Бумажные кости

Во дворе стояло нечто, весьма отдаленно напоминающее грузовое авто. Обещанный Лампиером транспорт.

— Это то, о чем я думаю? — прохрипел Планкет.

— Ага, — сказал певец. — Карнавальная тележка.

За рычагами сидел старый моряк. Фокси извлек из-за пазухи одну из сигар, ранее принадлежавших певцу, и принялся крошить ее складным ножом, набивая трубку. Физиономия Фласка тоскливо вытянулась. Чиркнула фосфорная спичка. Лицо моряка осветилось красным, и тут же скрылось за клубами дыма.

— Поехали? — сказал моряк. — Всем по местам! А это еще кто?

В ответ глухо проворчали. Фокси с добровольным помощником посмотрели друг на друга. Потом один хмыкнул, другой переступил с ноги на ногу — и разошлись.

Фокси сжалился над компаньонами и подогнал тележку ближе. Но все равно, прошло немало времени, прежде чем они подняли череп и закрепили. Все это время Планкет ругал себя, что с самого начала не догадался зацепить трос на повозке — так бы они давно вытащили череп из бассейна и, небось, были бы уже на полпути к Музею. Проклятье… А как они собираются затаскивать череп в зоологический зал? По лестнице на тележке не проедешь… Планкет решил не забивать пока голову — на месте будет видно.

Наконец, череп был закреплен на кузове. Среди деревянных рыб и раскрашенных морских гадов он смотрелся на удивление естественно, словно всегда там был.

Добровольный помощник отступил назад, в тень ангара.

— Уходите? — спросил Планкет.

Громила что-то пробормотал в ответ.

— Прощайте, друг мой, — пафосно сказал Фласк. — Примите заверения в моем совершеннейшем к вам почтении...

Планкет поморщился. Глупости какие! Нельзя же так благодарить за помощь, тем более — такую. Механик шагнул к громиле, шаря по карманам. Пальцы коснулись прохладного металла. Вот оно! На цепочке закачался, отблескивая латунью, старый хронометр.

— На память, — сказал Планкет.

Из-под капюшона блеснул единственный глаз — который внезапно показался Планкету мудрым и всезнающим. Добровольный помощник что-то проворчал. Хронометр утонул в его громадной черной ладони.

— Пожалуйста, — ответил Планкет. — Может, еще увидимся.

Он проводил взглядом приземистую фигуру в брезентовом плаще и покачал головой. Почему-то случайная встреча больше не казалась случайной. В душе проклюнулся слабый, робкий еще росток надежды. Все будет хорошо. Планкет выпрямился. Все будет...

— Эй, замухрышка! — раздался сварливый голос Фокси. — Уснул что ли?

Планкет вздохнул. Пора было возвращаться в Музей.

Глава XXIII. Сиамский парад

Кит появился из переулка и устремился вниз по бульвару, разбрызгивая на ходу разноцветные искры. В свете газовых фонарей длинное бумажное тело блестело и переливалось самыми невероятными красками. Чудище раскачивалось на бамбуковых шестах, как на тоненьких ножках. Гротескная голова моталась из стороны в сторону. Чтобы с ним совладать, потребовалось человек тридцать, никак не меньше, и все равно казалось, что не они несут кита, а оживший левиафан тащит их за собой. Часть секций порвалась в лохмотья, но веселящихся вокруг людей это ничуть не смущало. Они радостно кричали всякий раз, когда в распахнутой пасти взрывалась очередная петарда.

Щурясь от вспышек, Планкет смотрел на праздничное шествие. Толпа окружила повозку в считанные мгновения, и ничего не оставалось, кроме как присоединиться к процессии. Фокси хмурился, отстукивая ногой замысловатый ритм. Повозка и раньше двигалась еле-еле, а сейчас механик ничуть бы не удивился, если бы их обогнала черепаха.

Над толпой расползались запахи Пуэбло-Сиама — вязкие ароматы черного пороха, опиума и жареной рыбы. Треск ракет и хлопушек мешался с лязгом цимбал, криками и песнями. Планкет где-то читал, что истинное назначение карнавального шума — отпугивать злых духов. Механик прекрасно понимал кетополийскую нечисть: от такого грохота он бы и сам давно сбежал на континент.

