Империя-1

Я бездумно смотрел на кусок прохлады в горсти. Тонкие струйки падали вниз, обратно в ручей. Пальцам было холодно, с волос капало, нещадно болело все тело, но голова вроде бы оставалась все такой же ясной.

Пить! Большой глоток сразу же вогнал в горло ком льда. Ледяная вода комками проскальзывала в мой желудок, спадал жар. Как я раньше-то не замечал, что весь горю...

Стало еще легче, чуть-чуть. Итак, есть теперь у меня плюсы, есть! Я знаю, где взять еду, знаю, где взять воду. Жизнь не так уж и плоха...

И тут мне стало плохо.

Я боролся изо всех сил — но ничего не мог с собой поделать, меня мутило, в желудке взрывались ледяные бомбы...

Неужели вода отравлена? Или она просто плохая, или тут нанесло дряни из движков аэрокосмического истребителя — движки все же фонят... Да нет, не могло, просто не могло, корректировочные двигатели работали не так уж и долго, к тому же это не маршевые, тут остаточного излучения почти что нету.

Сам виноват. Не надо было так воду глотать, как колонист, до мяса дорвавшийся...

Застыв на одном месте, я боролся с головокружением — как мог боролся, не давая желудку раскинуть свое недомогание на все тело, на всего себя...

Вроде это получилось — волны тошноты угасли где-то внутри. Ободренный, я приподнялся. И сразу же у меня закружилась голова.

Вот к этому я не был готов, этого мой организм уже вынести не смог.

Сначала меня вырвало — желчью и водой, которую я только что проглотил. А потом я просто потерял сознание.

* * *

*

Сверху обрушилась вода. Много-много, целое озеро. Холоднущая и вонявшая тиной. Я пил совсем не такую, я пил хорошую воду...

-Шьет! -Сказал кто-то. -А наили о ене-те...

Н-да. Кто это там ругается? Черт возьми, снова вода — пусть ее не будет, мне от нее так плохо — она же отравлена... Ах, забыл совсем, не вода отравлена, это я перестарался...

Но почему именно ругается? А какого черта я тут вообще делаю?

Подо мной было мягко. Вроде бы трава... И вода, холодная вода собралась лужами возле моей головы.

С усилием я открыл глаза. И увидел перед собой склоненное лицо. Дикарь. Лицо старое, изборожденное морщинами, на лбу остатки какой-то татуировки — сделали давно, и сорвали тоже давно, сейчас уже не разобрать, что там было изначально. Похоже на странного вида крест... Глаза синие, вразлет, и вообще — все лицо состояло как бы из углов.

Пах дикарь не то чтобы противно — но как-то странно. Кисловатый запах, смешавшийся черт знает с чем. Не то пот, не то та кислятина, которую он жрет... Никак не разберешь, да и важно ли?

Поначалу я принял его за чудище, и с воплем отпрянул.

Вернее, попытался отпрянуть. Тело не слушалось. Взрыв боли случился в каждом суставе, в каждом органе, в каждой клеточке тела.

Некоторое время я мучился, корчась на земле. Кислая горечь подступила к моему горлу из желудка, и рвотные спазмы скрутили меня. Но я ничего не ел, и меня просто выворачивало наизнанку, бросало куда-то вниз, вниз...

Боль милосердно погасила мое сознание. Я еще успел увидеть, что меня обступили люди, много людей, а потом все стало уноситься вверх, выше и выше, а сам я падал в какую-то яму, на самое ее дно, и вокруг с ревом и свистом смыкались стены...

* * *

*

Мир шел в течение дней, медленно протискивался сквозь узкие ущелья часов.

Я медленно выздоравливал. Тело не хотело возвращаться из того утомительного состояния, упорно сопротивлялось выздоровлению.

Меня пытались лечить.

От чего? Что вообще со мной было? А кто лечил?

Племя дикарей, кто же еще. Низкие люди, удивительно добродушные и немного суетливые.

Я поначалу ходить не мог совсем. Из-за слабости, помноженной на тяжелейшие повреждения. Но я никак не понимал, какие именно. Внутреннее кровотечение, повреждения внутренних органов, переломы, возможно — сотрясение мозга и лучевая болезнь.

