопровождался сиянием — мягким, но проникавшим даже сквозь зажмуренные веки.

* * *

— Можешь чувствовать себя как дома, Сиаль.

— Лучше не надо, — мгновенно среагировала девушка, не сдержав гримасу отвращения.

— Ах да, я и забыл. Но там был не дом, Сиаль. Там была тюрьма. Твой родной дом — в халайре, и ты туда еще попадешь. Здесь — только остановка на твоем пути, но теперь это тоже твой дом. Смелее, это не логово людоеда.

Девушка вдохнула слегка пыльный воздух давно не проветриваемого помещения и открыла глаза.

Она могла сравнивать дом Таррэ только с одним высоким домом — рода Этьер. Другие она видела только снаружи. В доме Этьер чувствовался комфорт и некоторая крикливость в позолоченноей лепнине и инкрустированных полудрагоценными камнями барельефах. Здесь ее окружала роскошь и неуютная старина. Даже не так: роскошь и древность.

Затемненный парадный холл, освещенный лишь магическим светильником, мерцавшим над плечом Таррэ, дышал ею. О древности говорили и неприкрытые гобеленами каменные стены, щеголявшие природным рисунком каменных жил, и потемневшие рисунки каменной мозаики на полу, и растрескавшееся, почерневшее от старости дерево резной мебели с сиренево-голубой обивкой и вышитыми на спинках простыми узорами оберегов.

И общий стиль величественной простоты.

Бывшей рабыне, знакомой с детства с множеством древних синтских храмов, собиравшими сокровища всех эпох, удивительно было видеть знакомые орнаменты в настенных росписях дома высшего вейриэна.

— Спасибо. Я... я не знаю, как благодарить вас.

Таррэ поморщился.

— Учись, спарка. О благодарности поговорим, когда ты станешь вейриэнной. Идем, покажу тебе дом и твою комнату. Сто лет тут не был. И я не шучу. С тех пор, как умерла мать, отпустив последних дэриэнов, а я принял наставника и выбрал свой путь, этот дом посещают только духи.

Вейриэн направился к двери, ведущей во внутренние помещения.

"Сто лет. Похоже на то", — Сиаль чихнула от пыли, поднятой волочившимся по полу плащом, в который она куталась.

— Вы выглядите моложе ста лет, — дипломатично заметила она.

— Милое дитя, я старше императора Севера лет на полвека.

Это ничего не говорило бывшей рабыне. Сколько лет далекому императору, она понятия не имела, но уважительно помолчала. Она едва поспевала за мчавшимся впереди вейриэном. Тот явно торопился, взмахом руки то направо, то налево, показывая и называя.

— Первый этаж — холл, большая приемная, гардеробная для гостей, столовая, кухня. Дальше — помещения для слуг. Лестница.

Они поднялись по широким ступеням черного мрамора, отполированным за века до зеркального блеска, теперь припорошенного толстым слоем пыли, на котором продолговатыми зеркальцами выделялись следы сапог Таррэ, их тут же смазывал широкий шлейф, оставленный плащом, свисавшим с плеч его гостьи.

— Второй этаж — бальный зал, малая приемная. Отсюда вход в башни, там кабинет и библиотека. А там — арсенал. Вряд ли он тебе понадобится. Спальни на третьем, но мы туда не пойдем. ты там сама разберешься, если захочешь. В подвал тоже не пойдем. Там кладовые. Ярусом глубже — пыточные.

Девушка ойкнула, а Таррэ засмеялся.

— Я пошутил, Сиаль. Там кладовые, но они давно пусты. Здесь уже несколько веков никто не живет, кроме невоплощенных духов.

Ее глаза в ужасе округлились, и вейриэн снова расхохотался. В родном доме он словно помолодел. Кончики его пальцев любовно гладили завитушки вмурованных в стены оберегов, прикасались к черным прямоугольникам картин, на которых ничего не разглядеть. Девушка примечала, как разгладились его лицо, исчезли презрительные складки, разгладился вечно нахмуренный лоб.

