"Фредди и остальные"

— Какой герцог? При чем тут Гаврила? — совсем осовел Фредди. — Что за имя для герцога — Гаврила? Вы еще скажите — Агафон!

— Служил Гаврила почтальоном, — подлил масла в огонь Роджер.

— Кем? — удивился Мэй.

— Гаврила письма разносил, — поддержал Роджера Джон.

— Идиоты, — сплюнул Фредди. — С вами разговаривать, так надо сперва каши накушаться!

— А где мы будем выступать? — вспомнил Мэй.

— На радио, болван.

— Нет, а по контракту?

— По контракту мы пишем альбом, а потом будем играть в его поддержку по всей Англии! — радостно сказал Фредди. — Что, здорово?

— Н-ну, — замялся Джон. — Может, мы бы еще поработали?

— В смысле?

— Записали бы альбом, а потом сразу еще один!

— А чего? — почесал за ухом Роджер. — Интересно. Зато потом сразу можно было бы и отдохнуть, и по турне поездить, а?

— Ну не ослы? — оглядел студию Фредди. — Вы сначала первый альбом запишите, а потом уже пляшите.

— Хорошо, — покладисто согласились все. — Будем писаться.

— Но у меня еще есть маленький секрет! — прищурился Фредди. — Всем, кто записывает альбом, можно в нагрузку записать еще отдельный сингл! Только под другим именем!

— Давайте запишем битловскую "Хелп" и назовемся "Скарлапендры"! — предложил Мэй.

— Вот и не пошел бы ты отсюда? — предложил Фредди. — Песню нам уже навялили. Надо выбрать мне псевдоним, потому как петь буду я. И я его — выбрал! Слава мне!

— Неужели "Фарух Бульсара"? — желчно спросил Мэй.

— И неправильно.

— Тогда "Фредерик-Кадмиевая Пушка"! — выдал Джон.

— Меня окружает банда симулянтов, — вздохнул Фредди. — Доверь вам придумать псевдоним — засмеют же. Нет, я назовусь — Ларри Люрекс!

В тот же миг студия словно сложилась вчетверо — друзья катались по полу, стучались головой об стены и верещали, скребя ногтями по полу — уж очень было смешно! Фредди — да вдруг Люрекс!

— Гады! — обиделся Фредди. — Все лучше Кадмиевого!

— Меня счас разорвет, — поведал Роджер, дрыгая ногами и держась за живот.

— Обязательно разорву, — пообещал Фредди и кинулся на него. Следующие полчаса все просто и молча дрались. Затем устали.

— Пойду я чайку поставлю, — проворчал Джон и отправился на кухню. За ним потянулись и остальные — все проголодались, один, что ли?

И вот, спустя полчаса, друзья сидели на кухне и пили чай. Вдруг, откуда ни возьмись, в окно залез Дэвид Боуи с дубиной. Фредди подавился печеньем. Джон одним махом выдул кипяток, в который еще не успел влить заварку. Роджер замахал руками, приглашая садиться. Брайан, любезно показав на стол, предложил:

— Чаю?

Дэвид зловеще оглядел струхнувшую компанию и процедил:

— Я слышал, здесь кто-то называл меня ослом и дурнем?

— Съешьте лимончик, в нем масса витаминов, — подвинул к Боуи блюдечко Фредди.

— Без тебя знаю, — рыкнул Дэвид. — Ты, мокрица, посмел назвать меня дураком, ослищем, а также пролез поперек меня в радиопередачу, пользуясь моей немощью и тяжким недугом?

И он в доказательство разинул рот и сказал: "Кха".

— Навет, — нашел в себе смелость возразить Фредди. — Меня там не было. Это не я. Мы хорошие, а те — плохие. Словом — бери чашечку, Буек.

— Заткнись, остенбакен! — рявкнул Боуи. — Не перебивайте меня, а то! Я все видел! Я все знаю! Сказать, почему? Потому что я умнее вас всех вместе взятых! В пять раз! В десять! В тринадцать с полови.. В шестна... — и он, вытащив калькулятор, принялся тарахтеть кнопками. Друзья молча ждали. Иногда кто-то слишком шумно втягивал в себя чай с блюдца, раздавалось всеобщее негодующее "Ш-ш-ш, сволочь!", и провинившийся краснел до корней своих длинных кучерявых волос.