Люди восхищенно смотрели на украшенную черепом тележку. Многие указывали пальцами, кричали — голоса растворялись в шуме, сливались в гул. Встав, Планкет разглядел вдалеке еще одну праздничную повозку.

— Они думают, что мы барбюны! — крикнул Фласк Планкету на ухо. — Вот дураки-то!

Фласк упивался вниманием толпы. То, что причиной была тележка, а не его персона, певца ничуть не смущало. Лицо Фласка раскраснелось, он просто лучился от счастья, странным образом являя собой живую иллюстрацию волновой теории света. Самолюбование расходилось вокруг него, словно круги от брошенного в воду камня.

— Дураки, что считают нас дураками? — спросил Планкет. — Очень мило с их стороны…

Фласк на секунду задумался. Мысль так и не смогла уложиться у него в голове, и он ее отбросил.

— Люблю я праздники, — улыбнулся певец. — Во всей полноте раскрывается душа народа…

Глава XXIV. Позор и надежда Золтаха Гарби

Сгорая от стыда, Золтах Гарби сидел на раскачивающемся стуле. Кожаный ремень держал прочно, но чувство уверенности не шло ни в какое сравнение с черными тучами, что лежали у него на душе. Позор! Позор! Он кожей чувствовал насмешливые и осуждающие взгляды, которые бросали в его сторону Люблены и Годси, и даже (стыд и срам!) Булланы. А за спиной ехала прошлогодняя тележка — грязная и облупившаяся. В каждом скрипе колес Золтах слышал бесконечное: позор, позор! Даже летящий над повозкой надувной кит, розовый как поросенок, не мог исправить положение. Память у барбюнов отменная — Золтах не сомневался, что и через сто лет будут рассказывать о том, как Гарби привезли на праздник прошлогоднюю повозку. Выиграй они кубок хоть десять раз подряд, этого уже не изменить.

Золтах устремил взгляд на парящего над толпой бумажного кита. Три десятка сиамцев несли его на длинных шестах. Кит раскачивался на ветру, жил собственной жизнью, независимо от несущих его людей. Под снежной моросью рисовая бумага размокла и рвалась в лохмотья — эти глупые раны раздражали Золтаха, словно напоминание о его провале. Однако смотреть по сторонам еще хуже.

В этот момент кто-то дернул его за штанину. Золтах опустил взгляд и увидел раскрасневшуюся физиономию младшего сына. Бедный мальчик! Теперь его надежды на брак с дочерью Годси накрылись дохлой камбалой, считай, вся жизнь разбита...

— Наша повозка, пап! — крикнул Хеллек. Сквозь треск петард его голос прозвучал на удивление отчетливо.

Золтах печально покачал головой.

— Я знаю, — вздохнул он.

— Там наша тележка! — повторил Хеллек, размахивая руками и указывая куда-то в сторону.

Золтах повернул голову и от неожиданности подпрыгнул на стуле. Ремень дернул его назад, стул опасно накренился — сыновья и племянники с трудом смогли удержать равновесие.

— Пфшшш... — выдохнул Золтах. Изумление и гнев вырвались, точно фонтан кашалота в морозном воздухе. Он поднял руку. Все семейство Гарби разом повернулось.

Сквозь бурлящую праздником толпу двигалась их тележка. В этом не могло быть никаких сомнений — они трудились над ней целый год, помнили каждый мазок краски, каждую резную фигурку. И даже нелепый китовый череп не мог сбить их с толку.

На тележке стоял какой-то бородатый толстяк, и, размахивая руками, что-то кричал толпе. У его ног примостился лысый очкарик нервного вида.

— Это же наша повозка! — охнул Бартас.

Он отпустил ножку стула, и, работая локтями, устремился к похитителям. Оставшиеся родственники еле смогли удержать стул. Перед лицом Золтаха опасно закачалась мостовая, но даже угроза падения не смогла затмить ярости.

