Зим (черновое)

— Или его спустят. На дно. Волги. — Разделяя слова, уточнил Алексей.

— Тоже возможный вариант. Значит, нашей возней тут кто-то заинтересовался. Вопрос, кто? Помощи у ОГПУ просить нельзя. Во-первых, у них нет людей для нас, а, во-вторых, там тоже могут быть люди, которым совершенно не нужно знать, что здесь творится, пока мы не удостоверимся в их надёжности.

— Всё так плохо? — Удивился Степа.

— Всё гораздо хуже, чем тебе кажется. Впредь: на любой операции, касающейся сотрудников 'Сталинградспецстроя', приказываю применять любые меры и средства. Вплоть до стрельбы на поражение без предупреждения, — распорядился Лев Захарович.

— Надо как-то выманить интересующихся. — Азартно загорелись глаза у заместителя комиссара по безопасности. — Может, спровоцировать? Подсадную утку, с которой они попробуют установить контакт.

— Кого? За нас больше не возьмутся, а солдаты и охрана почти ничего не знают. Их дело вдоль забора ходить и на вышке сидеть в обнимку с пулеметом. — Развел руками Мехлис.

— А если попробовать кого-то из конюшни?

— Можно. Попробовать. Но надо сделать так, чтобы при первой встрече не пошло ничего дальше демонстрации намерений. А потом уже введем утку в курс дела настолько, насколько птица будет догадливой. Кстати, Стёпа, я так понимаю, ты бекешу с фуражкой прибрал?

— Да, товарищ комиссар.

— Отлично. У тебя будет подменка, чтобы не расхаживать в красноармейском или совсем уж затертой фуфайке. Что допустимо вокруг завода, будет приметным в городе.

— Кто будет уткой? — Задумался Пашков и добавил в сторону: — по-пекински.

— Жестоко ты с уткой, Алексей Васильевич, — усмехнулся Лев Захарович. — Да надо выбрать кого-то и относительно лояльного, и не паникёр...шу.

— Трудновато. Таких кандидатур навскидку двое: Голицын и Серебрякова.

— Серебрякова — это...?

— Самая молодая и спокойная. Короче, Стёп, ѓ— обратился 'замкобес' к подчиненному. — Щас мы озадачим конюшню, чтобы они поняли, что выход в город возможен и является наградой за хорошее поведение. Заодно составят список барахла. На этом нервы им успокоим. Выпустим эту уточку, а ты приоденешься, чтоб прилично выглядел. В конце концов, стряхни с себя штукатурку. И завтра с утречка пробежишься за ней. По рынку, например. Выберем самый ближний, возле 'Красного Октября'.

— Понял. Можно идти?

— Вооружение и снаряжение по твоему вкусу из арсенала. Хоть пулемет бери. — Распорядился комиссар 'Сталинградспецстроя'. — Кстати, есть у вас что-нибудь незаметное?

— Нету у нас ничего такого. Самое маленькое — наган. — Вздохнул Пашков.

— Ну, возьми. — Мехлис достал из кармана миниатюрный 'браунинг'. — Так, на всякий случай. Кроме штатного. Потом вернешь.

— Два. ѓ— Хмыкнул Алексей.

21

Список покупок формировался долго, а сформировался быстро. Женщинам, пусть даже проводящим основное время в замкнутом пространстве и с постоянным количеством зрителей, все одно хочется быть на высоте. Следовательно, позиции списка были типичными: шпильки, булавки, заколки... Перемещение за пределами СТЗ было по-прежнему ограничено, поэтому за покупками отправили Анастасию (как наиболее здравомыслящую). Ее и за территорию выпустить согласились, правда, с небольшой оговоркой: провести 'за забором' не более двух часов. Маловато, конечно, но что поделать.

Дорога до базара оказалась совсем не долгой. Выходной во всех смыслах день выдался славным: несмотря на пасмурное небо, было тепло. А прозрачный воздух пах так удивительно, что на душе невольно становилось легче. Несколько раз Анастасия останавливалась и оборачивалась: казалось, что из-за каждого столба за ней следят, за каждым углом притаилась громадная тень, которой только и надо... Кстати, а что ей надо? Убить? Изнасиловать? Ограбить? Выпытать? Настя в очередной раз огляделась. Чтоб себя подбодрить, она негромко напела мелодичные и плавные строчки:

— Ничего теперь не надо нам,

Никого теперь не жаль...

Красивый, хорошо поставленный голос. И мелодия хорошая, совсем не революционная. Женщина чему-то грустно улыбнулась, но тут же встряхнулась и вскинула голову: до базара было рукой подать. Все чаще попадалась веселая молодежь и задумчивые взрослые. Народу становилось все больше, и Настя воспряла духом: авось, не на нее позарятся.

Два часа не шли, а летели. Пух и толстел сверток с дамскими причудами, неудержимо ползло вверх настроение, и, уже смеясь, Анастасия шутливо набрасывалась на нечаянно врезавшегося в нее мужика, подхватывала споткнувшуюся девочку и чесала за ухом толстого кота, обосновавшегося у молочных рядов и довольно мурчащего от таких ласк. Временами накатывала уже привычная тревога, но метким пинком отправлялась в дальний угол души.

Когда тени стали удлиняться, Настя поспешила домой, в конюшню. 'Овса купила, сбрую обновила... Можно и в стойло', — подумала и хмыкнула она. Уже за базаром женщина чуть задержалась, поправляя один из свертков. Рядом, как стайка чумазых воробьев, возились трое мальчишек, старшему из которых вряд ли было больше семнадцати. Анастасия уже почти прошла мимо, когда старший перегородил ей дорогу. Шаг влево — и тот влево. Вправо — и тот вправо.

— Тёть, дай папиросочку... У тебя юбка в полосочку! — По обе стороны от него встали младшие 'компаньоны'.

— Да не курю я, сынок, ѓ— покачала головой женщина, больше подходящая 'сынку' на роль старшей сестры.

— Значит, денюжкой помоги бедным сиротам, — ухмыльнулся подросток. — Или чем другим...

— Это чем же, товарищ юный, тебе помочь? — Вздохнула Анастасия, оглядываясь по сторонам: никого. Совсем.

— А ты нам, теть, сверточек какой подари! Какой побольше! — Влез в разговор самый тщедушный.

— Ну и на что вам бабские шпильки?

— Прально, теть! Шпильки нас не греют! Нас ты согрей... — Старший посмотрел по сторонам: никого. Совсем.

— Ох, сынок, да я ж старая.

— Выдержанная, стало быть. Как вино буржуйское.

Лихо сдвинув на затылок картуз, старший медленно пошел к совсем растерявшейся женщине, отчего-то только крепче прижимающей к груди свертки и даже не пытающейся кричать.

— Люблю я таких. Они самые ретивые...

— Слышь, щенок, пшел бы ты отсюда. Пока ноги ходят... — Настя удивленно оглянулась и опустила руки с драгоценными покупками: никого же не было, откуда взяться здесь нежданному заступнику? Еще и с таким знакомым лицом...

— А ты, дядь, не мешай! Ты один, а нас трое! — Явно струхнувший подросток, однако, попятился назад.

— Двое. — Настин спаситель недвусмысленно поиграл детищем Нагана. — Пошли. Вон.

Понимая, что третьего предложения можно не получить, а вот пулю — вполне, незадачливые грабители и насильники заодно поспешили улизнуть.

Настя задумчиво вглядывалась в лицо своего спасителя. В голове обрывками пролетали эпизоды сегодняшнего дня: врезавшийся в нее мужик. То тут, то там мелькающий светлый чуб. Непонятное чувство преследования...

— И давно ты за мной ходишь, голубь сизокрылый?

— Главное, что не опоздал, яхонтовая моя, — в тон ей ответил мужчина.

— Как зовут-то тебя?

— Степаном зовут. Но чаще сам прихожу.

— И что ж, с наганом-то ничего и не боишься?

Степан на секунду задумался:

— Дантистов боюсь. До одури.

— Злые урки отпустили влюбленную пару с миром, — со смешком произнес еще один голос. — Спокойно, парень, не делай резких движений. Куда тебе со шпалером против винтаря и маузера в спину? Брось волыну и покажи морду.

Степан начал поворачиваться.

— Стоять! ѓ— Резко крикнул неизвестный. — Сначала руки подними. А теперь наган брось. Бросай, тебе говорю, а то щас мамзелю твою пристрелю!

Парень вынужденно подчинился. Тульская машинка с бельгийскими корнями упала в дорожную пыль.

— Вот, молодец, фраерок. Теперь поворачивайся.

Повернувшись, Настин спаситель увидел невысокого худого мужичонку, руки которого (левая с обрезом трехлинейки, а правая с маузером) были испещрены малоразличимыми на расстоянии татуировками.

— Слышь, паря, — вновь заговорил неизвестный. — У тебя еще оружие есть?

— Есть, — радостно отозвался Степан. — Граната. В кармане. Достать?

— Доставай, — озадачился татуированный.

Степан нарочито медленно потянулся к левому карману и, намеренно долго повозившись в нем, наконец выудил ребристый корпус гранаты французского образца.

— Нравится? Тогда лови! — И резко бросил в лицо злоумышленника. Тот инстинктивно закрылся правой рукой, чуть поворачивая корпус. При этом ствол обреза отклонился в сторону. Степан мгновенно опустил правую руку в правый карман и выстрелил из маленького пистолета, находившегося там. Пуля попала точнёхонько в живот вооруженному бандиту. Тот моментально сложился пополам, выпуская из рук оружие, и начал кататься по земле. Степан бросился вперед, подобрал маузер и отшвырнул ногой в сторону обрез, когда Настю, наконец, разобрало на крик. Со стороны рынка послышался топот. Находившийся там наряд милиции среагировал на выстрелы. Приблизившись, они взяли Степана на прицел и приказали бросить оружие и сдаться. Тем временем бандит, валявшийся на дороге, испустил дух: тяжелая и быстрая винтовочная пуля пробила бы злодея насквозь, а легкая и медленная, кувыркаясь, застряла во внутренностях. Это вызвало болевой шок, от которого бедняга и умер.