С такими повреждениями не живут, а если и живут, то недолго. Если ты не принимал "Алый восход".

Да и спасет ли "Алый восход" меня? Все зависит от того, какую дозу я получил на орбите. Если волосы пока еще не выпадают, то, возможно, я буду жить дальше. Но все дело в том, что степень моего поражения надо еще определить...

Дикари жили в маленькой деревеньке. Дома тут совсем убогие, деревянные, слепленные из цельных бревен, щели тщательно промазаны мхом и чем-то, напоминающим жидкую замазку. И в таких домах холодно, особенно по ночам — очень и очень холодно, в этом мне пришлось убедиться самому.

Но вот есть печки, рядом с которыми очень тепло. Топят их дровами, мелким хворостом и всем, что может гореть — от чего печки пованивают, но хорошо хоть, что совсем немного. В печках готовят еду — супы из того, что по вкусу напоминает перетертую кукурузу.

Мяса почти не едят. Иногда в том супе, которым кормили меня, плавали мелкие кусочки того, что должно было быть мясом, но кусочки были очень маленькие и их было мало.

Первобытные люди. В лесу охотились, собирали разные корешки и тем жили. Еще было небольшое поле, засеянное чем-то, похожим на пшеницу — его я видел, когда меня переносили в другой дом.

Меня лечили две девушки — совсем еще молоденькие. Одеты они были в коротенькие платьица из выделанных шкур. Иногда приходил шаман, та самая страшная морда, которого я так испугался в первый раз. Лицо его было изуродовано жуткими шрамами, которые впоследствии были скверно зашиты. Татуировка на лбу была сделана так же скверно — наверное, тупой иглой и сажей.

Несколько раз приходил местный вождь. Высоченный для своего племени тип, над девчонками возвышался на две головы, и весь из себя такой — в каких-то амулетах, с искустно вырезанным посохом в руках — посох я не мог рассмотреть, потому что слаб был еще, для меня все сливалось в один грязновато-серый фон, а голоса становились похожи на один сплошной гул.

Вождь подолгу и строго смотрел на меня, ничего не говоря, а потом неожиданно поворачивался и уходил, сохраняя на лице прежнее выражение, и гордо постукивая посохом по полу.

Слишком много впечатлений. Мне казалось, что я плаваю в каком-то большом океане новой информации, и томительно медленно она проникает в меня, напитывает собой мое бренное тело.

Слишком много впечатлений. Слишком много вообще всего, что только может быть — событий, впечатлений, ощущений... Такое случается с туристами в дальних краях. Просто скользят по поверхности, не понимая, что вот это вот здание построено пару тысяч лет назад не только для того, чтобы они могли посмотреть на него сегодня.

Когда вождь пришел в первый раз, я находился в полусне. Девчонки сжались в углу и оттуда внимательно наблюдали то за мной, то за вождем.

Осмотрев меня, вождь что-то сказал. Бессмысленный набор звуков, ничего знакомого.

-Кто вы? -Пересохшими от жара губами спросил я по-русски. Потом спросил на интере. Потом на английском.

-Who are you?

Вождь немного оживился. Навострил уши, словно язык показался ему знакомым. Я выдавил из себя еще пару фраз.

-Where am I? What is districts?

Лицо вождя по прежнему оставалось бесстрастным. Мои невеликие познания в английском он не воспринял, и снова заговорил по-своему.

Я прислушался. Ничего знакомого. Снов набор звуков, хотя и мелодичных, складывающихся слова. Но ни одного знакомого слова, совсем ни одного. Течет речь, вождь говорит, слова складываются в какие-то там предложения, а для меня все это — бессмыслица, ничего не понятно.

-I do not understand... Не понимаю. Я — гражданин Северного Блока... Union Nation... Земля... Terra.

