Рассвет в ночи

─ Ты даже не представляешь, что сейчас сказала... Влюбился... Конечно нет. Это просто абсурд.

Подумав, Она неуверенно добавила:

─ Кроме того, у него есть любимая. Ну... Я ее видела.

Олеся подалась вперед, выгибая рыжую как пламя бровь:

─ Так ты... Ооо! Он тебе нравится!

Терпение Ее кончилось, и Олеся была изгнана из ванной со словами:

─ Прости, мне нужно срочно привести себя в порядок.

В порядок, правда, скорее всего, нужно было привести не Ее тело, а Ее мысли, которые разбегались во все стороны, резвились, хихикали, от чего Ей хотелось танцевать и кружиться, кружиться, кружиться. Ткнувшись лбом в холодную стенку, Она прикрыла глаза и ощутила, как пылают щеки. Прижала к ним ладони, развернулась и сползла по двери вниз. Посидела так минуты две и поднялась с твердым намерением не обращать внимания на эти странности...

Ведь он просто предложил ей работать... Ммм... Намного больше и намного лучше, чем было прежде. Наверное, он оценил Ее работоспособность, вот и все. Кроме того, Она ведь сама видела, как Жанна целует его в губы.

Вспомнив об этом, Она вздохнула и окончательно изгнала из сопротивляющегося разума все мысли о Константине.

─ Мой поцелуй был гранатом,

отверстым и темным,

твой рот был бумажной

розой.

А дальше — снежное поле.

─ Какое поле?

Она вздрогнула. Распахнула дверь. Укоризненно нахмурилась. Олеся мигом заюлила, улыбаясь, и Ей пришлось сменить гнев на милость и позволить увести себя спать...

Несмотря на то, что Она сама себя уверила, будто Константин просто проявил участие к бедной практикантке, он опять Ей снился. Старающимся открыть окно, за которым бушевала гроза. Только окно не поддавалось... Вроде бы.

Глава 21.

Незваные Им гости

Скорость была Его стихией, именно потому Он выбрал спортивную модель BMW М5, угольно-черного колера — эта машина с места давала больше двухсот километров в час, при этом оставалась весьма маневренной и прекрасно слушалась руля. В городе, конечно, не погоняешь особо, зато где-нибудь на не сильно оживленных трасах Он не упускал возможности выжать из своей лошадки всё, на что та была способна. Его бодрил свист ветра в ушах и то неповторимое чувство, когда не можешь глотнуть воздуха — с такой скоростью он проносится мимо твоего лица. Наверное, по той же причине Он всегда любил бегать, и в свое время, в школе и университете, даже награды получал за спринтерские дистанции, эстафеты и марафоны.

Он и сейчас каждое утро выходил на пробежку — в очень ранний час, перед самым рассветом. Это было Его время суток, час, когда день только нарождался в темном лоне ночи, когда лунные тени еще не успел разогнать солнечный свет, но они уже теряли свою магию, и потому становились трусливыми и зыбкими. Топча их подошвами фирменных кроссовок, Он наворачивал круги по берегу паркового ручья, то и дело обращая взгляд к линии горизонта, пунктиром проступающей между глыбами многоэтажек. Насыщенно-красный диск солнца, постепенно выбираясь из чрева земли, менял свой облик, становясь сперва огненно-рыжим, потом ослепительно-золотым, а затем и белесо-желтым. Но гораздо больше Ему навилось наблюдать за другой частью неба — западной, где все еще царили густые сумерки, пока солнце неспешно взбиралось на восточный небосклон. Небо в той стороне носило Его любимый цвет — глубокий и искрящийся оттенок синего, какой еще можно заметить в волнах зимнего моря в особо морозную погоду. Несясь по дорожке, мощеной выщербленными от времени и часто меняющейся погоды плитами, Он смотрел на небо, думал о море и слушал музыку — что-нибудь тяжелое и ритмичное, помогающее поскорее сбросить с себя оковы сна. Чаще всего для пробежек Он выбирал Линкин Парк, но сегодня в наушниках надрывался Раммштайн.

