Все, что у меня есть

— Полночный плач и чистую тряпицу, с висков у мертвых снятую луной(*) — "Помнишь, Никрам, когда-то и у нас были белые крылья".

Я вздрогнул: лисенок сказал мне, что он читал "Полночный ветер, последнюю песнь ушедшего народа"... и у него были бело-серебряные волосы и ярко-серые глаза... Всю ночь я пил с потомком давно сгинувших полуночников, ни разу не задумавшись об этом, а ведь они единственные из эльфов имели такую расцветку. Много веков назад их знать запятнала себя предательством, за что поплатились жизнью все высокородные полуночников, до одного. Их княжество было разделено на части, а народ рассеялся. У моего отца были темно-серебряные волосы, я тоже их потомок, но во мне древняя кровь умерла... При чем здесь крылья? Эремийон имеет ввиду свою боевую форму? Я бездумно продолжил цитату из "Последней песни":

— В беззвездном ночном молчании — "У тебя и сейчас есть крыло".

Он засмеялся: "Одно. Серое".

"Стальное. У меня не осталось ни одного", — я скривился, вспомнив мерзкую чешуйчатую тварь, мою боевую форму. Неужели когда-то и Никрам был похож на сказочного ангела в изменении?

— Летит по дороге всадник и бьет в барабан округи — "Это не сталь. Это грязь и кровь. Что с нами стало, Никрам" — На ледяной наковальне сложены детские руки — "Я знаю, когда это началось для меня. Если бы я тогда не подчинился отцу... если бы повернул войска и не позволил твоему брату войти в Серебряный город. Может, не было бы резни в Нэйоране" — Возьмут они твое сердце и серебра начеканят — "Иногда я думаю — ты зря прорывал окружение, зря пачкал свои руки, вынося меня оттуда. Лучше бы я сдох вместе с родичами, которых предал так бездарно — ради чужих интриг. Достойная расплата за тупость".

Во мне перевернулось что-то огромное и стало больно дышать. Значит, мой народ вырезали ради каких-то интриг? Я не помню, что сказал вслух, может очередную цитату, а может, бессмысленный бред... "Это не ты предал, Рэм. Это тебя предали".

Эремийон стиснул зубы и напрягся на мгновение. Потом осторожно отстранил голову девочки от себя и застегнул ширинку:

— Спасибо, сударыня — "Сваливаем отсюда, Рам".

Мы возвращались во дворец пешком, в бездумном молчании, на сером рассвете. И вернулись очень быстро — бледнеющие фонари слились в одну полосу, приведя к Северным воротам.

* * *

Огонь все еще бродил в моей крови, тело требовало разрядки. Я пришел к Тилю и стащил с него одеяло. Он тихонько заворочался, во сне его ночная рубашка закаталась чуть ли не до подмышек, а нижнее белье он не носил, видимо, принципиально. Я с удовольствием гладил и целовал хрупкое теплое тело, и был весьма удивлен, когда услышал:

— Не надо, Никрам, ты пьян, пожалуйста, не надо...

Мальчишка даже осмелился вырываться. Что это значит? Я машинально придавил его рукой, и закусил губу, глядя как он вертит голой попкой и сучит ножками, все повторяя свое "не надо". К бесам эти капризы, я же помню, как ему нравилось утром. Да, вино отбило напрочь и тень памяти о моих способностях мага разума — дар сочувствия покинул меня той ночью. Поэтому я шикнул на Тиля, чтоб молчал и не дергался, и потянулся за маслом. Мальчик плакал, пока я имел его, придерживая под живот и за шею, а я не замечал этого, увлеченный холодной и острой струйкой исходящей от него энергии. О, мой муж не был пустышкой, как эльфы в клубе, его едва зародившаяся магия обладала столь тонким вкусом... Я беспечно наслаждался им, когда в голове у меня что-то щелкнуло, и я внезапно осознал, что Тиль скулит от боли: моя мерцающая боевая форма терзала его магическое тело.

________

*Здесь и далее стихи Фредерико Гарсии Лорки

Глава 13. Мой выбор.

Путь рейнджера.

