М. Г. Мещеряков и его время

...Ускоритель был доведён до новых энергий за полтора года. Никакого "овса", как говорили тогда, для военных не перепало. Время жизни пионов оказалось слишком мало, проблема пионной бомбы была закрыта, и у Дубны сохранилась перспектива и дальше возделывать мирный атом. Военные остались недовольны. Вот как об этом рассказывал В. П. Джелепов. МГ в это время был, как говорили тогда, "на востоке", и Джелепову пришлось отдуваться. Венедикт Петрович много раз рассказывал эту историю, каждый раз с удовольствием и каждый раз немного иначе.

П. С. Исаев: "Многие первоклассные результаты были доложены на международном совещании по физике частиц высоких энергий, проходившем в Москве с 14 по 26 мая 1956 года в присутствии ведущих ученых из США, Великобритании, Италии и других стран. На международном уровне прозвучали имена молодых экспериментаторов и их руководителей: М. Г. Мещерякова, В. П. Джелепова, М. С. Козодаева, Ю. Д. Прокошкина, Б. С. Неганова, Ю. М. Казаринова, А. А. Тяпкина, В. П. Зрелова, В. Б. Флягина, Р. М. Суляева, С. Б. Нурушева, Г. И. Селиванова, В. И. Данилова, В. П. Дмитриевского, Ю. Н. Денисова, А. И. Филиппова, Ю. А. Щербакова, Н. И. Петрова, А. В. Честного, Б. И. Замолодчикова, В. С. Катышева, А. А. Кропина и др. Среди фамилий докладчиков прозвучала также фамилия Б. М. Понтекорво".

В. П. Зрелов: "...Что же касается наших результатов, полученных на большом магнитном спектрометре (при двух вариантах его работы — "мезонном" и "нуклонном"), то об этом можно судить хотя бы по реакции участников "Первой Всесоюзной конференции по физике частиц высоких энергий", проходившей в мае 1956 года в Москве (в ФИАН). Во время выступлений М. Г. Мещерякова и Б. С. Неганова присутствовавшие иностранные ученые то и дело поднимали над головами свои фотоаппараты и "на вскидку" проводили съемку всех иллюстраций по этим докладам. Второй успех этих работ пришел к нам во время проведения "Первой конференции по использованию атомной энергии в мирных целях", проходившей вслед за "Московской" в середине 1956 года в Женеве. На ней Михаил Григорьевич представил четыре доклада, опубликованные в трудах этой конференции. Я там не был, но, как говорили, в женевских газетах писали, что русские ученые поразили своих западных коллег не только своими широкими брюками, но и серьёзными научными исследованиями".

НЕЗАБЫВАЕМОЕ ВРЕМЯ

Трепещет в страхе весь народ,

От гласа моего сосновый бор немеет,

Хочу — и Волга вспять пойдёт,

И Каспий жалкий обмелеет...

Из анонимного стихотворения "Воевода"

Всякая власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно.

Лорд Актон

На базе ускорителя была организована научная лаборатория, получившая название гидротехнической, сокращённо ГТЛ, ставшая той молекулой ДНК, из которой развилась институтская Дубна.

К декабрю 1949 года, к пуску ускорителя, главное было уже построено: баня, прачечная, хлебопекарня, магазин, ясли, детский сад, школа и административный корпус. Не было ещё больницы, но был здравпункт. Но все и так были здоровы. Во-первых, молодость, во-вторых — эпоха. Работали артезианские скважины, снабжавшие посёлок водой. Сам посёлок состоял из 24-х каменных жилых домов, среди них — двухэтажная гостиница, в ней потом жил и писал свою книгу о времени, пространстве и тяготении академик В. А. Фок. Это уже потом построят Дом культуры "Мир", стадион "Наука", бассейн "Архимед", первый ретранслятор телепередач на Чёрной речке, появится асфальт на улицах и тротуарах города и регулярное пассажирское сообщение с Москвой, вспоминал Михаил Григорьевич.