Девочку, пристроившуюся на краешке мокрой от ночного дождя скамейки, Он заметил под "Stripped" и почему-то вздрогнул, когда, подбежав ближе, узнал в ней Светлану. Собрав шикарные волосы в извечную неаккуратную букольку, двумя деревянными палочками закрепленную на затылке, закинув ногу на ногу и задумчиво разглаживая изящными пальчиками подол тонкого платьишка цвета морской волны, она с упоением читала какую-то книжку и не сразу заметила приблизившегося к ней мужчину. А может быть, и вообще не заметила бы, если б Он не имел дурацкой привычки подпевать любимым песням на припевах. Не удивительно, что она аж подпрыгнула, когда знакомый глуховатый голос вдруг резко выплюнул над самой её головой: "Let me see you stripped!". Его изрядно рассмешил её явно переигранный страх, ярко блеснувший в серых глазах.

─ Признайся мне честно, Мышка, — Вместо приветствия лукаво поинтересовался Он, выколупывая гарнитуру из ушей. — Ты ведь живешь в этом парке, да?

Она ошарашено хлопнула ресницами, вынуждая Его пояснить, что ни по какой другой причине юная барышня не может оказаться в полседьмого утра в той части парка, куда даже собачники и спортсмены носа не кажут.

─ Здравствуйте... Мне не спалось. — Пристыжено пожала она плечами и продемонстрировала Ему обложку тоненькой книги. — Изучаю стратегии игры на бирже.

─ Ну, во-первых, брошюрка, озаглавленная "Сто советов начинающему брокеру", годится только на растопку! — Брезгливо отметил Он и, забрав у Светланы сей труд, без всяких разговоров закинул в ближайшую урну. — А во-вторых, раз уж уговорила величать тебя Мышкой, будь добра уважить и мою просьбу и перейти наконец-таки на "ты"! Официозов не перевариваю... Особенно по утрам!

По своему обыкновению Светлана замялась и что-то забормотала себе под нос, скорее всего нелепые извинения — Он не стал вслушиваться. Вместо этого, раз уж они встретились до работы, посчитал уместным напомнить, что сегодня придет позже, и попросил переводить все звонки к Нему на мобильный. Вот тут выяснилось, что номера мобильного Его помощница не знает, потому пришлось усесться рядом с ней на мокрую скамью, не щадя спортивных штанов, и какое-то время порыться в барсетке в поисках визитной карточки.

─ Держи! — Он протянул девочке темно-синий картонный прямоугольничек с серебристым теснением и вновь побежал к ручью, на ходу давая последние указания. — Смотри, не опоздай на работу, Мышка, и... Купи-ка себе нормальную книгу о биржевых сделках, чек принеси — фирма оплатит. Счастливо!

На работу Он пришел действительно позже обычного — в десятом часу, и прямо в холле был встречен сияющей Светланой с толстенной книгой в руках. Твердый переплет, белоснежный цвет страниц и довольно известное имя на корешке давали понять, что информацию в себе книга несет стоящую, а, следовательно, участи той брошюрки, что валяется сейчас в урне, не разделит.

─ Вас там ждут. — Отрекомендовалась девочка, проскальзывая в вежливо придержанные Им двери офиса. — То есть... тебя.

─ Кто ждет? — Не понял Он, приостановился, в задумчивости и некотором подобии опаски взирая на двери своего кабинета. — Разве у меня назначена встреча на сегодня?

─ Н-нет... — С запинкой прошептала Светлана, видимо, чуя беду, скользнувшую в Его похолодевшем голосе. — Просто... Этот человек сказал, что ему надо срочно с тобой...

─ Что ему надо со мной?! — Его начинало стрясти от злости. Он уже точно знал, кого принесла нелегкая. — Зачем ты его впустила?!

─ Сказал... срочное дело. — Пискнула Светлана и вся сжалась, словно предвкушая удар по затылку.

─ Кто разрешил тебе впускать посторонних в кабинет в мое отсутствие?! — Ему трудно было сдерживаться, голос сорвался на крик.