— Вот уж кого тебе не стоит бояться, Сиаль, так это духов моего рода, — уверил ее Таррэ. — Им запрещено тебя беспокоить, но охранять они тебя обязаны так же, как охраняют замок и территорию рода. Тебе придется стать здесь хозяйкой и взять на себя заботу о порядке. Я дам помощников, пусть тебя не пугает объем работы. Приведешь в жилой вид столько помещений, сколько тебе понадобится для жизни.

"Так вот зачем я ему понадобилась, — фыркнула про себя будущая вейриэнна, — бесплатной уборщицей!".

— От тебя потребуется только приказывать духам-помощникам, — оглянулся шедший впереди мастер, словно подслушал ее мысли.

— Но я не умею. Я не риэнна.

— Они в курсе. Риэнной тебе и не стать, это врожденная сила. Но ты уже не чужая этому дому. Ты моя приемная дочь, этого пока достаточно. Полную церемонию принятия в род проведем позже, сейчас на нее нет времени. Мне нужно срочно отлучиться, а я тут застрял.

— Подождите. Вы взяли меня ученицей, и я согласилась. Но как вы будете учить меня, если я не маг?

— Кто тебе сказал такую чушь? Ты — дочь вейриэна. От отца ты унаследовала достаточно силы, иначе как бы ты говорила с его духом? Как бы ты бегала по скалам, ни разу не сорвавшись в пропасть. Вчерашний случай не в счет. Твоя сила пока не развита и дремлет, но она есть. Мы и займемся ее пробуждением, пока меня не призвали братья высшей халайры.

Девушка, шедшая по пятам за вейриэном, остановилась, как вкопанная.

— И что тогда со мной будет, мастер?

Таррэ как раз распахнул дверь в кабинет, тут же осветившийся мягким светом — так же ненавязчиво, как флюоресцирующие грибницы в пещерах синтов.

— Варианта два, — сказал вейриэн, пройдя вперед. — На выбор. Если захочешь, выдадим тебя замуж за какого-нибудь лорда. Многие горные дома сочтут за честь породниться с древним домом Антаре даже через приемную кровь и принять в наследство этот замок и мои земли. А риэнны родятся уже в следующем поколении.

— Как в наследство? — опешила девушка.

— Так. Это всё стало сегодня твоим наследством. Думаешь, зря тебе поклонились все синты Лазурного Лепестка?

— Бирюзового. И не мне.

— Какая разница! — отмахнулся странный лорд-воин. Он добрался до стола, выдвинул кресло, сел и начал рыться в ящиках. Удивительно, но в кабинете пыли совсем не чувствовалось, воздух тут был куда свежее. — Ты теперь единственная наследница. Честно скажу, Сиаль, этот вариант с твоим замужеством предпочтительней для всех. Мои духовные братья молиться на тебя будут так же, как теперь синты.

— Не понимаю.

— Ты не представляешь, какое великое одолжение мне сделаешь. Я освободил тебя, ты — освободишь меня. Узел судьбы будет развязан. Мне будет, на кого спихнуть ответственность, которая держит меня, как последнего из угасшего рода, привязанным к этому клочку гор уже не первое столетие. Это родовое гнездо — мой персональный кошмар, гиря на моих ногах. Оно мне не нужно.

С этими словами Таррэ, вытащив из ящика лист пожелтевшего пергамента с гербовым тиснением, взял перо, сдунул с него пыль, открыл крышку чернильницы, откуда выбежал шустрый паучок.

— Надо было чаще сюда заглядывать, — пробормотал сконфуженный вейриэн. — Присядь, Сиаль. Я помню, что тебе еще надо помыться, одеться и пообедать по-человечески, но потерпи минутку. Это важно.

Девушка, кивнув, завернулась в его плащ поплотнее, осторожно села на краешек кресла, обитого вышитой тканью. Тут же почувствовала, как кресло начинает меняться, приспосабливаясь к ее фигуре, и через миг она уже утопала в его уютных объятиях. А Таррэ, прочистив чернильницу от паутины, накрыл ее ладонью, и предмет превратился в ослепительный сгусток света.

Сняв ладонь, вейриэн обмакнул в чернильницу полое "самопищущее" стило, подождал, когда инструмент впитает чернила, и начал быстро писать на пергаменте. Руны тоже светились, словно мастер писал жидким светом, и медленно угасали, притворившись обычными фиолетовыми чернилами.

