Путешественница во времени

Этот разговор не занял много времени, потому что почти на все вопросы я отвечала лаконичное "Нет". Мисс Грэм с каждой минутой всё больше мрачнела, представив себе масштаб работы, на которую добровольно подписалась, но спорить не стала, потому что понимала, что я ей нужна. Свое недовольство она выразила лишь невольным восклицанием:

— И чему же в 21-м веке девушек вообще будут учить?..

На этот вопрос я не стала отвечать, чтобы не начинать новую дискуссию, а вместо этого заметила:

— Для человека, живущего в эту эпоху, ты весьма резка в суждениях. Почему так? Это я перенеслась сюда из будущего с другим мировоззрением, но твое замечание о трауре не соответствует образу леди этой эпохи. Да и от моего невежества ты не пришла в ужас.

Анабелл снисходительно рассмеялась.

— Дорогая Бетси, я намного старше, чем ты можешь представить. Я была свидетелем тому, как десятилетиями понемногу меняются устои и правила, и прекрасно понимаю, что и то, что принято сегодня, через двадцать-тридцать лет ничего не будет значить.

В своих рассуждениях мисс Грэм внезапно оказалась гораздо ближе к истине, чем можно было представить. Через тридцать лет в Европе вовсю будет идти Первая Мировая война, которая попросту уничтожит привычный мир, принеся ему на смену нечто принципиально новое и непривычное...

Но вслух я этого говорить не стала, а вместо этого спросила еще одну очень важную вещь:

— Анабелл, зачем несколько дней назад к нам приходил глава Искателей? Что такое важное они не могут найти?

— Я бы многое отдала, чтобы узнать, о чем шла речь, — отозвалась та и нахмурилась. Проницательный, сосредоточенный взгляд напомнил мне ту Анабелл, которую я видела в своем времени, несмотря на абсолютное внешнее различие. — Сэр Гаррет Уинслоу был близким другом твоего отца... Точнее, отца Бетси. И если "Общество Искателей" и в самом деле отдало ему что-то на хранение, в этом нет ничего странного. Вот только после смерти сэра Реджинальда мы не обнаружили ничего странного в его вещах, — под "мы", я так понимаю, подразумевались Путешественники, и я чуть поморщилась, представив, что они проводили в доме обыск.

— Сэр Уинслоу предположил, что эта вещь спрятана в поместье... — начала было я, но тут мисс Грэм иронично приподняла одну бровь, и меня осенило. — Вы там уже побывали, да?

— Еще нет, но наши люди уже на пути в Корнуолл, — без каких-либо угрызений совести подтвердила Анабелл. — Сразу после визита сэра Гаррета я немедленно поставила в известность нашего главу, и он отправил нескольких Путешественников обыскать дом.

Я хотела было возмутиться, что кто-то столь бесцеремонно влезет в поместье, которое вообще-то было моим приданым, но потом вспомнила, что я не мисс Барнс, и, соответственно, это приданое не совсем мое. Мисс Грэм, с легкостью догадавшись по моему лицу о моих мыслях, хмыкнула.

— Что это может быть за вещь?

— Не имею представления, — ответила та, и я почему-то сразу поняла, что она не врет. — От Искателей можно ожидать всего. Это может быть сущая безделица, а может быть нечто гораздо более ценное, чем можно себе представить. Общество существует столько столетий, что наверняка скрывает немало тайн...

Я задумалась. В родном 21-м веке никаких вещей, связанных с магией, Искатели не хранили. По крайней мере, я никогда не слыхала ни о чем подобном, хотя моим непосредственным начальником был сам глава Искателей. Всю нашу ценность представляли лишь архивы. Но ведь здесь существует то Общество Искателей, которое было до своего уничтожения в конце 19-го века... Пожалуй, это Общество могло бы хранить разные секреты. И ведь... Вспомнилось письмо сэра Реджинальда, адресованное дочери. Там он говорил о какой-то угрозе. Возможно, всё это как-то взаимосвязано?

Я подумала еще пару секунд и спросила:

— Какова вероятность, что об этой вещи знают не только Путешественники и Искатели, но и ковен магов? И что граф Блэквуд сделал предложение мисс Барнс ради этой вещи?