— Держи их! — взвизгнул Золтах, вскидывая руку. Всем скопом Гарби устремились в погоню.

Глава XXV. Беда не приходит одна

Планкет потянул Фласка за рукав.

— Думаю, тебе стоит обратить на это внимание.

— Ээ… В чем дело? — певец взглянул на компаньона.

Планкет молча показал.

Усиленно работая локтями, сквозь толпу к ним пробивалось человек восемь барбюнов — механик узнал их по глупым квадратным шапочкам. На лицах застыло отнюдь не праздничное выражение. Злые глаза смотрели на повозку, а в руках — Планкет готов был в этом поклясться — блестели ножи.

— Это барбюны, друг мой, — сказал Фласк. — Забавная малая народность, родственная то ли туркам, то ли норвежцам — все время путаю. Неужели вы никогда их не встречали? Они делают очень хороший самогон, настоянный на редких видах рыб и травах. Мой вам совет — обязательно попробуйте...

— Я знаю, кто такие барбюны. Они, похоже, собираются нас убить.

— Не говорите ерунды, друг мой, — отмахнулся Фласк. — Барбюны совершенно безобидны. Они прекрасные сапожники, гробовщики и краснодеревщики…

— Гробовщики, — кивнул Планкет. — И как раз собираются нас похоронить.

Лампиер выглянул из-за черепа и удивленно присвистнул.

— Вареная акула! Похоже, ребята хотят забрать свою тележку. Ну, надо же...

Открыв рот, Планкет уставился на шкипера.

— А это их тележка?

Лампиер наградил его сочувствующим взглядом.

— Разумеется, копченая селедка, а где я еще мог взять барбюнскую тележку?

— Конечно... — вздрогнул Планкет.

Над толпой на тяжелом стуле плыл круглощекий старик. Выпучив глаза, он смотрел на Планкета, и что-то кричал. Хорошо еще, механик не слышал слов, хотя и догадывался о их значении. Подобного он не пожелал бы даже Фласку.

От барбюнов их отделяла лишь пара десятков метров; даже с учетом окруживших повозку людей они доберутся до нее за считанные минуты. Планкет огляделся. Из плотной толпы ему не выскочить, разве что... Впереди виднелся ажурный балкон доходного дома. Если залезть на череп, подпрыгнуть и схватиться за ограждение. Потом на крышу, а там уже рукой подать до порта. Мексика звала с пугающей настойчивостью, раз за разом напоминая о своих выжженных солнцем пустынях.

Планкет безвольно опустил руки. Глупости — никаких шансов. Даже если он сможет зацепиться за балкон... Черт! Неужели было мало Шульца и разбитого черепа? Жизнь казалась несправедливо жестокой.

— Нужно что-то делать! — не выдержал Планкет.

Певец смущенно покосился на Лампиера. В глазах шкипера светился нездоровый интерес — похоже, его забавляла сложившаяся ситуация. Выхватив у прохожего бенгальскую свечу, он замахал ей приближающимся барбюнам.

— Не зли их! — взмолился Планкет.

— Не дрейфь, как камбала в котле, — весело сказал Фокси. — Это же барбюны. У них мозгов меньше, чем у каракатицы. Тупые, что твой череп.

Планкет не сразу сообразил, что шкипер говорит о ките.

Фласк в волнении покусывал нижнюю губу. Певец не разделял энтузиазма Лампиера по поводу барбюнской глупости. Тупые — не тупые, а вот ножи в руках самые настоящие. И выглядели барбюны, мягко говоря, решительно.

— Шкип, — протянул Фласк. — Эта повозка может ехать быстрее?

Фокси почесал подборок.

— Быстрее никак... Разве что по людям. Вот были бы у нас такие круглые пилы, как у мученых. Вжик — и, глядишь, быстрее бы поехали.

Планкет закашлялся. Для полного счастья им как раз не хватало циркулярных пил и массовых убийств. Это даже не каторга — за такое их живьем скормят кашалотам. Он толкнул Фласка.

— Кто у нас артист? — голос Планкета срывался. — Тогда сделай так, чтобы толпа расступилась! У тебя это замечательно получится. Спой им — и мигом все разбегутся...

Фласк застыл, точно Лотова жена. Спеть? А ведь очкарик прав! Вокруг сотни людей, которые могут оценить его талант. Это не зануда Планкет, ни черта не смыслящий в музыке. О подобной публике не мог мечтать даже Шаляпин.

Глава XXVI. Одиночество кальмара

Прищурившись, Сайрус Фласк оглядел публику. Толпа кипела праздником, взрывалась в блеске хлопушек и петард. Из тумана и дыма выглядывали улыбающиеся лица, и, если бы не барбюны, жизнь была бы прекрасна. Но он ведь настоящий певец? Несомненно! А человеку искусства положено жить на грани, ходить, так сказать, по лезвию ножа. Мысль о том, что, несмотря на все угрозы мира, он продолжает нести знамя истинного искусства, грела как лучший коньяк по двести крон за бутылку. Фласк выпрямился. Налетевший ветер разметал волосы.

— Любезные жители Кетополиса! — пророкотал певец.

Кое-кто обернулся, даже помахал рукой. Фласк скрыл улыбку. Ничего, один куплет, и этот зал будет его. Он так споет «Левиафана», что затмит даже Шаляпина. И хорошо, что они выступают в один день — легче будет сравнивать. Вот оно, прямое подтверждение старой истины, что всему свое время...

Он театрально откашлялся.

— Опера «Левиафан», ария Китобоя!

В толпе пару раз хлопнули, и Фласк благодарно поклонился.

И вдруг понял, что не помнит ни строчки. Ария, которую он так любил, которую слышал, должно быть, тысячу раз, попросту испарилась из памяти. Не осталось ни одного слова, ему не за что было зацепиться.

В толпе оглушительно свистнули. Что-то ударилось о борт повозки, на лицо попали теплые брызги.

— Давай уже, толстяк!

С глазами, полными паники, Фласк повернулся к компаньону, однако тот смотрел исключительно на приближающихся барбюнов. Помощи от механика ждать бессмысленно.

Проклятье! Фласк почувствовал, как по спине сбегают крупные холодные капли — то ли дождь, то ли выступивший от ужаса пот.

Но он же человек искусства! Его не может остановить подобная мелочь! Не должна! У Шаляпина есть армия суфлеров, так ведь Сайрус Фласк лучше Шаляпина.

И он запел, на ходу сочиняя слова.

— Известно всем, что в океане живут чудовищные твари...

Толпа (во всяком случае, человек пять, шедших рядом с тележкой) отозвалась радостными криками. В День Большой Бойни никто не стал бы спорить с подобным утверждением.

— И все, почти без исключенья, способны вызвать отвращенье...

Эта строчка вызвала еще большие восторги. Фласк кожей чувствовал текущие через него флюиды обожания. Об этом он мог только мечтать — полный контакт с залом. Полный, черт возьми! А после волна вдохновения накрыла Фласка. Новые упругие строчки срывались с языка, и он уже не мог их удержать.

— А он краснеет и прячет злобные глаза...

Краем глаза Фласк видел, как вытягивается лицо Планкета. Механик был явно сражен его талантом. Певец удовлетворенно усмехнулся.

Между тем настроение толпы изменилось. Восторг и улыбки быстро уступили место озадаченности. Кто-то уже попятился от тележки, бросая на Фласка испуганные взгляды. Беспокойство захватывало все большее количество людей. Чувствуя, что начинает терять контакт, Фласк запел еще громче. Однако это только ускорило бегство. Фласк попытался подключить свои актерские способности и весьма живо изобразил кальмара в стеклянной банке — образ, подсмотренный в Музее Естественной Истории. Толпа отхлынула от него, словно от прокаженного.

К счастью, отступали они в сторону барбюнов и заметно оттеснили их от повозки. Но это уже не радовало Фласка — он успел вкусить славы и не собирался сдаваться.

— Но тщетны монстровы мечты! — закричал он, дико размахивая руками.

Тележка дернулась, повернула в сторону. Люди спешили уйти с пути — и спасались они не от колес, а от разошедшегося певца.