Строительство установки "КМ" затягивалось, и через год МГ удалось отхряпать у своего будущего соседа Векслера 5 уже выстроенных и стоящих без дела 12-квартирных домов. К Векслеру, видимо, в силу его небольшого роста, начальственные лица относились снисходительно; казалось невероятным, что этот маленький человек может руководить большим коллективом людей. Крепкого сложения генерал Лепилов говорил: а вот здесь построим для Векслеришки дачу...

М. Г. Мещеряков: "Первое время жизнь в научном городке, как и во всей стране в послевоенные годы, была суровой — кухонные печи топились дровами, в домах отсутствовала горячая вода, тротуары и улицы были покрыты укатанной щебёнкой, невелик был ассортимент продуктовых товаров, но зато обильными были уловы рыбы в Волге".

МГ был и научный руководитель, и администратор, и хозяйственник; на нём держалась вся инфраструктура быстро растущего посёлка физиков и инженеров; вспоминая о тех временах, Михаил Григорьевич однажды едко заметил: "Чем только ни приходилось заниматься... В пятьдесят четвёртом народу захотелось красного перца...".

В посёлке было три клуба, и ещё один — в деревне. В клубе стройуправления своего кинозала не было. Клуб ГТЛ находился в административном здании Гидротехнической лаборатории и сохранился до сих пор: это Дом учёных, только без кафе — его пристроили позже. Без Мещерякова не начинали сеанс, о чём до сих пор в Дубне ходят разные легенды. В клубе ГТЛ собиралась знать, а публика попроще ходила в клуб ЭФЛАН — Электрофизической лаборатории Академии наук, как называли Лабораторию высоких энергий.

Всё было поставлено на правильную основу: в центре внимания был физик.

М. В. Богачёва (первая заведующая и собирательница научно-технической библиотеки): "В начале 50-х годов сотрудники нашей лаборатории жили, можно сказать, одной большой дружной семьёй. Были мы тогда очень молодыми людьми. Семьи сотрудников ближайшего окружения М. Г. Мещерякова часто собирались в коттедже В. С. Катышева или самого Михаила Григорьевича, иногда выезжали на пикники на берег Дубны, плавали, катались на лодках. Михаил Григорьевич был весёлым, остроумным, иногда танцевал (если его настойчиво приглашали), снимал наши весёлые сборища на свою камеру".

В чём особенность людей того времени? Они все были востребованы.

Г. А. Лексин (первый аспирант МГ): "В то время Мещеряков обладал в Институте и поселке при нём всей полнотой власти".

Всё подлежало зашифровке, всё называлось не своими именами: строительство ? 283, установка "М", Гидротехническая лаборатория. МГ вспоминал, что однажды над писсуаром прочитал: "Оправляйтесь молча". Названия у посёлка не было, а тем, кто добирался сюда по казённой надобности, сообщали волшебную фразу, которую нужно произнести: "Я — в хозяйство Мещерякова".

Надо ли добавлять, что и самого посёлка не было на карте? Как не было и органов местного самоуправления: всё подчинялось Первому Главному Управлению, сокращенно ПГУ — будущему министерству среднего машиностроения, читай — атомной промышленности.

После войны наметилось единство науки и государства, и ПГУ был воплощением этого единства. В. Б. Злоказов как-то мимоходом назвал МГ научным феодалом. Действительно, многое напоминало феодализм. С Ванниковым, председателем ПГУ, МГ мог ещё говорить запросто, но как подчинённое лицо, а Берия стоял ещё на одну ступеньку выше, выше него был только Сталин.

МГ вспоминал, как однажды ему на стол легло заявление с просьбой предоставить три дня отпуска, "чтобы жениться на Украине". Рискуя впасть в местный колорит, расскажу ещё одну историю, которую слышал от А. Н. Синаева, почётного гражданина города. Алексей Николаевич был не только физиком, но и депутатом местного совета всех созывов, начиная с 1954 года, когда в Дубну пришла Советская власть, и кончая 1993-м, когда президент Ельцин своим указом распустил Советы всех уровней. Один человек, получивший направление к МГ, хотел вернуться в Москву и поставил себе целью добиться своего во что бы то ни стало. Он писал заявления и прикладывал к ним всевозможные медицинские справки. Ответ каждый раз был примерно один и тот же. Нельзя работать во вредных условиях? Хорошо, не будете. У нас для Вас найдётся другая работа. Однажды этот человек где-то раздобыл справку, что ему нельзя работать с напряжением больше 40 вольт. МГ посмотрел на него с уважением и подписал заявление об уходе.

