— Тот, кто приведет с собой воинов, получит дополнительно триенс, — уже от себя добавил Дёгг и задрав бороду рассмеялся. Громоподобное кудахтанье сотрясло стены. Девица выглянула из кухни. Веселье и без неё?

— Ты тоже идешь в Морт? — спросил его Костас.

— Конечно, — сард похлопал рукоять секиры.

— То же хочешь заработать?

— Заработать и еще кое-что.

— ...?

— Браслет, — Дёгг задрал руку и покрутил, словно браслет уже красовался на его запястье.

— Браслет?

— Э, да ты парень из каких краев выбрался в империю?

Костас отставил кружку.

— Из дальних.

— Браслет. Дается лучшему воину и возводит его в спафарии*. В первую ступень дворянства. А дворянство соответственно позволяет проживать в империи беспрепятственно и наниматься в имперское войско.

— А сейчас что, нельзя?

— Сейчас я птох*... Убогий, наемник, бродяга. Как только закончится драчка в Морте, нужно будет искать следующую заварушку. Или выметаться домой, к женам и сопливым детям.

— А другой работы нету в империи?

— В империи для таких как я и ты только такая. Есть варианты и похуже. Выносить за благородными горшки. Предпочитаю выбивать говно из людишек вот этой штукой, — и Дёгг снова похлопал по рукояти.

Костас присмотрелся к объекту гордости сарда. Наверняка у средней руки оружейника подобного железа на продажу с десяток.

— Можно еще в охрану на рудники, в Баглон. Но это уж совсем надо опуститься. Вольных да удалых стеречь гнилое занятие.

Костас задумался. Он не знает дорог, он не знает законов, он не знает ничего из того, что стоило бы знать. Ко всему его ищут. Не могут не искать. Имея такую внешность как у него, трудно остаться неприметным. Самым благоразумным спрятаться на время, пока не примет более-менее человеческий вид. А спрятаться лучше не среди лесов и пустынь, а среди людей. В неразберихе войны это сделать проще. Риск потерять голову в драке нисколько не выше прочих опасностей. Плюс ко всему у него под боком толмач. Пожалуй последнее обстоятельство важнее прочих.

— Так что? Ты с нами? — спросил его Дёгг.

— Нам по пути, — оповестил Костас присутствующих.

Юноша услышав перевод его слов возмутился.

— Руфус, говорит это не честно, поскольку он предложил тебе идти в замок.

Костас сунул руку в кашель и бросил Руфусу монету.

Тот радостно подхватил её со стола и, подбросив на руке, сжал в кулак. Потом перекинул монету в другую руку и протянул ладонь Костасу.

— Он предлагает тебе боевое братство, — растолковал намеренье юнца Дёгг.

— Скажи ему пусть идет в жопу со своим боевым братством, — резко ответил Костас.

Дёгг длинно рассмеялся. Просмеявшись, перевел отказ. Дисс демонстративно дернулся в драку. Но только дернулся. Его остановил Руфус и глухой удар дубинки по прилавку. Дисс что-то грозно выговорил.

— Тебе не стоит принимать его речь во внимание, — ржал Дёгг.

Наконец сард успокоился и спросил у Костаса.

— Меня тоже пошлешь в задницу, если я предложу свою компанию?

— Компанию или братство? — переспросил Костас.

— Чтобы предлагать братство, мало бражничать в трактире. Надо кровь пролить в общем деле, свою и чужую. Замок ли защищая, купцов ли потроша, все одно в каком, но общем.

— Компания мне подходит, — согласился Костас.

— Тогда надо выпить, — предложил Дёгг, подмигнув.

Сард рассчитывал на угощение и не скрывал своего желания.

— Выпей, кто мешает, — разрешил Костас.

Дёгг рассмеялся вновь. Но уже не так громко и долго.

