— Знаю я ваши майанские перемирия.
В этот момент за ее спиной возник голый мокрый Дэв и опустил ей на голову бластер. Со зверской рожей прорычал:
— Дадут сегодня здесь спокойно поужинать или нет? Я завалю каждого, кто вздумает встать на моем пути к мясному фаршу и полусырому тесту! Проклятье, мы будем жрать, а эта тварь пускай валяется и смотрит!
— Ты помешивай, пока еще кто на запах не явился, — заявил он, утаскивая Татьянино тело в зал, — Пока приготовится я успею и связать ее, и вытереться, и одеться, и на стол накрыть. И завалить любого, кто еще вздумает зайти раньше, чем трапеза окончится!
Спустя минут пять я раскладывал по тарелкам порции, Дэв то благодушно следил за шумовкой, то неприязненно поглядывал на дверь и связанную как личинка шелкопряда Татьяну. И дверь, и Татьяна, старались не вызывать неудовольствия американца. Может, потому, что у него на коленях лежал заряженный "по пробку" лучемет. Дэвид Эдвин Ли поесть не только любит, но считает еду ритуалом, нарушать который не позволительно никому и ничему. Войди сейчас ангел с саксофоном и возвести он конец света со страшным судом — и то разговор бы не состоялся бы до окончания десерта. Ворча, приятель ловил вилкой пельмень, последовательно тщательно окунал в масло, уксус и сметану, затем внимательно рассматривал и только потом отправлял в рот.
Наконец, угощение растаяло как сон, был выпит сварившийся в пузатом кофейничке кофе, с ним в желудках улеглись ничуть не возражающие против такого соседства по сто грамм коньяку, задымились ароматным дымком сигареты и заметно подобревший американец сообщил глотающей голодную злую слюну Татьяне:
— Теперь можешь говорить все, что хочешь. Теперь я расположен к беседе.
— Зато я не расположена, — гнусаво возмутилась она, — Третьи сутки без крошки во рту разыскиваю этих балбесов, а они даже не догадываются накормить!
— Сейчас, убив легкой закуской сосание в желудке я готов даже на это, — Дэв с добрым сопением соорудил четырехслойный бутерброд и дал даме укусить от сложного сочетания ржаного кислого хлеба, твердокопченой колбасы, настоящего швейцарского сыра, зелени, масла и каких-то приправ.
Я оглядел жующую пленницу. На этот раз она была одета в длинную плиссированную темно — коричневую юбку, в тон к ней была, видно, подобрана и кофта — немного светлее, в стиле мужской сорочки, с нагрудными кармашками и погончиками. Закатанные рукава обнажили незагорелые, тонкие с синими прожилками вен руки. Всклокоченная отбеленная химия делала лицо неприятным. Одежда и слегка размазанная косметика свидетельствовали о прошедших неустроенных сутках, не меньше. Багажем дама то ли не обзавелась, то ли он ждал ее где-то не здесь. Она вполне могла оставить его в любой из вокзальных автоматических камер хранения. В целом она выглядела естественно: невезучая малолетняя шлюшка, из тех, что голосуют на трассах, снимаются на вечерних улицах и танцевальных сборищах. Только глаза выдавали ее сейчас с головой. Ни у одной потаскухи не может быть такого острого, многоопытного взгляда. Взгляда существа, уже давно сделавшего ежесекундную игру своей натурой.
Она встретилась со мной взглядом и подмигнула, продолжая жевать слишком большой откушенный кусок. Она действительно тяжело провела это время и действительно было голодна. В этом она не играла.
— Чертовски вкусно, — изрекла она, справившись наконец о бутербродом, — В России такими теперь не угощают. Руки, конечно, вы мне не развяжете?
Дэв укоризненно покачал головой:
— Как можно! Я не устану от того, что накормлю тебя собственноручно. Будешь хорошо себя вести — дам даже кофе.
Татьяна усмехнулась:
— Ради кофе я буду паинькой. Какие у вас планы — насчет меня? Накормите, напоите, в баньке попарите — и в Интергал, на правеж? Или сами будете потрошить? Чего молчите?