МГ стал членом Научно-технического совета ПГУ ещё в конце 40-х годов. Тогда он и вошёл в круг высокопоставленных начальственных лиц, из которого, по сути, никогда уже не выходил — даже во время своей 10-летней "опалы". Люди эти мало напоминали русскую профессуру дореволюционной формации, но они были просты и понятны, и у них тоже можно было кое-чему поучиться. Например, искусству управлять людьми в условиях командно-административной системы. Умение надевать на себя маску таинственности, знания государственных секретов.

Флёров спросил братьев Нехаевских, основателей дубненской школы воднолыжников, после того как их шестнадцатилетняя ученица Наташа Румянцева взяла "золото" на чемпионате мира: враги есть? Те растерялись: да вроде нет. Теперь будут, пообещал Флёров. "Эти слова мы вспомнили не однажды...".

Для МГ подобный момент наступил после Америки, когда его сразу назначили научным руководителем строительства установки "М". Курчатов выделил его из всех. Это не ускользнуло от внимания других учеников и сотрудников Курчатова. Теперь надо было держать ухо востро.

В начале 1953 года Гидротехническая лаборатория, бывшая до того времени филиалом Лаборатории ? 2, получила самостоятельность и позднее была преобразована в Институт ядерных проблем Академии наук, сокращённо — ИЯП АН. Вот тогда МГ и воскликнул: и я пан СССР! В том же году его избрали членом-корреспондентом Академии наук. По предложению Курчатова. Первый раз это предложение прозвучало ещё в начале 1950-го. МГ ещё не был доктором. Для Курчатова это не имело значения. Он сам в одночасье стал академиком, и это не изменило его, только добавило возможностей. А ответственность он взял на себя сам. Рядом с подписью Курчатова под письмом в ПГУ стояла подпись А. П. Завенягина. Знал об этом МГ? Трудно сказать. В любом случае, чувство благодарности он не проявил. Это не было главной его добродетелью. Когда на склоне лет он писал статью о Хлопине, им тоже двигало не чувство благодарности, а желание восстановить справедливость. Он считал, что роль Хлопина в советском атомном проекте недооценена. Выше личной благодарности он ставил интересы дела.

Избрание в Академию произвело на МГ глубокое впечатление. Подобно Птолемею он почувствовал, что находится среди богов, вкушает амброзию и ощущает себя богом.

Г. А. Лексин: "МГ был подчёркнуто вежлив, особенно с обслуживающим персоналом...".

Подчёркнуто — это правильно. Это в духе МГ. Если только он находился в служебной обстановке, при исполнении, так сказать. Но иногда и при исполнении не мог удержаться от присущего ему остроумия, а иногда и просто сарказма.

Из институтского фольклора:

МГ звoнит на ycкopитeль:

— Ктo y тeлeфoнa?

— Пpибop

— A ктo там eщё?

— Meдвeдь.

— A люди ecть?

Г. Д. Столетов: "...Мы были молоды, полны энтузиазма и ожидания чего-то светлого и радостного. Примечательно, что даже в столовой, разместившейся в правом крыле административного здания, была на удивление уютная домашняя обстановка. На столах белоснежные скатерти, никаких раздач и самообслуживания, в зале хлопочут приветливые девушки-официантки, которых все знают по именам. И это — рабочая столовая лаборатории. В общем, лаборатория жила полнокровной творческой жизнью...".

Д. В. Ширков (о своей первой встрече с МГ в 1953 году): "МГ выглядел молодым, энергичным, преуспевающим генералом от науки, каковым он, в сущности, и являлся в тот момент".

В. С. Цупко-Ситников: "Михаил Григорьевич эту роль исполнял блестяще и, скорее всего, не играл, а жил в роли, так как она была в его натуре, в его характере".