Я скатился с Тиля и вообще с кровати, как будто меня пнули. Вскочил на ноги, прижимаясь к стенке — подальше, как можно дальше, чтобы не задевать его вспышками своей магии.

— Прости... прости, малыш...

Он, всхлипывая, отполз к стене, совсем затерявшись на огромной кровати. Но я видел его глаза — и боль и страх в них. И безысходное отчаяние. Что я наделал. Я вспомнил, как вчера еще утром обещал ему, что никогда не обижу, и вот, не прошло и суток... Мне хотелось подойти к мальчику и обнять, успокаивая; но этого делать было нельзя — чтобы не навредить еще больше, одним своим присутствием. Я же не знал, что неустойчивые магические колебания, от которых так млели лишенные силы эльфы в клубе... и такие восхитительные, когда исходили Эремийона... что для слабого мага, вроде Тиля, они обернутся изощренной пыткой! Но оправдываться бесполезно: разве не просил он меня остановиться? Что за гнусная самоуверенность — считать, будто я знаю, что ему надо лучше его самого. Тоже мне, нашелся подарок судьбы. Тупица, еще хуже принца. Спорим, тот хотя бы осознавал, что творил, если насиловал...

— Прости, Тиль, клянусь честью — я больше не прикоснусь к тебе.

Я резко развернулся и вышел: надо было велеть секретарю позвать целителя.

Взъерошенный целитель пришел очень быстро и склонился издалека в поклоне, прошелестев:

— Что случилось, Ваше Высочество?

— Осмотрите моего мужа.

Я наблюдал за его действиями, стоя в дверях и стискивая зубы: бесов лекарь щупал и водил лапами по обнаженному мальчишескому телу. Нет, я, конечно, видел, что он напитывает и расправляет энергетические меридианы Тиля, но... Это злило, да, — слишком похоже на ласку.

— А одежда сильно помешает процессу излечения?

— Процессу излечения сильно мешает ваше присутствие, Ваше Высочество, — выдавил развратный тип, вздернув подбородок и сжимаясь от собственной смелости.

— Прекрасно, — хмыкнул я, — Тогда мой супруг оденется, а я избавлю вас от своего общества. Но, господин целитель, это не значит, что я не проверю результат.

Малыш, весь красный, потянулся за ночнушкой, целитель одарил меня боязливо-неприязненным взглядом...

— И штаны одень.

Тиль просеменил к встроенному шкафу, огибая меня по большой дуге, и вытащил оттуда что-то полупрозрачное.

— Приличные.

Он вздрогнул, выронив непристойную тряпку:

— Прости, Никрам, но здесь все такие...

Я принес ему из гардеробной одежду и оставил ее на полке шкафа.

Тиль, Ниаст, целитель — все сопровождали меня затравленными взглядами. Охрана незаметно подавалась назад. Я чувствовал себя лимургом, зашедшим в гости пообедать, и вспоминал эльфов, поспешно сматывающихся ночью при нашем появлении. Наверно, среди них было немало слабых магов... Развратный тип закончил, и я заглянул в спальню: меридианы в магическом теле мужа были поправлены, а сам он скромно сидел на кровати, сложив ладошки на коленях и опустив глаза.

Как же я устал от этого страха. Я малодушно сбежал от них всех и бездумно пошел по коридорам, приведшим меня к покоям младшего князя Нарвендайза. Я остановился и подумал, что князь не мог не лгать, разыгрывая лучшего друга — ведь как же тогда, в самом деле, возможно не заметить подмены! Но то, что он показывал мне, было наполнено столь искренними и чистыми чувствами, что я был безмерно благодарен за его маску. Вот в ком нет ни капли страха — лишь отвага и сила. И можно не сдерживаться. Пусть преследует свои цели, я поддержу, когда узнаю их — лишь бы они не были низменными... Моя ладонь легла на дверь в невнятном порыве, мне словно хотелось услышать беззвучные слова Эремийона, — и двери резко распахнулись от моего невесомого касания.

Адреналиновое пламя снова вспыхнуло в крови, и я шагнул внутрь, словно в логово лимурга. Эремийон стоял посреди обширной черной гостиной и скалился в знакомой психопатической улыбке. Двери захлопнулись.