Иллюстрис* Бриньяр кормил голубей. Приученные птицы довольно гукали, хлопали крыльями, бестолково суетились, безбоязненно лезли на руки клевать зерно. Бриньяр по-детски улыбался, подставлял ладони, испытывая нескрываемое удовольствие. Сегодня эгуменос* облачился в будничную одежду. Белую сутану с широкими рукавами, из-под которой выглядывали узкие манжеты шелковой рубашки. На голове биретта, белая, с алой шишечкой. Пепельные волосы Бриньяра аккуратно подстрижены. Брови густы и срослись в линию. Большой нос нависал над некрасивым ртом. Лицо слишком длинное. Растянутый разрез глаз выдавал в нем южанина. Глаза бесцветны и оттого кажутся вечно спокойными и мудрыми. Тот, кто знал эгуменоса достаточно хорошо, считали его опасным союзником. Те, кто враждовал с ним тайно или открыто, сходились во мнении, Местоблюститель Патриаршего Престола серьезный противник. Все его достоинства, как и, в равной степени, недостатки, подчинялись одной цели, торжеству Веры в империи! И если от одержанных побед, малая толика перепадала лично Бриньяру, он не отказывался. Все мы грешны. И властолюбие не самый худший из пороков.

— Лишний раз убеждаюсь, дорогая Кайрин, нет среди творений Создателя более благодарных, чем эти птицы, — умилялся эгуменос голубям.

Кайрин ди Смет терпеливо ожидала окончания ритуала кормления птиц. Оторвать от этого занятия эгуменоса было не возможно. Девушка справедливо сомневалась, что любовь к птицам проистекает от доброты Бриньяра, скорее из чувства могущества. Тому дать побольше, этого обделить, того прогнать, этих обласкать. Он точно так же относился к людям. Как к голубям. Правда, не считал их благодарными. Людей разумеется.

В просторной библиотеке, где происходила встреча, полно солнца. Свет, окрашенный в разноцветные тона витража, заливал все потаенные уголки помещения. Бриньяр находил это восхитительным, Кайрин не видела в том ничего необычного. Кроме стеллажей с книгами из мебели только стол и два кресла. И то и другое из дорогого сандалового дерева с инкрустацией. На столе миниатюрный графин с гранатовым вином. Графин выполнен из цельного куска горного хрусталя и стоит баснословных денег. Вино же в нем из Амикеи, стоит и того дороже. Два кубка, на длинных ножках, похожие на тюльпаны, в духе творений мастеров старой школы, украшены рубинами. Но главное в библиотеке, её самая сущность, заключена во фресках Молхе. Выполненные в темно-серых тонах они изображали человека, склоненного над убиенным собратом. Руки человека обагрены родственной кровью. Преступник смотрит вверх, на облако заслонившее лик Создателя. В хорошую погоду солнечный свет пронизывал верхнюю часть окна и падал на облако. И чем выше поднималось природное светило, тем ниже спускался свет к убийце. Казалось, вот-вот и коснется его! И придет прозрение! И ужаснется он содеянному! И раскается! И вознесет молитву, испрашивая прощения и милости. Ничего подобного! Как бы высоко не взбиралось солнце, свет никогда, даже в дни солнцестояния не касался застывшей фигуры убийцы. Кто сказал, что прощение дается так просто?

Божественный Молхе! — восхищался задумкой гения эгуменос. При этом Бриньяра ни мало не смущало обстоятельство кончины мастера. Живописца признали еретиком, содрали с живого кожу и утопили в соляной яме.

Наконец закончив кормить птиц, эгуменос стряхнул остатки прилипших зерен, закрыл окно и прошел к столу.

— Не желаешь? — предложил он гостье.

— Благодарю иллюстрис, нет, — отказалась Кайрин. Гранатовое вино она не любила. Слишком терпкое и цветом напоминает кровь.

Эгуменос налил в кубок вино. На глоток. Ощутить вкус солнца и счастья далекой чужой страны.

— На мою память это всего лишь второе твое фиаско, — произнес Бриньяр, пригубив вина.

Слова его, слова любящего отца, в утешение дочери за безвинную проказу.

Кайрин подняла изумленный взгляд голубых пронзительных глаз. Второй?