— Ого! — уважительно сказал Боуи, взглянув на свои расчеты. — Но это все неважно, так как вы все, здесь присутствующие, немедленно будете казнены.

Он уже было примерился врезать Фредди дубиной, но тот долго ждать не стал и выскочил в окно.

— Гей! Гей! — закричали квины и попрыгали следом. Гуськом промчались они по Кромвелл-роуд, а за ними гнался разъяренный Боуи, вламывая отстающим дубиной, и пыхтел: "Я вам покажу "Гей-гей!", разгильдяи! Мы еще посмо-посмотрим, черт возьми!".

С разгону влетели друзья на радиостудию и заперлись в звуконепроницаемой кабине. Боуи беззвучно бесновался за стеклом, а Фредди строил ему косые глаза. Потом он вспомнил, зачем они сюда пришли, и начал распоряжаться — кому куда встать и на чем играть. Боуи же, приплюснув нос к стеклу, следил недобрым взглядом за его манипуляциями. Когда же все было отрепетировано, Фредди выступил вперед, откашлялся и объявил:

— Песня! Называется "Seven Seas Of Rhye"! Пою — я. Подыгрывают — они.

После чего уселся за рояль и задербанил по клавишам, наигрывая вступление.

Правда, в конце песенки Фредди, не удержавшись, впустил в студию пару десятков своих друзей, ожидающих вечеринки, и эффектный и тщательно отрепетированный финал песни превратился в полный кавардак — все орали кто во что горазд, драли глотки, чихали, пищали и верещали, не забывая подливать себе еще. Персонал радиостанции твердо пообещал, что песню эту их слушатели еще не скоро услышат. К их счастью, Фредди этого тоже не слышал, так как вовсю мирился с Боуи, в результате чего надрался до белых птаввов.

Когда он увидел двадцать третьего белого птавва, сидящего в ванне и намыливающего себе спину про помощи щетки с длинной ручкой, он перестал пить и побрел на улицу — хвалиться своим новым псевдонимом. Но, так как все его друзья остались на радио, он стал приставать к совершенно незнакомым людям. Как? Просто. По рецепту Роджера. Он подкрадывался сзади к какому-нибудь одинокому прохожему, бросался ему на спину и орал на ухо:

— Я — ЛЮРЕКСССС!

Некоторые обижались, некоторые просто давали ему сдачи, а нервный Элтон Джон, который на минутку вышел из студии покурить кальяну и был атакован Фредди, просто-напросто завопил не своим голосом, так что пришлось его долго откачивать, жмя ему на пузо его же коленями.

В конце концов друзья притащили Фредди к знаменитому на весь Кенсингтон гипнотизеру доктору Рыссу. Доктор внушил ему, что Ларри Люрекс — самое омерзительное имя на свете, а тот, кто его носит — соответственно, самый омерзительный человек в мире. Сначала Фредди, не разобравшись, чего от него хотят, попытался сунуть Рысса головой в чайник, но, обнаружив, что висит между двух стульев, держась лишь пятками и затылком, перепугался и согласился на все. Внушившись, он на следующую же ночь облил помоями фанатов, скандирующих у него под окном: "Люрекс! Люрекс!". Больше его никто и никогда Люрексом не называл, кроме его же самого. Фредди в порыве самоуничижения говорил сам себе: "Да ты просто Люрекс какой-то!", после чего долго валялся сам у себя в ногах и просил себя же застрелить на месте. И правильно — кому он нужен? Мало того, что Люрекс, так еще и самый омерзительный человек на свете! А так — все.

/ — картинка N 19 — / ТУРЫ, или БОЛЯЧКИ ДАЮТ О СЕБЕ ЗНАТЬ /

Однажды группа "Куин" записала свой первый альбом "Queen". Не успев осознать, хороший получился альбом или плохой, квины тут же засели за второй альбом — уж очень им понравилось! И тут их — раз! — и позвали в первое большое турне по Британии! Эту новость опять-таки принес Фредди, в результате чего его принялись качать.

— Хороший ты наш! — бросали его к потолку квины. — Эх! Дорогой ты наш! Ох!

Но, после того, как Фредди с извиняющимися интонациями сообщил, что они будут всего лишь разогревать группу "Mott the Hoople", на него накинулись и попытались напинать.