Вот так всегда и случается — стоит недоглядеть, и какая-нибудь глупая овца обязательно допустит оплошность! Глаз да глаз за всеми нужен! Черте что такое творится! Пока Он широкими твердыми шагами преодолевал расстояние до своего кабинета, за дверьми которого — Он точно знал — ожидал очередной "униженный и оскорбленный", как величала этих плакальщиков Жанна, кровь клокотала в голове, а тело колотила яростная дрожь. Пришлось даже несколько секунд постоять перед дверями, чтобы укротить эмоции, а то, не ровен час, с ходу снесет посетителю голову, не дождавшись обвинений в свой адрес. Как Он ненавидел такие визиты, кто бы знал! Противно всё это выслушивать! Слезы, сопли, уговоры... Ругань, брань, желчные проклятия... Как малые дети, в само-то деле! Это бизнес! Ничего личного! Кто-то на коне, а кто-то под копытами! Чего на Него-то наскакивать? Самим не надо было варежку разевать!

Разумеется, Он не ошибся и, войдя в кабинет, нос к носу столкнулся с представителем "жертвы". Всё было как всегда — испепеляющий взгляд за поволокой вежливой улыбки, радушно протянутая для приветствия рука, подрагивающие в преддверии скандала скулы, опущенные от осознания своей ничтожности плечи. Всё было как всегда, вот только с одной крошечной разницей... И этой крохи хватило, чтобы Он, всегда такой решительный и непоколебимый, внезапно почувствовал, как оступилось размеренно колотящееся сердце. Перед ним стоял представитель "жертвы", которая поныне была жива. Этот человек являлся одним из директоров той самой фирмы, что Георгий Иванович велел Ему придушить до своего возвращения из отпуска. Такое случилось с Ним впервые — раньше к Нему в кабинет поистерить наведывались только "мертвецы". Их ругань и глупые поддевки, хоть и заставляли Его призадуматься, но все же быстро забывались. А тут... Ему в лицо кидал обвинения человек, чей бизнес Он топил прямо сейчас, в этот самый момент. Еще живая и полная сил "жертва" билась в Его зубах и когтях, заливая все кругом теплой дурно пахнущей кровью. Отчего-то к горлу подкатила тошнота, голову повело — Он словно бы невзначай облокотился о высокую спинку кожаного кресла, а на самом деле вцепился в неё мертвой хваткой, чтобы случаем не грохнуться на подламывающиеся колени. Он сейчас убивает этого человека, кромсает его кости, рвет его плоть, жадно глотает его кровь... Эта мысль не давала покою — Он даже ругани не слышал, только смотрел на плакальщика, как на приведение, и все представлял себе, как через несколько дней того положат в красивенький лакированный гроб.

Он, наверное, так и стоял бы, молча выслушивая обвинения и упреки, да только "униженный и оскорбленный" выдохся и, очень красноречиво ткнув Ему в лицо вытянутым пальцем, дескать "Попомни мои слова!", вылетел из кабинета. Он все так же молча вышел следом и оказался пред виновато и вместе с тем злорадно приподнятыми глазами сотрудников, чьи столы в три ряда расставлены были в основном помещении офиса.

─ Знаете, что я вам скажу, Константин? — Вдруг резко развернулся "плакальщик", уже почти дошедший до самого выхода.

─ Вы еще не все сказали? — Устало качнул бровью его оппонент.

─ Вы, конечно же, мните себя королем мира! — Всплеснул руками мужчина, не обращая внимания на поддевку. — Попираете ногами слабых! Ломаете судьбы недостойных! Вы на коне, о да!.. Но! Когда мы погибнем под копытами вашего коня, нас будут оплакивать тысячи... А если вас прямо сейчас... скажем, собьет машина... никто не обронит и слезинки над вашей могилой!

─ А мне плевать... — С искренним начхательством в спокойном голосе оборвал Он его возвышенный монолог. — Мне плевать, слышите? Мне нет никакого дела до того, будет ли кто-нибудь плакать над моей могилой...

Только что такой грозный мужчина вдруг закрыл рот, не найдясь, что бы ответить на подобное безразличие с Его стороны. Сотрудники поежились под пристальным и очень усталым взглядом своего босса и вернулись к работе. Только Светлана, все это время жавшаяся к стене за спиной "униженного", вдруг подняла на Него взгляд. И вот глядя не на брызжущую злобой "жертву", и не на тихонько посмеивающихся над Ним сотрудников, а именно в эти полные тоски и вины серые глаза, Он закончил свою мысль:

─ Куда больше меня волнует, кто в таком случае покормит мою кошку.