Призвание и карьера, наука и власть, исследовательская работа и административная физика — вот тигель в котором выплавлялась научная биография М. Г. Мещерякова. Его увлекало руководство крупным научным коллективом. Он мог бы руководить любым коллективом. Но наука была для него родной средой. Как он сам говорил, он успел отравиться атмосферой высокой науки в стенах Радиевого института. Случалось, что семинары в институте проводились на французском языке. Рассказывая об этом, МГ выделял эти слова курсивом.

Н. Г. Симонова (подруга дочери МГ Ольги): "Мещеряковы жили в большом двухэтажном коттедже напротив старой гостиницы. Я часто бывала у них дома, хорошо помню Олиных родителей — Михал Григорьича, Людмилу Васильевну. Людмила Васильевна один раз куда-то ушла, а мы играли на втором этаже; МГ сидел на первом. Мы стали кидать друг в дружку чернильницами-непроливашками. Они всё-таки проливались. Спускаемся на первый этаж, обе в чернилах, а МГ смотрит на нас и не знает что делать. Так ничего и не сказал. Не помню, чем дело кончилось. Скорее всего, пришла Людмила Васильевна, накостыляла нам обеим и отвела меня домой.

Однажды Оля звонит и радостно сообщает: а у меня Сурок! Я думала, они сурка завели. Я же знала, что есть такой зверёк. В музыкальной школе учила: "И мой сурок со мной". Побежала смотреть. Оказалось, что это щенок по кличке Сурок. Такой смешной, маленький... Подарок Курчатова.

На школе молодых учёных в Алуште, это было уже в начале 70-х, я уже работала, мы поменялись с Олей куртками. Я иду, а Михал Григорьич сидит на веранде и пьёт виноградное вино. У меня такой куртки сроду не было. Увидел меня, поманил пальцем: ну-ка, иди сюда. Ты зачем Ольгину куртку надела? Я объяснила ему. Ты знаешь, что это за куртка? Я её Людмиле Васильевне из Америки привёз. А ещё МГ привёз Людмиле Васильевне из Америки красивый дамский велосипед с разноцветной сеткой сзади. И Оле привёз. Он любил своих девочек...".

Г. П. Мещерякова: "...Помню, что присутствовала при разговоре на эту тему папеньки и дяди... Дядя был человек одинокий, и Сурок грел ему душу. За это МГ разрешал псу многое, в том числе спать в кровати вместе с хозяином, что категорически не нравилось Людмиле Васильевне. И когда она утром в очередной раз стала выяснять, где пёс, обнаружила его в кровати МГ и начала в обычной манере высказывать вслух всё, что думает по этому поводу, то Сурок высунул морду из-под одеяла и как следует её облаял. Это так обрадовало МГ, что он рассказывал папеньке историю с полным восторгом, показывая руками, как именно пёс высовывал морду".

В 1954 году до хозяйства Мещерякова дошла, как говорится, Советская власть. Был избран первый поселковый Совет депутатов трудящихся, орган местного самоуправления. Посёлок получил название ДУбно и под таким именем впервые появился на карте страны. Лагерь был расформирован (или переведён в другое место) в марте 1955 года. Он мог бы существовать и дольше, потребность в дешёвой рабочей силе оставалась, но уже было принято политическое решение о создании в Дубне международного центра.

Некоторые из бывших заключённых остались в Дубне, самый известный из них — главный архитектор города Разловский. Остались и охранники. Бывший начальник охраны лагеря Фёдор Архипович Пушкин работал комендантом институтского общежития и иногда рассказывал истории из "тех лет". Жаль, что никто их, кажется, не записал.

Границей Дубны была Чёрная речка, ещё не упрятанная в трубу. У деревянного мостика стояла милицейская будка. Здесь проверяли документы, на слово никому не верили. Люди с левого берега, промышлявшие у нас в магазинах продовольствием и промтоварами, обходили милицейский пост лесами. А лесов здесь хватало. Можно было даже заблудиться. Сейчас в это трудно поверить.