— Это Буй! — вопил Фредди, загораживаясь руками. — Это его происки! Он их автор и продюсер! А не я! Не бейте! Я тут ни при чем!

— Конечно, ни при чем, — скрежетали друзья. — Но его же здесь нету? Вот мы тебя и бьем!

— Так в турне же! — орал Фредди, кое-как выворачиваясь (ох, он был и скользок!) из добрых рук друзей и мечась по студии. — Едем! Вы ж сами просили!

Кто знает, чем бы все закончилось, если бы на огонек не заглянул Дэвид Боуи и не выдернул совершенно загнанного Фреда из студии, как редиску из земли. Напоследок тот все же успел укусить Брайана за руку, вследствие чего у него началась гангрена. Нет, на английском туре она никак не отразилась — Брайан думал, что это всего лишь стригущий лишай, и каждое утро мазал болячку конопляным маслом номер три, для чего специально ездил на Длоуговую улицу, где и продавалось указанное масло, а больше его нигде не было. Отразилась подлая гангрена на следующем, австралийском турне, где Брайан так мерзко играл из-за своей скрюченной руки, что их чуть не скормили акулам. А после того, как Мэй узнал, кто, собственно виноват в его болячке, их чуть не отправили в Новую Зеландию, на съедение злым маори. Брайан же, он какой? Не разбирается. Сразу как дал Фредди в ухо — и все, воспаление и временная глухота. В общем, австралийцы выволокли их со сцены, притащили в аэропорт, кинули в самолет и наказали — больше ни ногой чтобы!

— Все из-за тебя, свинская собака! — рычал Фредди, исподтишка пиная Мэя ногой под креслом. — Не слышу ничего, и из Австралии выперли!

— Сам виноват, сам виноват! — огрызался Мэй, баюкая скрюченную руку. — Чего кусался?

— А сам-то пинал как!

— Буя примазал!

— Дурак!

— Козлина, козлина!

— Пошел вон, обезьяний, не беру тебя в группу!

— А я уже в группе, сам иди!

Так, за приятной беседой, они прилетели в Лондон, где их все любили, знали и ждали. Сразу из аэропорта, не дав Мэю даже перебинтоваться, их потащили на БиБиСи — давать живой концерт. Фредди был злой, потому что не понимал и половины из того, что обсуждали вокруг него, и неудивительно, что досталось от него всем — и квинам, и персоналу, и даже руководству БиБиСи, которым Фредди при встрече отказался пожимать руки, а только совался ко всем со своим забинтованным ухом и вопил: "Что? Говорите громче, ослы, не видите — человек глохнет на глазах!".

В конечном итоге все обошлось — Фредди снял повязку, Брайан ухитрился разогнуть застывшую в непристойном жесте руку, и концерт прошел хорошо. Вообще надо сказать, что в Англии квинов почти носили на руках и разносили любой концертный зал, где они выступали. Поэтому английская королева, прослышав об этом, решила проделать тот же трюк, что в свое время был проделан с "Битлз". Она выбила им гастроли в США, решив, что, если уж и страдать концертным залам и стадионам, пусть это будут ИХ залы и ИХ стадионы. Так и вышло. Однако, пока приглашение на гастроли искало своего получателя, произошло несколько волнительных и интригующих событий. Вот они.

/ — картинка N 20 — / ОПОССУМЫ, или К ЧЕМУ БЫ ТУТ ОПОССУМЫ? /

Однажды Джон купил кило мороженых опоссумов. По дороге домой ему под ноги попался Фредди. Тот валялся на тротуаре и пронзительным голосом скрежетал:

— О-о-острый сердечный приступ! О-о-острый сердечный приступ!

— Бедненький, — сказал Джон. — Жалко тебя. Болеешь?

— Очень, — сказал Фредди. — Я в тоске. Вот, придумал название для нового альбома — а никто не подходит, не хвалит.

— Но я-то подошел!

— Но ты-то меня знаешь.

— А, вон ты о чем, — почесал в затылке Джон. — Слушай, а может, не надо с этим приступом? Накличешь еще.

— Я непременно, — голос Фредди стал жестяным, — хочу, чтобы новый альбом назывался именно так.

— Давай это будет название для совсем-совсем нового альбома? — предложил Джон. — Третьего.