— Да так, взвешиваем твои предложения. Простят ли нас, если притащим на блюде твою прелестную голову с отрезанными ушами, губами и носом.
— Точно, — вставил Дэв, с видом художника, кладущего решающие мазки на холст, мажущий второй бутерброд, — И глаза на другом, маленьком блюдечке. С каемочкой по цвету глаз.
— Во-во, и глаза на блюдечке. Да только не простят ведь. Да, Дэв?
— Угу, — промычал американец, давая даме укусить, — Как пить дать. После всего, что мы отчудили. Лихо оно горело!
Хохотнул:
— Как ты этих технарей сходу зажег, в проекционной? Троих сразу? А морда у того ублюдка была — не придумаешь глупей. Интересно — он успел сделать в штаны?
Я рассеянно качнул головой:
— Уж наверно... Да он тогда и не заметил бы.
Зевнул. За окнами незаметно совсем стемнело. Скосил глава на полонянку в мятой, грязненькой одежонке и продранных на колене колготках:
— Может, сдадим ее на ночлег обратно на Лубянку — Prison? Интергал отпадает, а оставлять мадам здесь — как мне кажется, будет неоригинальным самоубийством.
— Придется посменно спать, — сказал, тоже позевывая, приятель, — Тюрьма уже небось не примет. Поздно, почти одиннадцать местного. Ниче, на кофе да куреве протянем ночку. Слушай, а может просто вздернем ее прямо тута на потолочной балке, засечем полчаса да и разойдемся дрыхнуть, а?
— Нагадит ведь, — поморщился я, — Слушай, есть идея! Все будет в лучшем виде, дружище. Покорми ее пока, я сейчас прийду. Где-то тут были шприцы...
После двух уколов Татьяна закрыла глаза и вытянулась.
Дэв прищурился:
— Наркотик ? Надолго ли он ей?
— До утра. Это старая хохмочка, корень. Снадобье комбинированного действия: сначала стандартный наркотический эффект, а сразу за ним — инфорегрессия.
— То есть?! — заинтересовался он. Я пожал плечами:
— Короче, сон и явь для ней сейчас многократно поменялись местами. Чем больше она борется с действием препарата, тем глубже загоняет себя в кошмары.
Дэв нахмурился:
— Ну а если она и это знает? Тогда что?
— А вот что, — я показал небольшой чип, — Импульсный сонгенератор. Это ей на десерт. Думаю, до утра будет предостаточно.
Запутал черную глянцево блестящую чешуйку в отбеленных кудряшках:
— Развязывай свои узлы. Иначе к утру начнется некроз, омертвение тканей кистей рук и ступней ног. Уж лучше тогда ее действительно сразу вздернуть.
— Хочешь приручить? — покачал головой приятель, — Шеей рискуешь. Да и моей тоже.
— Знаю. А что еще остается? Как сказал Мекки Найф, что такое убийство человека по сравнению с использованием его в своих интересах? Прикинь сам, Дэви: нам пока что некуда трогаться. То есть мы просто не знаем, куда. Нас нигде не ждут. Лучи проектора прекрасно засекут — и начнется тот же танец, только за пределами заповедного мира никто не остановится перед использованием глобального оружия. А от него мы не закроемся.
— Ты не ответил на мой вопрос: зачем она тебе? — нахмурился друг, — Ведь ее наличие или отсутствие при нас не меняет в раскладе ровно ничего. Если, конечно, не считать огромного риска. Ты можешь убедить меня в обратном?
Я покосился на Татьяну, вздохнул:
— Не могу. Не испытываю к ней совершенно никакого влечения, но чувствую нюхом: ее присутствие в банде означает очень много. Просто чую. Конечно, это не аргумент.
— Нич — иччо я... Ахах, ничего, кроме общей затраханности, уже не чую, — зевнул он и почесался, — Комары кусаются. Мечтаю добраться до мягкого лежбища. Включи охранные автоматы, фантомы и прочее, — Повернулся и поковылял к лестнице на второй этаж, бормоча под нос, — Вот всегда так: то никого, а то сразу все и кучей.
Борясь с желанием лечь и заснуть, я стащил даму на поп, врубил охранные и сбивающие с толку незваных гостей аппараты, кинул на диван подушку и одеяло, вырубил свет и при мягких трепещущих красноватых отсветах камина упал спать не раздеваясь. Голова коснулась подушки — и я уже спал.
Серенький небосвод еще не успел украситься раскаленным гривенником светила, как я проснулся. Часы на руке продемонстрировали около пяти. Дэв вовсю похрапывал наверху. Вместо дамы валялась записка: "Я приду."
Я поморщился: понимайте — де, мальчишки, насколько хватит фантазии.
Добрел на кухню и сварил себе крепкий кофе. Голова напрочь не желала работать после вчерашнего. Кофе только прогнал последние остатки сна, и все. И тело, и мозги вихлялись как попало. Потом я сообразил — это же после вчерашнего пятнаря. Максимальное ускорение биовремени изматывает основательно и не на один день. Да и вообще гробит здоровье. Оставив нюх на работающую охрану, я сел за старенькую швейную машинку, водруженную Охотницей на стол. Вокруг валялись драные нитки — значит она ночью что-то переделывала в своей одежонке. Странно. Зачем Охотнице следовать ритуалам этого мира? Я еще раз покосился на обрывки ниток и потряс головой: "Да ведь это только одно значит — она тоже пока голая!" Ленивая одурь мгновенно вылетела из головы. Была. Была голая, а сейчас изымает свою подвеску, до этого спокойно лежавшую в какой-нибудь автоматической камере хранения. Их — то полным полно на каждом вокзале. Настроив шарповский приемник на "Маяк" и услышав привычные сигналы, вспомнил про еще спящего друга, уменьшил громкость. Собрал разбросанные впопыхах Охотницей по столу остатки ниток, бритвенное лезвие, спрятал машинку на свое место, зашел на кухню, снова поставил турку на огонь. Надо было попытаться понять — чего от нашей "дамы" можно ждать? Почему, по какой такой причине она действовала до сих пор без своей подвески? И есть ли эта самая подвеска у нее вообще? И что она замышляет, — для того, чтобы отправить нас к праотцам, у нее имелось немало как причин, так и вариантов, а то, что мы не убили ее, вряд ли вызовет ответную столь горячую признательность профессионалки, что она нас оставит в покое. Видимо, пора будить этого гения... пусть изобретает какой-то необнаружимый перемещатель. Пора сматывать удочки.
Поднявшись на второй этаж, растолкав жутко недовольного американца, я сообщил ему новости и прибавил, что-де "пора тебе, немного поразмыслив, родить что-то спасительное".
— Какой идиот рожал хорошие идеи в шесть утра натощак? — проворчал он и почухался. Я заметил, что он всегда хочет есть и чешется, если не в духе. Дэвид послал меня к черту и с кряхтением встал. Мы спустились вниз. Джезва, то есть турка, уже созрела. По залу потянуло ароматом мокко "образца 1900 -го", по уверению Дэва, якобы спершего образчик в маленькой лавчонке колониальных товаров в Бруклине 1901 года.
Я не стал уточнять, каким бесом его туда занесло. Выпив кофе с парой готовых сэндвичей из треугольной упаковки "О-Нийл", он проворчал уже немного дружелюбнее:
— Решение готово. Необходимо: девяносто минут на переоборудование проектора, да неплохо было бы заполучить три гранулятора триптиллы. На худой конец — пару румбах. Тоже нету? Ну и черт с ними. Меньше будет майанского мусора в корпусе.
Решительно направился к стоящему в красном углу замаскированному под компьютер своему проектору, содрал облицовку системного блока. Затем, чуть сдвинул ноготь указательного пальца, выдвинул из открывшегося алого отверстия микротестер и серебристые суставчатые микроинструменты. Проворчал:
— Чем глазеть, принес бы лучше сюда мой вкладыш из чемодана. Кажется, там завалялось кое-что из полуфабрикатов.