— Случай, когда ты пыталась стащить у меня печать нельзя считать удачным.

Бриньяр сел за стол, разгладил руками поверхность, словно поправил невидимую скатерть. На худых длинных пальцах нет причитающихся его сану украшений. Только перстень Местоблюстителя с огромным небесной чистоты аквамарином. Знак благочестивых помыслов и устремлений в тяжких трудах пастыря.

— И так дорогая Кайрин, поведайте, наконец, о произошедших неприятностях.

Все-таки эгуменос не удержался, еще раз подкусил собеседницу. Кайрин слова Бриньяра не задели. Подобное он позволял и с императором.

— Как скажите иллюстрис, — Кайрин поморщила лоб. Пересказывать неудачи не очень приятное занятие.

,,Она красива", — любовался девушкой эгуменос. Он всегда с удовольствием разглядывал лицо своей воспитаницы. Было в нем что-то от образов первых иконописцев. Строгая красота. Чистая. Вот только глаза немного портили или наоборот преображали увиденное. Никакого смирения и скорби. Жажда действий и холодная воля!

От излишнего умиления его удерживало сознание кто перед ним. Кайрин ди Смет столь же прекрасная сколь и опасная особа. Сейчас она выглядела неотразимой в этой чудесной фиолетовой котте, украшенной на левом плече дымчатыми топазами. На сверкающий рисунок так восхитительно, словно волшебный дождь ниспадала косица с белым жемчугом. Не в этом ли парадокс его времени? Самая ярая его сторонница соблюдает обычаи Старой веры? Как все же глубоко въелась ересь в сердца людей! Косица-облако! На ум Бриньяру пришло одно из песнопений волхвов, служителей Кайракана*. И добродетель дочерей выше белоснежных облаков Священных Небес! Вот и носят дочери земные косицу-облако, знак непорочности. А когда наступает срока, призывают волхвов засвидетельствовать их чистоту. Хотя сколько их на самом действительно чистых?

— Мы отправились на прогулку, на ярмарку в Роусу, — приступила к рассказу Кайрин.

— Извини, перебью. Как тебе удалось вытащить домоседку Аяш в такое далекое путешествие? И как удалось убедить фрайха Геша отпустить её одну без присмотра.

— Ярмарка славится тканями, часть из которых привозится в обход законом императора. А фрайху Гешу мы ничего не сказали об отъезде.

— А Шари?

— Мы же не просто приятельницы, — напомнила эгуменосу девушка. — Мы подруги.

Слышать подобное признание из уст Кайрин более чем странно. Привязанности, если только твое сердце не отдано Создателю, это наши слабости. И ей ли забывать о том!

— Так что там про ткани? Контрабанда? — удивился Бриньяр. В мире мало что может удивить знающего человека. Разве только собственное не знание чего-либо важного.

— Да, иллюстрис.

— Никогда бы не подумал. Катепан* Рафан допускает подобные вещи?

— Получая свой процент, он не может их не допускать.

— Процент? Это не возможно! — не поверил эгуменос. Пусть Рафан и кайраканин, но он знал его как человека слова и чести!

— Десять с не большим.

— Об этом стоит сообщить императорскому виндику*, — покачал головой эгуменос. Ткани ввозились из земель, где истинная вера подвергалась гонениям. Язычникам наживаться на праведных?

— Это не обязательно, — не поддержала его Кайрин. — Пороки, скрываемые врагом в любой момент можно обратить в оружие. Думаю, катепан Рафан сможет послужить нам в недалеком будущем.

— Пороки необходимо выжигать, — не удовольствовался объяснениями Бриньяр.

Семь лет назад, тогда он еще не был эгуменосом, а всего лишь легатом Патриаршего дома, в одной из поездок его попытались обокрасть. Причем объектом кражи послужили не деньги, которых при нем имелось предостаточно и не драгоценности, которые тоже стоили не мало, а печать, врученная ему тогдашним эгуменосом Брефием. Сам Брефий как всегда в ответственные моменты тяжко болел и потому послал его, снабдив широкими полномочиями для принятия решений. После подавления волнений Цвирка стоило похлопотать за единоверцев. Да не оставишь ты ни братьев ни сестер своих по вере святой, ни в беде, ни в гонениях, ни в нужде.