— Мой принц желает продолжить веселье? — он был обнажен, как будто только встал с постели — успев лишь накинуть черную рубашку, но и не подумав застегнуться.

— Желаю.

Адмирал прижал кулак к сердцу, отдавая честь, потом скрестил руки перед собой, резко развел в стороны — и вот он уже держит два меча, переливающихся в извивах маленьких фиолетовых молний. Я обреченно улыбнулся: сейчас притворяться станет невозможно. Конечно же, я умел держать меч в руках и знал пару ритуальных движений... но этим мое владение архаическим оружием и ограничивалось. Древний воин-маг, веками резавший этими штуками врагов, в честной схватке покончит со мной за секунды.

— Мне тоже раздеться? — "А как ты относишься к ножу и пистолету?"

— Так ты меня порадуешь безмерно, — фыркнул князь, — "С пистолетом — это к моему папочке".

Он разочарованно отшвырнул мечи, и те сверкающими дисками прокрутились в воздухе перед тем как исчезнуть. Потом коварно мне улыбнулся:

— А помнишь, как ты порадовал так же посольство дроу — два года назад?

Я молчал, ожидая продолжения.

— Помнишь?

— Нет.

— Как жаль — "Трудно вспомнить то, чего не было, не так ли?"

Мы смотрели друг на друга в звенящей тишине. А потом князь усмехнулся и заговорил о погоде.

— Что же ты молчишь? — спрашивал меня он все в той же тишине.

— Ты же и так все знаешь, Рэм, — безмолвно отвечал я.

— Нет. Я не знаю, — он кружил вокруг меня, как подбирающийся хищник (я напряженно пошевелил пальцами), — Ты совсем ничего не помнишь. Но ты так похож на себя прежнего. Как будто тебе снова 120 лет. Как будто у тебя есть крылья. Но ведь крыльев нет. Твоя аура, магическое тело — все осталось. А душа помолодела и лишилась памяти. Или ты обзавелся новой душой, Никрам? Или как к тебе обращаться?

Я похож на Никрама в молодости? Неправда! Впрочем... если вспомнить, как я обошелся с Тилем... может, давным-давно принц был просто ангелом по сравнению со мной — у него ведь даже были крылья... Но что сказать Эремийону — правду? Нет, не могу, мне нужна его дружба, я не выживу здесь один, — даже если она будет основана на таком же обмане с его стороны, как и с моей.

— На меня было совершено покушение, Рэм. И теперь я совсем ничего не помню. Уже третьи сутки пытаюсь понять, что происходит вокруг.

Теперь он ожидал продолжения — остановился передо мной, склонив голову набок.

— Ты мне веришь?

— Я, — он медленно улыбнулся, — Я решил тебе верить. А ты, Рам, — считаешь меня причастным к покушению?

— Я тоже... решил тебе верить.

Мы снова уставились друг на друга, демонстрируя потрясающую глубину доверия.

— Мне, — наконец выдавил я, — Нужна твоя помощь, Рэм. Я не знаю, кто и зачем на меня покушался. И что за дерьмо с этими бесовыми копропетросами. И о чем мы собирались говорить с моими братьями. Ничего не знаю.

— Ты просишь меня как мага разума?

— Нет. Как друга.

— Ты только что доверил мне свою величайшую слабость. И не доверяешь вернуть свою силу?

Я отвернулся, закусив губу. Не собираюсь изворачиваться и оправдываться. Эремийон фыркнул:

— Ты бесов параноик. Будешь упираться, наверно, даже если тебе снести весь мозг нах...й.

— Хотелось бы мне посмотреть на тебя со снесенным нах..й мозгом! — разозлился я.

— Мне нельзя, — засмеялся он, — Это ты всегда был слишком умным, тебе не страшно немного потерять.

Он резко оборвал смех и положил руку мне на плечо, глядя в глаза:

— Всегда был на голову выше всех нас, Рам. И твоя дружба — всегда была для меня незаслуженной честью. Я не знаю, что ты во мне находил... может теперь никогда и не узнаю... но надеюсь хоть немного заслужить эту честь.

