Последний бой Каина

Годы службы при штабе лорда-генерала и сопутствующая необходимость посещать разнообразные дипломатическо-бюрократические сборища сделали способность изображать вежливый интерес моей второй натурой. И я был достаточно опытным солдатом, прошедшим немало военных кампаний, чтобы не заводить лишних врагов там, где этого можно было избежать. Особенно глупо было делать врагом человека, который контролирует бюджет Схолы и по сей день остается изумительно доверчив ко всему, что касается расходов моей кафедры.

— Но, конечно же, ваше требование было отклонено высшей инстанцией, — продолжал Браскер, как будто он не просто констатировал факт, а таким прозрачным образом пытался выудить у меня сведения для подпитки слухов.

— Боюсь, что так, — произнес я, отдавая должное припущенному плойну в своей тарелке.

Переброситься с Браскером парой фраз о том о сем было не так уж и бессмысленно, как могло бы показаться. Возможно, казначей был предвзятым занудой с обаянием сервитора, но, как и большинство бюрократов, поднявшихся до определенного уровня, он имел связи в Администратуме, а кроме того — был блаженно болтлив. Те крохи информации, которые я позволял себе уронить в его присутствии, вознаграждались сполна куда более интересными историями, а я слишком долго общался с Эмберли, чтобы не лелеять потенциально полезный источник информации.

— Я все еще не убежден в том, что возобновление работ на Каппе будет безопасным делом.

Конечно же, моя фраза вызвала у Браскера живейший интерес.

— И почему же это? — спросил он, когда официант убрал остатки блюда, с которого Браскер начал трапезу, и поставил перед ним тарелку с рыбой, источающей нежный пар и украшенной тонко нарезанными клубнями фри.

Я пожал плечами.

— Просто потому, что я так полагаю, — признал я, с удивлением осознав, что сообщаю этому типу чистую правду. Я могу объяснить подобное, лишь признавшись, что неделя после нашего возвращения была для меня наполнена смутными предчувствиями, которые к настоящему моменту не то чтобы не ослабели, а значительно усилились. И я действительно испытал облегчение, наконец-то высказав их вслух.

Если я и был в чем-то твердо уверен, так это в неисправимой склонности Браскера к распространению слухов. Всему перлийскому Администратуму вскоре станет известно, что комиссар Каин испытывает тревогу относительно упомянутого горнодобывающего предприятия. Это неплохо прикроет мою задницу, не говоря уже о том, что добавит нужных штрихов моей репутации, если, Император сохрани, дела на Каппе снова пойдут плохо.

— Ничего конкретного, на что я мог бы указать. Просто инстинкт старого солдата, я полагаю.

— Хмм. — Браскер некоторое время задумчиво двигал челюстями. — Я хорошо понимаю тогда, почему ваше мнение не пошло далеко. Администратум построен на прочном фундаменте явных и поддающихся проверке фактов. Инстинкт одного человека, каким бы отточенным он ни был, не обладает для Администратума таким уж большим весом.

— Это оттого, что вы верите своим инфопланшетам более чем душе. — Это включилась в разговор сестра Юлианна, покрытая шрамами селестинка, наставница послушниц Сороритас.[17] — Вы не прислушались бы и к словам самого Императора, если бы они не были поданы вам в трех экземплярах.

Эти двое были давними соперниками в спорах, более-менее дружелюбно перебраниваясь с тех самых пор, как познакомились, хотя их взгляды на мир были настолько же различны, насколько глубоко впечатаны, что я так и не смог понять, отчего они вообще все еще пытались друг друга в чем-то убедить.

— И я боюсь, что на этом фоне слово комиссара вообще не примут во внимание, — обратился я к новой собеседнице, прячась за фасадом скромности, который я возвел столь тщательно много лет назад.

Сестра Юлианна была неплохой собеседницей, насколько это вообще возможно для людей, способных утомить самого Императора своей духовностью. Мы провели немало удивительно приятных вечеров за воспоминаниями о старых военных кампаниях. Но я слишком часто оказывался на одном поле боя с Сороритас, чтобы полагаться на них в том случае, если дело поворачивало в дурную сторону. Слишком уж меня напрягала их склонность мчаться вперед в поисках мученической смерти, ну или, на худой конец, еретиков, которых можно истребить, вместо того чтобы придерживаться заранее разработанного плана сражения. Такая тактика нередко оставляла армию полоскаться на ветру всякий раз, когда сестры поступали по своему разумению. Это плюс риск оказаться вовлеченным в молебен всякий раз, как только в разговоре повисала пауза, препятствовало тому, чтобы между мной и Юлианной возникла настоящая дружба.

— Ну и глупо с их стороны, — решительно заявила селестинка. У нее были карие глаза, и сейчас они весело рассматривали меня поверх бугра, в который превратился ее не единожды сломанный нос. — Если и был когда-либо человек, за которым приглядывал бы сам Император, то это определенно вы, комиссар.

— Да, мне уже говорили что-то подобное, — признал я, чувствуя себя несколько неловко от того, в каком направлении повернула беседа. — Но я уверен, что Он интересуется моей персоной не более, чем всеми остальными людьми.

Кажется, это ее удовлетворило.

— Если уж говорить об этом, — произнес Браскер, — я бы предположил, что Его внимание в данный момент приковано к Кадианским Вратам.

— О? — я с готовностью уцепился за возможность сменить тему. — И почему же это?

Мне принесли мою рыбу, и я принялся работать ножом и вилкой, разрезая тонкое тесто, в котором она запекалась.

— Так вы не слышали? — Браскер изобразил удивление. — Началось массированное вторжение из Ока Ужаса. Предательские легионы собираются предпринять полномасштабное наступление, насколько я понял, и боевые действия уже охватили большую часть сегментума Обскура.

Полагаю, что со стороны совершенно ошеломительным выглядит то, что мы могли обсуждать катастрофические явления галактического масштаба в столь небрежной манере, но в оправдание я должен указать на тот факт, что происходили они едва ли не на противоположной стороне Галактики. Там, где находились мы сами, тираниды представлялись куда более явной угрозой. На тот момент у нас не было ни малейшего повода предполагать, что последняя яростная выходка Абаддона ударит по Восточному Рукаву сильнее, чем все предыдущие, отозвавшиеся разве что смутными слухами и отчетами о сражениях, просочившимися по астропатической связи спустя годы после того, как пыль самих сражений уже осела.

— Ну, кто бы это ни сказал, можете передать им, что они не правы, — встрял Роркинс с противоположной стороны стола. — И можете добавить, что если они понимают что-нибудь в собственном благополучии, то им стоит прекратить распространять еретическую болтовню, подобную этой.

Мы обменялись взглядами. Конечно же, я не мог этого доказать, но практически не сомневался в том, что свою службу полковник нес в рядах личной армии Инквизиции, а не в Имперской Гвардии, и что он поддерживал связь, хотя бы эпизодическую, со своим прежним начальством. Он, вне всякого сомнения, имел подобные же подозрения относительно моей связи с Эмберли.

Браскер, к сожалению, был либо туповат, либо слишком наивен, чтобы осознать, в какой опасной близости он находится от вероятности, что его имя загремит в списки, обеспечивающие проблемы со здоровьем. Вместо того чтобы прикусить язык, он надулся от важности.

— Моя информация происходит из очень надежного источника, — провозгласил он. — От кодициев из миссии при Астра Телепатика.

Вот тут я насторожил уши, полагая, что, пусть и преувеличенные (мне еще не приходилось встретить астропата, не склонного все драматизировать), эти рассказы содержат в себе некоторую долю истины.

— Насколько можно понять, это вторжение уже называют Тринадцатым черным крестовым походом.

— Чушь и небылицы, — отрезала Юлианна, презрительно хмыкнув и протянув маячащему возле стола официанту свою металлическую кружку, чтобы тот наполнил ее рекафом. — Абаддон как серьезная военная сила закончился после Готической войны, и все это знают. Он не посмеет более сунуть нос во владения Императора.

— Ну что же, будем надеяться, что вы правы, — произнес я, обнаружив, что аппетит мой значительно уменьшился. Я уже встречался ранее со слугами Извечного Врага, чаще, чем хотелось бы вспоминать, и, насколько свидетельствовал мой опыт, недооценивать их было нельзя. Особенно это касалось психа десяти тысяч лет от роду, который большую часть этого времени мариновался в субстанциях Хаоса.

Прервав свою трапезу, я оглядел переполненный обеденный зал с возвышения, на котором располагался преподавательский стол, и отыскал взглядом поредевшую группку своих кадетов-комиссаров, с аппетитом наворачивающих свою еду — попроще, чем на нашем столе. Кажется, они уже свыклись с фактом гибели товарищей, хотя Бриль все еще беспокоил меня. Он стал гораздо более сосредоточенным, чем до встречи с тиранидами. Они с Кларчем дружили, и, без сомнения, Бриль был потрясен его гибелью. Но, в конце концов, нужно понимать, что ни у одного из кадетов не осталось семей или каких-либо других связей кроме тех, которые они сами заводили уже в Схоле. Я хорошо помню, какое ощущение оставляли у меня самого подобные события.

Взгляд мой упал на Кайлу и Стеббинса, которые одновременно с поглощением пищи поглощали информацию со своих планшетов и переговаривались, видимо, сравнивая свои ответы на задание, которое я дал им на вторую половину этого дня («какой объем доказательств необходим, чтобы расстрелять солдата по сумме обвинений на поле боя», если я правильно помню). Потом я взглянул на Нелиса, который задумчиво жевал, прислушиваясь к их разговору и время от времени вставляя какие-то реплики. Донал смеялся вместе с Фристером и Даллори над какой-то шуткой. Именно в тот момент я решил, что должен принять сплетни Браскера со всей серьезностью, чтобы подготовить своих подопечных, насколько это возможно, к наихудшему развитию событий. Даже если, на наше счастье, ничего не случится. И хотя бы за это свое решение я, полагаю, должен поблагодарить маленького смешного казначея.

— Проникновение еретиков в ряды солдат? — услышал я вопрос Донала, заданный скорее с удивленной, нежели с вопросительной интонацией.

Погода стояла необычно теплая для наших широт, и я решил, что утреннее занятие стоит провести на свежем воздухе, оккупировав для этих целей крышу одной из внешних башен Схолы. Мне уже случалось поступать так, и потому никто не подумал об этом как о чем-то из ряда вон выходящем. На таком расстоянии от главного здания у нас было гораздо меньше шансов быть подслушанными. Последнее, чего бы мне хотелось, так это чтобы слух о том, чем мы занимаемся, вернулся к Браскеру и таким образом стал известен половине планеты еще до истечения недели. Роркинс был прав, в данный момент главное — успокоить всеобщие страхи, а не раздувать их, сообщая всем и вся о том, что Герой Империума комиссар Каин принял всерьез слухи о грозящей нам всем жестокой участи.

Я кивнул Доналу и бросил быстрый взгляд через парапет, чтобы убедиться, что поблизости нет никого, кто мог бы услышать наш разговор. С башни открывался вид на долину внизу, от которого захватывало дух. За долиной вставали горные вершины, многие из которых круглый год оставались покрыты снегом. В паре километров от нас и на несколько сотен метров ниже холма, на котором стояла цитадель Схолы, крыши Салюбрии,[18] сгрудившиеся вдоль реки, отражали теплый свет весеннего солнца. Неумолкающий гул самой Схолы доносился до нас, создавая почти не затрагивающий сознание шум человеческой жизни.

Группа рекрутов занималась на стрельбище, разнося картонные мишени на конфетти под строгим взглядом одного из инструкторов-настоятелей, в то время как другой отряд едва вступивших в отрочество юнцов собирался в поход по близлежащим горам, подгоняемый классными надзирателями.[19]

Прищурившись, я едва мог различить знакомый силуэт черного грузовика Арбитрес из Хейвендауна, пробирающегося по серпантину, ведущему к воротам Схолы. В грузовике — еженедельная поставка осужденных преступников для упражнений в допросах, казнях и стрельбе по живым мишеням. Определенно, все вокруг было исполнено мира и порядка, и не было ни малейшей возможности, что кто-то подслушает нас.

— Проникновение еретиков, — подтвердил я.

Нелис поднял руку.

— Мне казалось, что мы сегодня утром должны были изучать методы допросов и получения разведданных, — произнес он несколько разочаровано.

— Совершенно верно, именно этим мы и займемся, — заверил я его. — Но данный вопрос непосредственно связан с упомянутым вами, потому как, насколько свидетельствует мой опыт, нет более важных сведений, чем информация о возникновении еретической ячейки, ведущей подрывную деятельность среди солдат Империума.

Как я и ожидал, вскользь помянутый собственный опыт сразу же заставил кадетов навострить уши, даже Нелис приободрился, глядя на меня оживленнее обычного. Бриль, кажется, тоже вынырнул из своей сосредоточенности, что меня несколько порадовало. Я сделал мрачное выражение на лице и вновь кинул взгляд окрест, на этот раз более для драматического эффекта, нежели из опасения быть подслушанным.

— Мне не стоит даже напоминать вам, что все, что вы слышите на наших уроках, должно оставаться между нами. Некоторые из моих более консервативных коллег могут не согласиться с теми изменениями, которые я вношу в ваш курс обучения.

Определенно, изо всех когда-либо произнесенных мною преуменьшений это было одним из самых ярких. Наш директор, Катберт Каткарт, невысокого сана экклезиарх, посвятивший себя тому, чтобы осложнять молодняку Империума жизнь и учебу, пребывал в сей должностной роли благодаря своему уму, столь ограниченному, что я удивлялся его способности носить на голове шляпу так, чтобы она не падала за отсутствием какой-либо поддержки… Так вот, наш директор, вероятно, получил бы разрыв мозга, если бы узнал, что же я им преподаю. На счастье, к тому моменту, когда подопечные Каткарта переходили под крыло той или иной службы, Визитер, Роркинс и я (а также некоторые другие преподаватели, я надеюсь) обычно исправляли то, что он напортачил.[20]

Я кинул взгляд на кадета, который, казалось, на мои слова обращал внимания много меньше, чем на послушниц Сороритас, которые именно в этот момент начали тренировку на площадке внизу.

— Кадет Маклин. Что вы знаете о Губительных Силах?

Могу поклясться, что внезапная тишина была настолько глубока, что я задался вопросом, не перестали ли мои ученики дышать, глядя на меня десятью парами глаз, в которых ошеломления и ужаса было примерно поровну.

Маклин с минуту открывал и закрывал рот, как вытащенная на берег рыба.