— Ты уверен, что он будет? — мрачно посмотрел на него Фредди.

— А чего? — пожал плечами Джон.

— А того. Дохнут все — один гангренозный, другой вообще кроме своих машин, ничего не видит, а третий не делится опоссумами.

— Это про меня, что ли? — насторожился Джон.

— А про кого же еще? — и Фредди вальяжно перекатился на живот. — Дай посума, тогда подумаю насчет альбома.

— У тебя сердце, — мужественно сказал Джон, пряча за спину сумку.

— Это я обманул всех, — сказал Фредди, вскочил и заплясал вокруг Джона. — Ну дай! Да дай! Я вам семь пенсов дам!

— Тебе нельзя волноваться, понял? — заорал Джон и огрел "сердечника" по башке сумкой с опоссумами. Фредди обмяк, и Джон без проблем дотащил его до клиники. Но там его ждал сюрприз. Оказалось, что Фредди уже успел побывать в ней в прошлом году, когда пытался доказать, что у него двудольный парез обоих сторон пневмонии. В доказательство он принес образцы своей мокроты, обрезки ногтей и пыль с люстры.

В общем, едва только Джон с Фредди на плечах вошел в больницу, весь персонал заперся в гардеробе, а главврач заполз за батарею и, застряв там, благополучно скончался.

Видя, что весь его благородный порыв пропал даром, Джон с горя забыл, зачем ему опоссумы, кто он такой и зачем живет на свете. От этого было одно средство — пойти и нахлестаться. Поэтому Дикон сунул Фредди за пазуху связку опоссумов и ушел. Фредди же, придя в себя, увидел разор и разорение, но нимало не смутился, а оставил одного опоссума, самого маленького, на столе, сунув ему в зубы записку: "Это сделал я, и поэтому в знак протеста замерз". После этого он забрал остальных зверей и унес. Придя домой, он положил добычу на стол и решил отметить удачное приобретение...

Когда он пришел в себя, опоссумы уже разморозились и весело лазали по нему. Один даже умудрился застрять у Фредди в ухе. Фредди раздраженно выковырял его оттуда рожком для обуви и швырнул в мусоропровод. Тут же все остальные опоссумы, как Панурговы бараны, попрыгали вслед за ним. Фредди только успел поймать за хвосты двоих последних — черного и белого — они застряли вдвоем в трубе. Фред строго их отчитал и сел играть с ними в шахматы. В этот момент в комнату ворвался Брайан с какой-то фигней в руке, и крикнул:

— Фред, гляди, какого я гада поймал!

Тут он увидел опоссумов, без лишних слов отшвырнул пойманного гада и вцепился мертвой хваткой в одного из них, черного.

— Чур, моя! — сказал он быстро.

— Во первых строках моего письма, — ласково отцепляя судорожно сжатые Браевы пальцы от зверя, сказал Фредди, — это моя. А во-вторых, твоя — белая.

— Черная же лучше! — надул губы Мэй.

— Вот тебе черная! — показал ядреный шиш Фредди. — Бери, какую дают, а не то возьму и выщиплю тебе всю бороду!

Брайан был безбород, но так испугался, что поскорее схватил белого опоссума и нежно прижал его к своей утлой груди. Фредди же, ласково погладив своего, сказал:

— Мы очень любим ванильные сухари и обожаем играть в шахматы!

— Срубимся? — азартно предложил Мэй. — Это — моя королева!

— Это — моя, — тут же поставил на доску своего зверька Фредди. — Играем?

Конечно, никакой игры не получилось. Глупые ферзи-опоссумы все время ползали по доске, сшибая фигуры, а Фредди и Брайан злились и орали на них и на друг друга. В общем, опять подрались, тут уж ясно.

А на следующий же день Брайан прибежал к Фредди и с порога заплясал, тряся перед его носом листочком с новой песней "Белая королева". Фредди молча вытащил из кармана свой листочек, на котором был изложен "Марш Черной королевы". Теперь они стали скандалить, выясняя, чья песня вкуснее. Фредди чувствовал себя не в пример лучше Брайана с его раненой рукой, поэтому побеждал чаще. Но зато Брайану не надо было зализывать свои раны — морщась и поминутно отплевываясь, за него это делала его белая королева...