Я говорил еще долго, я выскреб свой английский до донышка, как и интер, даже говорил на русском, своем родном, но постепенно я убедился, что это бесполезно. Английского тут не знают. Не знают и русского, не знают и интера. Это же другая планета, одна из тех трех, куда мы летели. Капелла III, скорей всего. Она же — Хинтар. Но, черт возьми, где же земная колония? Должны же быть тут по крайней мере два города — Единение и Новый Арзамас. Триста лет — за это время тут должна развиться такая цивилизация, что никому мало не покажется. Ладно, подождем пока. Надо выздороветь. А там посмотрим, как лучше заявить о себе.

Вождь обратился ко мне. По крайней мере на нескольких языках. Ни одного я не понял, ничего знакомого. Видя неудачу, вождь развел руками. Чисто земной жест, я даже растерялся, захлопал глазами.

Обернувшись к девчонкам, вождь что-то отрывисто бросил им. Девчонки из угла обиженно воззрились на него. Вождь нахмурился. Сжал кулаки, подошел поближе. Девчонки постарались вжаться в грязную стену, но им это не очень удавалось.

Довольно хмыкнув, вождь быстро закатил одной пощечину. Та потерла щеку и что-то сказала, соглашаясь. Вождь снова довольно ухмыльнулся.

Потом он ушел, а девчонки подошли ближе. Одна достала мокрые тряпки и стала накладывать мне их на лоб. Перед тем, как положить тряпицу, она на секунду подносила ее к губам и что-то шептала.

Колдовала? Молилась? Просто просила удачи — мол, не дай помереть такому незнакомцу, мне он приглянулся, пахать на нем уж больно хорошо будет, вон какой здоровый-то...

Я незаметно уснул, но теперь сон был хороший, не такой, как раньше. "Алый восход" делал свое дело.

* * *

*

Девочки ко мне относились как-то индифферентно. Надо выходить раненого чужеземца — и ладно, выходим. Может, еще чего сделаем, если больной нам понравится. Но не больше, и не надо рассчитывать на большее...

Показное добродушие, обучение языку ничего не изменило. Как неопытные медсестры, у которых дома еще куча детишек мал мала меньше и все они не кормлены, дома белье не стирано и так далее по списку — куда уж тут возиться с каким-то чужаком, тут бы послать его куда подальше да своими заниматься... Ан нет, приказал гадкий староста...

Учили языку просто — показывают предмет, называют его. Совершают действие, называют. Потом проверяют, что я понял, а что не понял.

Так я узнал, одну девчонку звали Ива, а ее подружку называли Веткой, просто Веткой. Клички, настоящие имена не сообщают мне как злому духу. Не сглазил бы. Ива — это тоже, конечно же, кличка, как и Ветка.

А вот мое имя их очень заинтересовало.

-... -Ветка указала пальцем мне в грудь. Потом указала на себя, раздельно произнесла:

-Ветка.

Указала на вторую.

-Ива.

Потом снова на меня.

Имя. Они хотят услышать мое имя...

-Кеннет Малышев. -Так же старательно и раздельно произнес я.

-Кьеньет М`ёшев. -Старательно сказала Ветка. -Кьеньет? М`ёшев?

-Кьен`ет М`ёшев -Повторила Ива.

Ветка нахмурилась. Потом ткнула в меня пальцем, и просто сказала.

-Кьен?

-Кьен. -Согласился я. Ну их, пока их языку выучишь, сам свихнешься. Пусть называют как хотят, потом разберутся.

Ива положила руку мне на лоб, провела, снимая капельки пота.

-Кьен, ...

Я попытался подняться, но она мягко уложила меня обратно.

-Кьен, ...

Наверное, это означало — 'Кен, лежи смирно'. Или — 'Кен, успокойся'. А может быть, и просто 'Кен, ты не должен никуда ходить'. Или 'Кен, скотина такая, как же ты нам надоел-то, когда же ты сдохнешь!'

Мне даже неудобно становилось, как они обо мне заботились. Если надо, носили с места на место, обтирали мое тело мокрыми тряпками, да и просто сидели рядом и что-то рассказывали, а я пытался уложить знания языка в свой воспаленный мозг.

Надо запомнить, надо обязательно запомнить!

И я запоминал.

Самое странное, что в хижине мужчин не появлялось, кроме троих, да и третий как-то мельком.

Вождя-то я сразу определил как местного начальника — прямой такой, худой, как палка, и какой-то жизнью замученный, убитый. Словно на нем поле пахали весь день, да еще и доброго слова не сказали. Второй всего два раза появился, здоровенный тип, когда заходи в дом, пригнулся, да и в доме старался не распрямляться лишний раз. Наверное, местный воин какой-нибудь. Долго он не был — поглядел на меня, хмыкнул и исчез. И еще какой-то непонятный тип, в странной мешковатой одежке, черного цвета, но и этот тоже долго не задержался. Как я понял, это был шаман местный. Лицо изрезано несколькими шрамами, слишком ровными и правильно расположенными, чтобы быть настоящими боевыми. Ритуальные отличия, вот что это такое. Вот эту вот морду я видел перед собой, когда очнулся в первый раз, никаких сомнений.

Кстати, последний посетитель больше всего мне не понравился. Зашел, как к себе домой, девушки при его появлении сразу притихли как-то, хотя сам из себя — толстый, приземистый, даже приземистей остальных, лысоватый, а взгляд-то, взгляд... Сальный взгляд, нехороший, очень нехороший.

Он внимательно смотрел на меня, а я не подавал виду, что нахожусь в сознании, и смотрел на него. Опасно и не особо понятно, что же все-таки он от жизни хочет. И что совершит в следующий момент. Так смотрит щука на окуня, решаю — хватать его сейчас, или чуть погодить, дать вырасти пожирнее.

Но все же чем-то я себя выдал. Наверное, веки не вовремя задрожали... Тип окинул меня пренебрежительным взглядом, повернулся и ушел, осторожно затворив за собой дверь. Хотя мне бы стало спокойнее, если бы он ей с силой хлопнул.

Больше ни одного мужчины ко мне не зашло.

Появлялись еще женщины — но постарше и потолще Ветки и Ивы, неуклюжие и неповоротливые. Просто заходили посмотреть, что я такое и с какого бока меня можно к хозяйству приспособить.

Мне было все равно.

Ива и Ветка ухаживали за мной терпеливо и бережно, словно я для них — это последний мужчина, оставшийся в жизни.

Берегли они меня, причем незаслуженно.

Я лежал и лежал, и медленно выздоравливал.

Что все еще хорошо, я понял очень внезапно и как-то сразу. У меня появилось ощущение времени, я стал вслушиваться в то, что происходит снаружи моего тела, я стал понимать, как и что твориться тут...

Я понял, почему Ива и Ветка никогда не оставляли меня одного — боялись, что со мной что-то может произойти. Или просто им приказали — вождь, староста или кто там еще...

Я понял, что снаружи — какая-то деревня, не такая уж и большая, и вождя все-таки правильнее называть старостой — смысл в том слове был именно такой. Вождь, конечно, но все же это не племя кроманьонцев, эти люди стоят на более высокой ступени развития. Но все же это не тот город, что я видел во время падения... Далеко не тот.

Знахарь уже не появлялся. И снова — лучше уж пусть будет не шаманом, а знахарем. Власть его тут на вождя... Тьфу ты, на старосту не распространяется, скорее даже наоборот, знахарь полностью подчинен и зависит от старосты деревни.

Ива и Ветка — их ко мне приставили, чтобы они меня выходили и обо мне позаботились. Почему не приставили мужчин — вот этого я не понял. Все таки легче было бы таскать меня не двум девчонкам, а двум мужикам, как ни крути.

Но — мужиков не было, я их даже и не видел.

А вот что бы вышло, если бы я вздумал девчонку обидеть? Что бы со мной сделали?

Или это мужиков на виду нету, а тут, за стенами хижины, в полной готовности сидит парочка амбалов. И стоит мне предпринять какие-нибудь нехорошие действия, как меня тотчас скрутят, и... Убьют? Или просто попинают? В теперешнем моем состоянии любой достаточно сильный пинок способен вызвать смерть, так что попинать долго меня все равно не получиться. И то хорошо, что я слабый такой. Значит, сильно бить не будут.