— Спасибо, — я сжал его руку, чувствуя себя донельзя гадко, — А что ты, Рэм... что ты находил в таком чудовище, как я?

— Это неправда... — он отошел к винной стойке и принялся рассеянно перебирать бутылки, — Так кажется, но это неправда...

— Я только что изнасиловал своего мужа и раздолбал к бесам его магическое тело.

— Дебил. Целителя вызвал?

— Да. Я просто не предполагал, что так получится. Просто хотелось потрахаться.

— Потрахаться? — расхохотался он, — Нет, ну, точно — дебил.

— Спасибо за понимание и поддержку. Ты можешь помочь ему сегодня? Как маг разума?

— Всегда пожалуйста. Так не терпится зализать свою вину? Я знаю много интересных способов...

Я зарычал, и Эремийон с усмешкой поднял руки:

— Согласен, согласен, я уже понял, что ты не дашь мне проспаться.

Я удивился:

— А тебе надо?

Обычный тренированный солдат с легкостью проведет на ногах дня три, с силой же великих магов можно, наверно, не спать пару недель!

— Да, — он выбрал склянку с чем-то ядовито-желтым и разлил это по крошечным стопкам, — Сон очищает разум от безумия. Забудешь поспать несколько дней — и оно начнет глодать тебя. А вино — открывает ему двери настежь. Ты действительно все забыл.

— Ага, а то я удивился — для чего ты в бутылках роешься. А ты, оказывается, ключ ищешь. К дверям. Ну, теперь-то все понятно.

Князь смеялся:

— Это противоядие. Последняя разработка доблестных королевских фармацевтов. Избавляет магов от последствий опьянения всего лишь за час здорового сна, — он протянул мне стопку, и я с подозрением принюхался: пахло мерзко. — Я бы с удовольствием поспал подольше, но день предстоит, судя по всему насыщенный. Только надо пить поближе к кровати — рубит на раз. Пойдешь к себе?

К тому времени мы уже успели обсудить вслух погоду в пяти княжествах и перешли к шестому — Нарвендайз.

— Я с удовольствием воспользуюсь твоим гостеприимством, Рэм... Если ты оденешь штаны, — брякнул я и удостоился лицезрения поразительного зрелища: адмирал флота, младший князь Нарвендайз покраснел.

Да-да, он опустил глаза, недоуменно оглядывая свой обнаженный живот, ноги, а главное — немедленно вставший член, и залился краской. Я чуть не умер от смеха:

— Ты... ты забыл про собственную голую задницу?!

— Главное, ты о ней все время помнил, — тоже засмеялся он, — Боги, это же надо так нажраться...

Мы выпили омерзительную до дрожи настойку, сидя на кровати — почему-то в голову не пришло воспользоваться разными спальнями — и мир вокруг поплыл и закачался. Я лег, пытаясь сфокусироваться на глазах князя, но обнаружил только его руку: она лежала рядом с моей на расстоянии волоса.

— Надеюсь, ты не призовешь внезапно свои мечи, Рэм, — прошептал я.

— Внезапно... случаешься только ты, Рам... Жаль, ты не помнишь — детьми мы часто дрыхли вместе... втроем с моей сестрой... однажды ты захотел во сне есть и призвал половину тухлой бараньей туши...

Я наконец нашел его взгляд и улыбнулся:

— Я рад, что ты на моей стороне, Рэм.

— Так было и так будет, Рам.

* * *

Через полтора часа часа мы были в моей гостиной. Князь развалился на диване и душераздирающе, явно напоказ, зевал. Я слегка нервничал:

— Будь с ним поласковей, Рэм...

И сам отправился за Тилем. Он поднялся мне навстречу в малой гостиной, разряженный, как куколка, во все белое и тонко-облегающее. Робко поздоровался, прижимая руки к груди, и тихонько улыбнулся, заглядывая глаза. Я был готов ко всему — обиде, обвинениям, холодному молчанию... Но только не к такой реакции — словно ничего особенного не произошло, все как обычно. Это было страшно и стало еще страшнее, когда он сказал: