Эрлик в тумане

— Несколько веков назад, — сказал он, — Фаннар сдружился с колдуном, который впоследствии предал его, пленил и отрезал руку. Это был колдовской ритуал ради создания некоторых магических артефактов. Один из этих артефактов, плечевая кость, в двадцатом веке попала в Британию. Ее увидел мой отец — тогда он был ребенком. В кости содержалась копия сознания Фаннара, что-то вроде виртуальной личности. Пхуги умеют делить свое сознание, как бы записывать его и сохранять в частях собственных тел. Фаннар сделал это, полагая, что может погибнуть. Но он остался жив, и поэтому его личность в кости спала. Он полностью разорвал с ней связь, чтобы колдун не обрел над ним власти. Фаннар умер два века назад, и тогда копия его сознания обрела определенную свободу действий. Увидев кость, мой отец получил нечто вроде отпечатка ее намерения, которое реализовало себя во мне. Когда я родился, у меня была ментальная связь с сознанием Фаннара. Позже отец отыскал эту кость, и через какое-то время ее получил я... Сознание Фаннара не присутствует в моем уме постоянно, это было бы слишком для нас обоих по тем же причинам, по которым люди не общаются друг с другом круглые сутки. К тому же, мы не любители болтать. Он находится в своей кости, бродит по снам или спит. Если он не хочет общаться, его не дозовешься. Если он решит с вами поговорить, вы сразу поймете, что говорите с ним, а не со мной. Но если вы рассчитывали на его помощь, советую пересмотреть свои ожидания. С ним очень тяжело сотрудничать, как и с любым пхугом.

Долгое время братья молчали, осмысливая сказанное.

— Как ты думаешь, — наконец, сказал Джулиус, — ваша связь сохранится, когда мы войдем в аномалию? Магия может туда не проникать или быть совсем иной, чем здесь.

— Наша связь не прервется, потому что его кость у меня, — ответил Кан. — Она теперь всегда со мной, — и он похлопал себя по левому плечу.

На лице Джулиуса проступило откровенное восхищение.

— Тебе удалось ее вживить? Она ведь чужеродна!

— Мне не удалось, — сказал Кан. — Вот максимум, на который я способен. — Он показал им свои металлические когти. — Но это удалось пхугам. Они мастера метаморфических манипуляций.

Когда наступил вечер, близнецы закончили все свои дела, вернулись в комнату и отдали себя во власть лечебных пальцев Балгура, который расслабил их мышцы, унял боль и дал им час лечебного сна. Братья не обращались к магическим настоям и заклятьям, как не обращались к болеутоляющим таблеткам и уколам. В том, что касалось их собственного организма, они следовали наиболее естественному пути. А ничего естественнее своего фамилиара для них не существовало.

Проснувшись, они поужинали, и когда слуга убрал посуду, обратились к монитору, поднявшемуся из глубины стола. На гладкой столешнице отразилась голубоватая световая клавиатура. Франц быстро набрал номер, и спустя несколько долгих секунд они увидели пожилую женщину в оранжевой кофте, которая садилась на диван с обивкой, украшенной алыми цветами.

— Мальчики! — обрадовалась она. — Я как чувствовала, что вы должны позвонить! Вы вернулись? Вы дома?

— Привет, — сказал Джулиус, подняв руку.

— Нет, мы не вернулись, — ответил Франц. — Мы далеко. И скоро будем еще дальше.

Радостное выражение на лице женщины мгновенно исчезло. На секунду она прикрыла рукой рот, а затем крикнула:

— Оливер! Оливер, подойди скорее!

Скоро на диван перед монитором опустился седовласый мужчина. Его круглое дружелюбное лицо было покрыто морщинами, говорившими о добродушном характере. Единственный христианский священник на целый округ, он, в отличие от некоторых своих коллег из других краев Британии, сумел избежать оттока верующих в более многочисленные и агрессивные конфессии и сохранил число прихожан, что можно было назвать чудом. Священник кивнул, глядя на сыновей, и спросил:

— Вы ведь не дома? Мы вам несколько раз звонили, но слышали только автоответчик...