— Чтобы заполучить эту вещь себе? И действовал с одобрения своего ковена, учитывая, с каким радушием отнеслись к тебе прочие маги? — продолжила за меня Путешественница. Ответ я прочла на ее лице, но она всё же договорила. — Думаю, что эта вероятность весьма велика.

Повисла тишина. Анабелл же, удовлетворившись моим молчанием, поднялась на ноги.

— Тогда за дело. Не будем тянуть.

* * *

С этого дня жизнь превратилась в мой личный ад. Анабелл прекрасно понимала, что за оставшиеся до истечения срока траура и свадьбы недели не сделает из меня образцовую леди, но твердо вознамерилась приложить для этого все силы. Всё свободное время она теперь обучала меня этикету, танцам, давала начальные уроки игры на фортепьяно, а в перерывах между этими занятиями рассказывала о родственниках и знакомых Барнсов. Надо отдать Путешественнице должное — у нее оказались поистине ангельское терпение и железные нервы, потому что мои успехи оставляли желать лучшего. Память у меня всегда была хорошая, и имена и фамилии друзей и знакомых семьи, а также их социальное положение и черты характера я запоминала легко, как и теоретическое изложение правильных манер, но применять их на практике я постоянно забывала. С танцами ситуация тоже была плачевная, потому что мне не хватало грации и изящества, да и танцевать в пятнадцати слоях одежды оказалось невероятно тяжело. А уж запомнить все повороты, развороты, поклоны и приседания за столь ограниченное время было вовсе невозможно! С игрой на музыкальных инструментах ситуация была еще хуже. Вдобавок ко всему, внезапно начались какие-то предсвадебные хлопоты, в которых я ничего не понимала и почти не участвовала, без сожалений взвалив их на Анабелл. Как выяснилось, часть приготовлений уже была выполнена, но их прервало падение мисс Барнс с лошади, а теперь их следовало закончить, ведь до свадьбы оставались считанные недели. За следующие четырнадцать дней я, кажется, заметно похудела и подурнела, потому что времени на отдых у меня попросту не оставалось. Дневник сэра Реджинальда так и лежал в ящике стола, потому что у меня не оставалось никаких сил на перевод древнеирландского.

Анабелл же, наоборот, выглядела вполне довольной жизнью. Через два дня после нашего разговора она, помахав в воздухе распечатанным конвертом, бодро сообщила мне, что глава Путешественников одобрил ее действия, а сами Путешественники берут меня под свою опеку как одну из них. Последнее заявление меня откровенно удивило, но спорить я не стала. Опека, кажется, носила чисто символический характер, потому что Путешественники, по большому счету, меня просто использовали, причем в открытую.

Спустя неделю мучений Анабелл убедилась, что я полнейшая бездарность в музыке, и решила сосредоточиться на одной музыкальной теории. Я не понимала, зачем она с такой настойчивостью вбивает мне в голову, как надо правильно читать нотную грамоту, и заставляет меня часами правильно писать ноты, но затем мы начали петь дуэтом, под ее аккомпанемент. В этот самый момент внезапно обнаружилась особенность, поразившая меня до глубины души — у настоящей мисс Барнс, оказывается, был очень чистый, красивый, причем хорошо поставленный голос. Сумев вытянуть высокую ноту в какой-то песенке, которую мы тогда разучивали, и которую даже Анабелл не смогла спеть, я на какое-то время ушла в глубокую прострацию, потому что в предыдущей жизни вокальные данные у меня отсутствовали полностью, и петь я никогда не умела. Сделанное открытие было самым приятным за всё время моего пребывания здесь, и от мисс Грэм не укрылось мое изумление, смешанное с какой-то детской радостью из-за исполнения старой мечты.

— До смерти сэра Реджинальда Бетси регулярно брала уроки пения, — подтвердила мою догадку Анабелл, позабавленная ошарашенным выражением моего лица. — Красивый голос у нее был всегда, и отец всячески способствовал развитию ее таланта и не жалел на это средств.

— Почему она не продолжила уроки после смерти баронета?

— Финансовое положение Барнсов уже тогда было весьма плачевным, — со вздохом отозвалась Путешественница. — А после смерти сэра Реджинальда его наследник начал проматывать то немногое, что осталось. Чтобы хоть как-то урезать расходы, мы тогда отказались от всех учителей и дополнительных уроков, которые брала мисс Барнс.

— Удивляюсь, почему та девушка, Эмили, на приеме предложила мне только сыграть в четыре руки, а не спеть... — всё еще не придя в себя окончательно, пробормотала я.

Анабелл посмотрела на меня с легким сочувствием.

— Полагаю, что ей просто не было известно о твоем таланте.

— Что ты имеешь в виду?

— Мисс Барнс была по природе очень застенчива. Дома сэр Реджинальд, я и даже прислуга наслаждались ее пением. Но она совершенно не могла выступать на приемах и вечерах. Только при самых близких. В окружении чужих людей ее всю начинала колотить дрожь, и она не могла ни петь, ни играть.

— Боязнь сцены? — удивилась я. — Нервное расстройство?

Анабелл вопросительно нахмурилась:

— Прошу прощения?

Я отрицательно покачала головой, сообразив, что использовала современные понятия, которых в этом времени еще не было. Мда... А у нас с мисс Барнс и впрямь много общего. Я тоже никогда не любила выступать перед большим количеством народу, хотя до нервных припадков дело не доходило. Ну, не зря же считается, что Путешественники во времени — родственные души...

— Давайте споем что-нибудь еще! — горячо попросила я. — Хочу еще!

Анабелл рассмеялась, но не стала возражать и перевернула страницу в нотной тетради.

При более близком знакомстве эта женщина неожиданно начала вызывать у меня симпатию. Я очень быстро убедилась, что личина строгой, суровой компаньонки была лишь маской для окружающих, под которой скрывался гибкий, проницательный ум. Анабелл очень трезво смотрела на окружающий мир, принимая его таким, какой он есть. Я уже поняла, что меня она атаковала, заподозрив во мне шпионку, но, едва убедившись, что меня никто никуда не засылал, она стала относиться ко мне как к союзнику — в некотором роде вынужденному, но вполне надежному. Надежному не потому, что она так быстро уверилась в моей лояльности, а потому, что мне попросту было некуда деваться. Со мной она была вполне откровенна и не скрывала, что я нужна ей, в первую очередь, просто как средство достижения цели, но относилась ко мне, кажется, вполне дружелюбно. Именно это мне в ней больше всего и нравилось — она всегда была очень честна и высказывала свое мнение открыто, не заботясь о чувствах собеседника. Поскольку нас связывала общая тайна, о которой не должен был знать никто из окружающих, мы чувствовали себя заговорщиками, ведь, как известно, общие секреты могут сближать ничуть не хуже общих интересов.

* * *

Спустя пару дней после этого необычного открытия мисс Грэм ушла из дома по делам. Насколько я поняла из ее уклончивого ответа, она собиралась не только за обычными бытовыми покупками, но и на встречу с кем-то из Путешественников, чтобы доложить, как у нее продвигаются дела. Этой долгожданной передышки я ждала очень долго, и самым моим большим желанием было просто поваляться на кровати и наконец-то расслабиться, но времени на отдых не было. Едва за Анабелл закрылась дверь, я поспешила в свою комнату и достала дневник сэра Реджинальда. Надо бы уже закончить его чтение, поскольку времени у меня почти не оставалось: и эта странная свадьба угрожающе приближалась, да и выяснить, что же скрывал сэр Реджинальд, тоже было необходимо. И я, собрав всю волю в кулак, снова засела за перевод.

Исписанные страницы подходили к концу, и я уже начала подозревать, что в дневнике на самом деле скрыт какой-то шифр, который мне придется разгадывать, но затем удача мне соизволила улыбнуться.