Я встряхнулся и пошел за вкладышем. Палец со сдвинутым ногтем, откуда из живой мякоти высовывались усики тестера и все остальное, казался резиденцией большого металлического насекомого. Меня передернуло, хоть я и признал разумность вмонтированной в кость техники.
Дэв принял вкладыш, достал оттуда компактный плоский полевой микровизор и другие атрибуты своей конструкторской деятельности. Чем больше я сравнивал его и мои успехи по самостоятельному изготовлению оснастки, тем больше портилось настроение. Я потолкался за спиной, приятель рыкнул, и правильно. Сам не терплю сопения в затылок. Поэтому я ушел в кухню и там выволок на свет свое нищее снаряжение: материалы еще на две инфорбомбы, несколько чешуек импульсных разного назначения генераторов, лазерный шприц дальностью действия до километра, набор снадобий к нему, генератор радиоволн, вызывающий мгновенную остановку сердца, выполненный в виде мундштука, полтора десятка чипов разного назначения, хороший нож и прекрасного качества маленькую "кошку", к которой еще предстояло подыскать фал. Присоединил ко всему этому снаряжению кассетный плейер с наушниками и вечной батарейкой, десяток самых любимых кассет, зеркальные очки, аптечку, запас концентратов и каталитический мундштук, разлагающий воду на кислородо — водородную смесь, которой можно дышать сколько влезет. Посмотрел на все это, занявшее только угол кухонного стола — и почувствовал себя нищим. Сколького мне еще не хватало до нормального оснащения, и начинать надо было с такого же плоского жилета, как у приятеля.
— Убирайся вон!!! — услышал я разъяренный голос Дэва. В кухню влетела Охотница. Она укоротила юбку до пределов возможного, в руках дама тащила не сильно набитый пакет и стрелять, как ни странно, кажется на сей раз не собиралась.
— Андрей, чего это он такой?
— Хммм, а ты в каком настроении бываешь, если в подвеске что-то не так?
— В какой еще подвеске? — выставилась она.
Я поморщился:
— Ну, в снаряжении.
— А это чего тут такое, — заинтересовалась она МОИМИ причиндалами.
— Убери конечности. А то по шее дам. Это так, разные мелочи.
— Занятно, — пробормотала она, убрав таки свои грабли, — И — зачем?
— Не прикидывайся. Где твои -то бебехи? Ну, твоя оснастка?
Татьяна холодно прострелила меня взглядом:
— Все мое во мне. Потому и спрашиваю: на кой хрен тебе все эти погремушки. Вас что, не смонтировали еще?
— Мы будем это делать только самостоятельно, — отрезал я, — Слишком важное дело, чтоб кому-то его доверить.
Татьяна посмотрела на кучку предметов и неодобрительно покачала головой: — И когда ж это еще вы смонтируете полностью? Сколько времени уйдет?
— А что, твоя вера запрещает убивать неэкипированных галакcменов? Какого черта ты все еще от нас хочешь?
Татьяна исподлобья, вскользь глянула на меня, жалостливо покосилась на мое оснащение и наконец, соблаговолила подать голос:
— У вас, как я понимаю, осталось немного времени, так что пока твой приятель возится со своим неуклюжим ящиком, можно и поговорить. Если он слышит — не беда. Дело касается и его тоже. Расставим акценты. Я здесь вовсе не для того, чтобы вас убивать или делать еще что-то такое же неприятное. Моя задача контролировать ваше созревание. Выяснить вашу опасность, так как в свое время кое-кто получил инфо, что вы представляете собой принципиально новую формацию галаксменов, ваша раса — де послужила инкубатором для получения их особо выносливой, скрытной, жестокой разновидности. Кое — кто рассчитывал, что терране будут особенно хорошо сочетать эти качества варваров с чисто интеллектуальными качествами. Например с изобретательностью, да еще вдобавок с чисто терранской неразборчивостью в средствах.
— Ну и как? — донесся из зала голос Дэва, — Что ты думаешь по этому поводу? Получилось у Майи?