С момента прибытия на корабль братья не выходили в сеть и не принимали звонков. Внешний мир хоть и был их лабораторией, но в то же время мешал, отрывая суетой от интересных дел.

— Мы были заняты, — сказал Франц, — и будем заняты еще какое-то время. — Он помолчал. — Мы не знаем, когда вернемся.

Это означало: "Мы не знаем, вернемся ли вообще". За свою жизнь они лишь дважды оказывались в столь рискованных ситуациях и относились к ним философски, но мысль о том, чтобы исчезнуть из жизни своих родителей без всякого предупреждения, им претила и казалась чересчур жестоким поступком по отношению к людям, которые подарили им нормальное детство, и единственным, кто их искренне и безусловно любил.

Их отец и мать не представляли, чем занимаются близнецы, но, бывая у них в гостях, в просторном доме посреди собственных земель с лесом, понимали: чем бы это ни было, оно очень хорошо оплачивалось, раз братья могли позволить себе уединение — то, чего жителям Земли давно уже катастрофически не хватало.

— Я буду за вас молиться, — улыбнувшись, сказал старый священник. На глазах у женщины заблестели слезы.

— Пожалуйста, не надо драм! — воскликнул Джулиус, который терпеть не мог подобных сцен. — Мы вернемся.

— Конечно, вы вернетесь, — сказал отец. — Но молитва еще никому не мешала. Особенно сейчас, когда их произносят все реже.

— Спасибо, — сказал Франц. — Нам пора работать, так что мы прощаемся.

— Благослови вас Господь, — ответил священник и перекрестил их. Женщина только молча улыбнулась, больше не сдерживая слез.

— Пока, — сказал Джулиус, вновь подняв руку. Когда брат отключил связь, он быстро вызвал с клавиатуры вход во внутреннюю сеть компьютеров из соседнего зала, анализировавших данные внешних устройств, ввел пароль и проговорил:

— Раз уж ты собрался поработать, давай взглянем, что с ней сделается во время бури. Прогноз дает десятибалльный шторм.

Франц не стал отвечать вслух, и они, точно следуя представлению Кана, начали следить за числами на экране и в отдельных окнах, если Джулиус решал что-то уточнить.

7.

Ночной шторм вынудил "Цзи То" отойти от аномалии и встать в двух милях к северу. "Грифон" ушел на запад. Вопреки надеждам близнецов, буря стихать не собиралась, и они отложили выход до тех пор, пока океан не успокоится. Они не сомневались в "Грифоне", который мог выдержать и не такое, но не знали, что в это время творится в аномалии, во что там могли превратиться порывы ветра и высокие волны.

Было вполне ожидаемо, что буря на аномалию не повлияла. Ее горизонт составлял сложную голограмму, но что его поддерживало, было неясно. Братья предполагали, что изображение создалось в первые сутки существования аномалии, которая записала окружающую среду и воспроизводила это состояние снова и снова, однако это оказалось не совсем верно. За два месяца голограмма заметно изменилась, словно впитывая окружающие события и вводя в себя новые данные, что позволяло поддерживать иллюзию сплошного неискаженного пространства.

К вечеру шторм слегка утих, и братья отправили на "Грифон" катер с инженером, держащим заклинание открытого портала, которое позволит им перейти на сухогруз, а заодно ускорит перемещение остальных.

Ганзоригу не терпелось начать. Прощаясь с Фостером, он попросил его пока ничего не говорить своему сыну. Даже если они не вернутся, это не значит, что они погибли. Однако Фостер отказался.

— Я не смогу промолчать, — ответил он. — Как вы себе это представляете? Его отец пропал без вести? Почему вы сами ему не позвоните?

Это был хороший вопрос. Ганзоригу не хотелось этого делать, и точно также он не хотел задумываться над причиной своего нежелания. В каком-то смысле он был рад переложить разговор с Банху на кого-то другого.

— В отличие от вас, я верю, что мы вернемся, — сказал он. — Все равно я не смог бы ничего ему объяснить из-за секретности.

— А я смогу?

— Так не говорите.

Фостер вздохнул:

— Хорошо, я что-нибудь придумаю. — Он выдержал паузу, но Ганзориг молчал, и Фостер продолжил:

— Какое-то время "Цзи То" будет оставаться здесь, но потом уйдет, и на его место придут другие корабли. Этот вопрос уже решен. Мы больше не можем скрывать аномалию. Сейчас нам приходится сочинять небылицы про учения, но те, кто хочет знать, уже в курсе. Легиону не надо, чтобы кто-то решил, будто мы пытаемся использовать ее в военных целях. Поэтому сюда придут ученые. Скоро здесь станет жарко — надеюсь, в хорошем смысле... Хочется верить, что у вас всё получится, адмирал.

В семь вечера они собрались в зале. Близнецов уже не было, и члены группы переместились на "Грифон". Их провожал только Фостер и сидящие за компьютерами операторы. Они собирались следить за отправлением "Грифона" и продолжали анализировать аномалию.

Ганзориг оказался в капитанской рубке и сразу ударился локтем об одно из кресел у пульта, оступившись из-за неожиданно сильной качки. На огромном авианосце шторм почти не ощущался, но сухогруз был гораздо меньше и легче, так что волны, которые еще не улеглись, чувствовались здесь сильнее. Помощник капитана повел их вниз.

Ганзориг не верил своим глазам. Он бывал на множестве переделанных кораблей, но ничего подобного "Грифону" ему не встречалась. Большая часть грузового отсека балкера была переоборудована и превращена в один огромный зал. По его черным стенам шли надписи, знаки и печати, светящиеся ядовито-зеленым цветом. Ганзориг не видел ни одного знакомого сочетания символов. Вдоль стен по полу тянулись толстые кабели и тонкие разноцветные провода, стянутые специальными кольцами в пучки и исчезающие в многочисленных машинах разного вида и назначения. Вдоль центра стояло несколько аппаратов и шкафов с оборудованием, разделявших его на два коридора. Пройдя по одному, Ганзориг оказался в помещении ближе к носу "Грифона". Здесь близнецы устроили наблюдательный пункт и ожидали группу вместе с остальными членами своего экипажа.

Они не стали распространяться о том, что им предстояло. Словно командир перед строем, Франц кратко объяснил, чего они ждут от каждого в те сорок минут, пока "Грифон" двигается к аномалии и входит в нее. Корабль будет герметически задраен и в случае неблагоприятных внешних условий сможет как минимум месяц существовать автономно. Но это, по мнению братьев, маловероятное развитие событий. Скорее всего, выходить на палубу они смогут, приняв определенные меры предосторожности.

— У вас есть полчаса, чтобы устроиться, — сказал Франц, осмотрев группу. — Потом всех прошу вернуться сюда.

Помощник капитана показал им каюты. Ганзориг давно не бывал в помещениях столь маленького размера. Места здесь хватало только для кровати и выдвижного столика; в стену был встроен шкаф, вторая дверь вела в крошечную душевую. Стены были голыми, если не считать корабельного коммуникатора, небольшого экрана над столом. Единственное, что Ганзоригу понравилось, это оранжевая цветовая гамма ковра, стен, мебели и постельного белья. Он оставил чемодан неразобранным — возможно, через час ему будет все равно, большая у него каюта или нет, — и вернулся в зал.

Близнецы оставались там не одни. У компьютеров по левому борту сидела молодая коротко стриженая женщина в погонах лейтенанта. Братья остановили свое кресло справа, у длинного стола со множеством приборов, и развернулись к ним спиной.

— Адмирал, — сказал Франц, ничуть не удивленный скорому возвращению Ганзорига, — смотрите, что у нас есть.

Он указал на стену, которая отгораживала зал от носовых помещений. Рядом не стояло приборов, по полу не тянулись провода, и это была единственная стена без зеленых символов. Сперва Ганзориг не понял, на что ему смотреть, но вдруг чернота стала прозрачной, и он увидел волны и стихающий дождь. Небо над кораблем постепенно прояснялось.

— Мы будем видеть все, что происходит снаружи, — сказал Франц. — Если среда окажется агрессивной, экран пригодится.

— Не думаю, что там агрессивная среда, — негромко ответил Ганзориг, вспомнив о ночи, когда он пытался пообщаться с аномалией. Она была любопытна, но не агрессивна. Адмирал сел на один из стульев на толстой ножке, которая слегка пружинила и изгибалась, гася качку. — По крайней мере, вряд ли она агрессивнее, чем здесь.

Скоро один за другим появились Саар с Томой, Кан и Вальтер. Ганзориг все еще не понимал, зачем здесь нужен этот человек. Знаток языков вызывал у него необъяснимую неприязнь, а Ганзориг, повидавший великое множество людей, привык доверять своей интуиции.

Внезапно ему на колени прыгнуло что-то тяжелое. Он вздрогнул, посмотрел вниз и увидел корабельного кота, вместе с помощником капитана Ормонда посетившим "Цзи То". Кот устроился поуютнее и зажмурил глаза. Ганзориг не стал его прогонять. На всех кораблях, где он служил, обитали коты — иногда больше десятка, — и они не ловили крыс, которых, разумеется, там не было. Тренированные коты и кошки, даже без нейроошейников и голосового перевода, умели делать то, что обычно требовалось от психологов и переговорщиков, только гораздо эффективнее. В их присутствии конфликты на корабле решались быстро и без проблем.

Биологически кошки с нейроошейниками ничем не отличались от остальных. Они не умели говорить и не формулировали мысли словами так, как их выдавал голосовой переводчик. В них внедряли устройство, которое разрабатывалось для людей, не способных говорить от рождения, из-за травмы или впадения в кому. В нервных узлах этих кошек сидели "пауки" с ножками, вытянутыми во все стороны, словно гибкие антенны, улавливая нервные импульсы. Они обрабатывали информацию и посылали ее в процессор ошейника. Тот анализировал данные и преобразовывал в слова согласно заложенным настройкам программы. Но первая эйфория от общения с животными быстро угасла — им было почти нечего сказать. Даже обезьяны, получившие такие импланты, не стали от этого больше людьми.

Ганзориг почувствовал, что корабль меняет курс. Лейтенант за пультом вела обратный отсчет: 30 минут, 25 минут, 20... Ганзориг, сидевший так, что видел только близнецов и лейтенанта, периодически чувствовал затылком чей-то взгляд. Вальтера и Кана Ганзориг не интересовал, слепая девочка не могла его видеть. Оставалась только Саар.

Но Ганзориг не успел подумать, чем он мог привлечь ее внимание. Лейтенант объявила десять минут до входа в аномалию, и тут лежавший на коленях кот поднял голову, затем сел, и его ошейник озарил серебристый свет.

— Слишком медленно, — донесся из декодера приятный мужской голос. — Это слишком медленно.

Братья, до сих пор пребывавшие в трансе внутреннего диалога, немедленно очнулись.

— Увеличить до сорока миль, — сказал Франц.

Лейтенант, сидевшая в наушниках с микрофоном, передала приказ. Кот на коленях Ганзорига больше не ложился и продолжал смотреть на экран. Братья развернули к нему свое кресло, только когда лейтенант объявила минутную готовность.

Еще минуту корабль шел сквозь дождь и темноту, озаряемую мощными прожекторами "Грифона". Когда его нос начал заходить в аномалию, на экране появились мерцающие белые точки, похожие на разреженный белый шум. Качка постепенно стихла. Корабль вошел внутрь.