И спокойно вернулся в свой кабинет, запер дверь, открыл окно, рухнул в кресло, достал попрыгунчик. Безумно хотелось к морю и, не сопротивляясь долго желаниям, Он спустился на стоянку, завел мотор и под грянувшую на всю улицу Нирвану рванул на запад.

Глава 22.

Ее душевные трепетания

Обеденным перерывом болели все. От официантов до ленивых бизнесменов, от элегантных офисных служащих до разгильдяев разносчиков пиццы. От самых вспыльчивых натур до самых скрытных. Не стала исключением и Она, которая, скажем прямо, недолюбливала обеденные перерывы, наверное, за то, что в это время полным-полно людей и в парке, и в летних кафе, и просто на улицах... А Она людей сторонилась... Не всегда так было, правда. Когда-то давно шестилетняя тоненькая девчушка смотрела на мир широко распахнутыми любопытными глазищами, любила холодное мороженое и шумные аттракционы...

Не вовремя эти воспоминания, ох не вовремя! Не сейчас, когда Она с трудом пытается удержать в руках пластиковый стакан с горячим шоколадом из автомата, от которого Ее кожа начинает пылать, ибо жарко и внутри, и снаружи. "Надо было все же купить сок... Он холодный...", — отстраненно подумала Она, облизывая обожженные губы и судорожно дуя на коричневую муть.

Шоколад Она тоже любила с детства. Черный, горьковатый, крошащийся в бледных пальцах, нетающий даже когда его минут двадцать держишь в руках. Ее мама всегда дарила Ей плитку шоколада, когда Она, гордая, приносила отличный табель из школы... Ее детство ничем не отличалось от детств сотни тысяч таких же детей... Обычная чуть полноватая, но по-своему красивая мать, которая души не чает в своей дочке... Или же не в дочке, а в Ее достижениях? Вот еще одна пятерка по математике... А вот обаятельный дельфин, которого нарисовала "ваша подающая надежды дочь"... А вообще-то, Она никогда не чувствовала недостатка любви со стороны своей мамы. Правда, порою отчетливо чувствовался недостаток денег. На новую шубку, нового плюшевого медведя, новую красочную энциклопедию...

Она нахмурилась, глядя на струйку пара, рвущуюся в небо, и медленно лизнула край пластикового стаканчика, стирая кремовую пенку. Задумавшись, Она перестала замечать прохожих, как это часто с Нею бывало... Подойди к Ней сейчас кто-то знакомый, Она даже не сразу бы поняла, кто это, и что он от Нее хочет. Впрочем, подходить к Ней никто не собирался, поэтому Она спокойно попивала горячий шоколад и вспоминала, вспоминала...

Вот долгая... безумно долгая ночь, в которую Она пряталась под одеялом, стараясь заглушить этим крики, доносившиеся из соседней комнаты. Вот зал суда, ободранный и, сказать честно, неухоженный. Ее о чем-то спрашивают, Она жутко испуганна, отвечает невпопад, то и дело зовет маму... Впрочем, ничего страшного не произошло тогда. Обычный развод, простое дело. Папа ушел, папа пропал, папа Ее не любит... То, что отец приходил каждую ночь к Ее с матерью дому и курил, глядя на Ее окна, Она узнает позже, многим позже, когда он, вдрызг пьяный, придет и замахнется на Нее, не узнав и приняв по ошибке за свою бывшую жену... Которая, кстати, вышла повторно замуж за вполне приличного спокойного научного медэксперта, что большую часть дня, да и жизни, проводил, сидя в своей комнате и изучая что-то под микроскопом. Когда Она, прибираясь, случайно разбила какую то склянку, то решила, что Ей придет конец. Спряталась под стол, забилась, как мышонок, и зарыдала. Утешали Ее всей семьей. Даже оставшийся без пробирки отчим. И заглядывали в испуганные серые глаза, с восклицаниями: "Да что с тобой, малышка?" Она сама не знала... Просто взрослея, Она все больше уходила в себя, прятала себя саму под замок и старалась жить по правилам...