Сиаль даже смогла разобрать самое первое, особенно крупное слово: "Завещание".

Таррэ, закончив писать, поставил витиеватую роспись, вынул из воздуха печать и шлепнул светящийся голубоватым светом оттиск. Через пару мгновений свет погас, но то и дело вспыхивали искорки, и казалось, оттиск дышит и смотрит, словно маленькая саламандра. Точно, вот кого напоминал рисунок гербов, вышитых на парадной мебели в холле, и на каменных оберегах: свернутую в кольцо огненную ящерку, которую так любили изображать в любом виде синтские ювелиры.

— Ну вот, — лорд дома Антаре свернул пергамент. — Теперь осталось сделать две копии. Оригинал отправится в халайру Белогорья на хранение, одна копия — в Совет, и еще заверенный экземпляр останется у тебя, как у моей единственной наследницы. Теперь это всё твоё, Сиаль фьерр Антаре.

— Зачем? — только и могла выдавить вчерашняя рабыня.

— Ты говорила об оплате за спасение, спарка? Вот это она и есть, как вариант. В Белых горах много угасающих родов, и мой не исключение. Я был всего лишь четвертым наследником, когда выбрал путь воина и ушел в халайру. Никто не мог предположить, что именно я останусь единственной живой кровью рода Антаре уже после того, как принесу клятвы высшего вейриэна и среди них — обет целибата. Так я попал в ловушку долга. А долги не способствуют просветлению.

— А почему вы раньше не выбрали наследника из риэнов? Так ведь делают угасающие дома, отец рассказывал.

— Сначала не видел достойных, откладывал, думал, пусть подрастут новые поколения, успею еще. А потом... — Таррэ провел пальцем по саламандре, плясавшей на крышке чернильницы. Та озарилась радостным огоньком, провернулась волчком и лизнула хозяйскую руку. — Потом, Сиаль, я надолго попал еще в одну ловушку долга и не мог вернуться в Белые горы. Но теперь всё сложилось неплохо и для меня, и для дома, и для тебя. Мы выберем тебе лучшего жениха из высокородных горцев.

— Но я... я уже... прошла обряд, и... — покраснела бывшая младшая жена. Кто она теперь? Какая из нее леди высокого дома? Насмешка. — И я синтка.

— Ерунда! — сердито нахмурился Таррэ и дернул себя за белую прядь. — Я тебе уже говорил, дитя, не придавать слишком большого значения телесному. У нас достаточно замкнутый аристократический круг, а это плохо для Белогорья. Не заметим, как выродимся. Для многих домов не имеет значения факт, что девушка с кем-то разделила ложе. Наоборот, некоторые предпочитают добрачные отношения, чтобы удостовериться в благоприятной совместимости крови. Да и младший лорд дома Этьер — не худший из горцев. Но он... не для тебя.

Она съежилась как от удара. Пария. Как ее ни награждай титулами и сокровищами, она — пария для чистокровных риэнов.

— Почему? — сорвалось.

— Он о тебе уже забыл, и в твоих интересах не напоминать ему о случившемся, — Таррэ задумчиво крутил самопишущее стило в руках. Фыркнул, отбросив трубку. — Узел судьбы, говоришь? Некоторые проще разрубить. Мое родовое наследство — прекрасная опора для какого-нибудь молодого и амбициозного мага-риэна, полукровки или пятого сына, потерявшего надежду основать свой дом. А имя лорда Антаре из клана Белой Саламандры — это готовое кресло в Совете кланов. Мы еще конкурс женихов устроим, выберем самого достойного. Ваши дети будут полноценными магами и возродят дом во всем его былом величии. Соглашайся, Сиаль. Это самый лучший вариант.

Нет. Хватит с нее замужеств. Девушка вспомнила прекрасные ночные видения, ласковые губы и горячие руки Дигеро. Никого больше ей не надо. Ни с кем больше она не сможет так... сиять. А он... Он даже не захотел дать ей имя.

И Сиаль решительно мотнула головой, отметая ненужные грёзы.

— Вы говорили о двух вариантах моего будущего. Первый — замужество. А второй?

— Второй... — вейриэн со вздохом отодвинул свиток завещания на край стола. — Второй, спарка, это отращивать твои крылья.