"15 марта, 1884. Сегодня в руки Искателей наконец-то попал предмет, о котором мы столько слышали. Знаменитый "Знак равных"... Не думал, что мне когда-нибудь доведется не то что подержать собственными руками, но даже увидеть его. И всё равно оставлять эту вещь у "Искателей" опасно. Но, пожалуй, вернуть ее магам будет еще опаснее. Гаррет предложил всем Искателям высказать свое мнение открыто, чтобы решить, что делать со "Знаком"".

"25 апреля, 1884. Большинство Искателей сошлось на том, что хранение "Знака равных" может повлечь за собой опасность для нас всех. После собрания Гаррет попросил меня задержаться и предложил спрятать "Знак" так, чтобы его никто не нашел. Но я не желаю брать на себя подобную ответственность. Возможно, я трус... Но я не готов рисковать жизнью моей дочери".

"28 апреля, 1884. Вчера вечером на Гаррета напали. Нападающих было трое, и их можно было бы принять за обычных грабителей, но по возвращении домой он обнаружил, что в его кабинете что-то искали. Прислуга клянется, что здесь ни при чем. Кто бы ни охотился за "Знаком равных", он не должен его получить. Страшно наделять любого мага подобной властью".

"29 апреля, 1884. Я принял решение. Гаррет отдал "Знак равных" мне. Корнуолл лежит достаточно далеко от Лондона, чтобы можно было надежно спрятать этот артефакт. Разумеется, никто из Искателей не в курсе. Если Господь будет милостив, так всё и останется".

"30 апреля, 1884. Если бы я был на месте магов и знал, что данный Искатель прячет очень важный и опасный артефакт, где бы я стал его искать? Разумеется, в самом отдаленном от Лондона месте. Прятать "Знак равных" в Корнуолле нельзя, потому что именно там его станут искать в первую очередь. Полагаю, что места, лучше Лондона не найти. В моей библиотеке есть тайник, который открывается, если повернуть на сорок пять градусов статуэтку на камине. Надеюсь, этого будет достаточно".

Это была последняя запись в дневнике. Все эти отрывки нагоняли странное, давящее чувство опасности, и я попыталась стряхнуть с себя оцепенение. Не помогло. Все свои воспоминания сэр Реджинальд излагал очень подробно и последовательно, а последние шли рублеными, короткими кусками без вступления и завершения, и мне показалось, что отец мисс Барнс был по-настоящему напуган, когда это писал. Почему записи прекратились именно на этом моменте? Могло ли быть такое, что кто-то выяснил, что таинственный артефакт забрал себе именно сэр Барнс, и решил просто избавиться от Искателя, который узнал что-то, что ему не полагалось? Возможно ли такое, чтобы его убили?

И о каком артефакте может идти речь? Об артефактах я вообще ничего не знала, и тут моя фантазия могла разыграться вовсю.

Но зачем гадать, когда можно узнать наверняка? Я усмехнулась этой мысли и перечитала последнюю запись за 30-е апреля. Я и так прекрасно знаю, как теперь поступлю. Тянуть время бессмысленно.

Я поднялась на ноги и решительным шагом направилась в библиотеку. Плотно закрыла за собой дверь и подошла к камину. Его и в самом деле украшали несколько фарфоровых статуэток, на которые я раньше не обращала внимания. Все оказались приклеены к поверхности, и я аккуратно, чтобы случайно ничего не повредить, принялась ощупывать все по очереди. На третьей мне повезло — после моего небольшого усилия она вдруг с тихим скрипом повернулась вокруг своей оси. В пустой комнате отчетливо щелкнул какой-то механизм, и я завертела головой по сторонам в поисках источника звука. На первый взгляд, все осталось на местах, и никакие инородные предметы не спешили привлекать внимание. Убедившись, что больше никаких изменений не происходит, я отошла от камина и осмотрелась, пытаясь вспомнить, откуда шел звук. После несколько затянувшихся поисков я оказалась возле одного из книжных шкафов. На первый взгляд, он ничем не отличался от остальных, но затем я обратила внимание, что книги на верхней полке не стояли вплотную к стене, и до нее оставалась еще небольшая щель. Подтащив стул, я принялась вытаскивать книги, ругая собственный невысокий рост. Насколько же жизнь была легче в моем родном теле, в котором я всегда могла сама дотянуться до верхних полок!