Тогда кража не состоялась только чудом. Видно Создатель надоумил его проявить чрезмерную осторожность. Кайрин попалась. Несостоявшаяся воровка ловко сочинила историю о причинах поступка, причем в голубых глазах не мелькнуло и тени страха или смущения. Бриньяр предложил ей свободу в обмен на правду. Тогда он себе позволял такое. Девчонка, подумав, честно призналась, печать ей нужна, узаконить в империи благородное происхождение. Оттиск на гербовых бумагах закрепит за ней титул спафарии. Сама она уже как месяц сбежала из дома, из далекой Венчи, княжества богатого и своеобразного в своих обычаях. Родственники не придумали ничего лучшего, чем отдать девчонку в храм Мереты. В Венчи занятие проституцией во славу богини не являлось зазорным. Так считали родители, родственники, знакомые, жрецы, да и вся Венча, но не Кайрин. Она сбежала. В империю, где рассчитывала неплохо устроиться.

Девчонка так и сказала, неплохо устроится. Бриньяр внимательней оглядел её. Она не походила на оборванку. Выглядела достойно и физически и внешне. И что немаловажно, не глупа.

— Тебе понадобится формуляр о придании тебе дворянской чести.

— Он у меня уже есть.

—И где ты его взяла?

— Не важно. Но он у меня есть. Вписать свое имя, пара пустяков.

— Ты умеешь писать? — подивился тогда Бриньяр. В его понимании, да и не только в его, девушкам надлежало готовясь к замужеству, учиться вышивать, танцевать и говорить красиво. И не более.

— А чем я хуже других?

Под другими она явно подразумевала мужчин. Знания и грамотность удел сильной половины мира.

— А откуда ты узнала, что у меня есть такая печать?

— Надо иметь глаза там, где им положено быть, уметь слушать, когда необходимо и применять мозги, когда потребуется.

— Это все твои пожелания? — Бриньяр был крайне заинтригован. — Стать Кайрин ро* Смет?

В ту пору он только задумывал сместить Брефия. Старый эгуменос больше радел за свое телесное здоровье, чем за души паствы. Но подняться по иерархической лестнице в Церкви Создателя трудней, чем крестьянину добиться рыцарского меча. И потому нужны преданные союзники, умные помощники и умелые подручные.

— Остальное я добуду сама, — заявила девчонка.

Позже Бриньяр отправлял в Венчу человека, справится о ней. Человек вернулся фактически ни с чем. Прозвище Смет в княжестве носит покровитель воров и принесших клятву мести. Как фамилия тоже не редкость. Имя Кайрин одно из распространенных. И среди знатных, и среди богатых, и среди простолюдинов.

— Может, слышал о каких-либо особо отличившихся? — пытал Бриньяр неудачливого шпиона.

— Ничего такого о Сметах и Кайрин в Венчи не говорят. Обычная девчонка.

Бриньяр усомнился в его словах. Обычные люди не имеют столько талантов. Позже когда Бриньяр захотел еще раз побеседовать со своим посыльным, оказалось, бедняга пропал. Даже знаменитый сыск равдухов* оказался бессилен. Бедняга сгинул в Старом городе. Обычное дело.

Пытался Бриньяр разговорить и саму Кайрин. Но расспросы ничего не прояснили. Единственное о чем она поведала, о брате служившего Эвергетам*. Бриньяр опешил от признания. Эвергеты не народность и даже не государственное объединение. Орден, продающий свои мечи любому, кто в состоянии выложить достаточную сумму. И стоило помнить, мелочевкой они не занимались. Торжество правого дела орден интересовали постольку-постольку. Они жили с войны. Войны с большой буквы. В той, когда меч ценится выше, чем человеческая жизнь. Да что там! Жизнь не стоит и медного фолла.