После проверки документов, выяснения обстоятельств произошедшего и сбора разбросанного на дороге арсенала, пополнившегося еще и финкой из сапога татуированного, милиционеры сопроводили Степана и Настю в штаб 'Сталинградспецстроя', где Пашков, прикрыв глаза рукой, выслушивал о втором провале подряд контрразведывательной деятельности. Впрочем, все понимали, что потери могли быть куда более значительными.

22

После происшествия на рынке прошла уже неделя. Все это время Степан пытался найти нападавших. В первые дни он их даже не видел, а затем лица начали иногда мелькать в толпе. Однако, увидев Максимова, малолетки моментально растворялись в сутолоке. А вот вчера вечером повезло, и о случившемся Степан как раз докладывал Пашкову. Итак...

Довольно долго после обеда Степан бродил по рынку, прицениваясь то к одному товару, то к другому и нарочно светя деньгами. И только через несколько часов рыбка клюнула на крючок: девочка-подросток, проходя мимо, будто бы случайно толкнула Максимова. Командир отделения среагировал моментально: он сам еще лет пять назад участвовал в таких постановках. Резко хлопнув себя по карману, поймал в нем руку воровки. Девочка лет двенадцати-тринадцати попыталась вырваться и убежать. Степан зашипел ей сквозь зубы:

— Дернешься — голову отрежу. В огород закину.

И, крепко держа ее руку в своем кармане, пошел в уже знакомый переулок. Краем глаза Степан заметил, что уже знакомые подростки, не торопясь, двинулись в их сторону. Дойдя до места прошлой стычки, Максимов бросил руку девочки, и достаточно сильно сдавив горло, прижал ее к забору.

— Мамзель хотела развлечений? Мамзель их получила. Если мамзели повезет, она их переживет. А повезет ей или нет, решат ее кавалеры, — сказал Степан достаточно громко, чтобы это услышали подходящие подростки. Девчонка только испуганно смотрела на него и даже не пыталась вырваться.

— Дядь, Машку отпусти, — вступил в разговор знакомый по событиям недельной давности молодой человек.

— Зачем? — Пожал плечами Степан, скосив взгляд на подходящего сбоку собеседника. — Пусть так повисит. Да и ты там постой. Лишние уши уберешь отсюда ѓ— тогда поговорим. Может быть. И даже Машка ваша доживет. Может быть.

— Свалили все, — скомандовал старшой подельникам. Те беспрекословно подчинились.

Степан слегка ослабил хватку на горле воровки.

— Так. А кто из деловых тут с вами? Пусть тоже подойдет.

— А нету никого, дядь. Ты Палея завалил, с тех пор никого и нет.

— А кто район держит?

— Тебе зачем, дядь? Его тут нет, он такой мелочью не занимается... Мы сами тут.

— Не лепи горбатого, малыш. Я же щас и Машку твою придушу, и тебя пристрелю. Давай старшего сюда.

— Дядь, не пойдет он сюда. Да и сказать ему трудно — бежать далеко. Считай, пол-Дюмы... А потом в сторону столько же. Долго будет. Да и не пойдет он сюда все равно.

— Ладно. Верю. — Согласился Степан. — Поговорим не про Машку.

— А что делать. Поговорим, — вздохнул старшой. Степан отпустил горло девочки. Та закашлялась и присела.

— А ну бегом отсюда! — бросил ей Максимов.

Машку не надо было два раза просить.

— Тебя звать-то как?

— Мишаня.

— Вырастешь — медведем будешь. Если доживешь, — заметил Степан. — А скажи, Мишаня, кто вас навел?

— Куда навел?

— Нет, Мишаня, не будешь ты медведем, — Степан потянулся к карману.

— Ей-богу, никто не навел! Мы сами за девкой пошли. Уж больно много денег она на рынке оставила. Да и видели, что у нее еще есть. А тебя не видели. Хорошо ходишь, дядь.

— А дальше что было?

— А дальше, дядь, ты все видел. И Палей здесь рынок держал. Мы ему долю... А теперь сами вот, без него. Долю напрямую носим.

— Скажи, Мишаня, ты знаешь, что вы крепко... — Степан попробовал подобрать слово, но махнул рукой. — В общем, это не милиция. Вы ОГПУ дорогу перешли. Ты понял, Мишаня? Не быть тебе медведем, Мишаня. Разве что плюшевым.

Мишаня сквозь зубы выматерился.

— Дядь, Богом клянусь, мы только пощипать хотели!

— О, про Бога вспомнил... Видать, сильно медведем хочется стать. А зачем непотребности девушке обещали?

— Так мы ж так, припугнуть только. Чтоб не кричала и добро быстрей отдала.

— Ладно, Мишаня, сделаю вид, что поверил. А обманул — найду и коленки прострелю. — Степан на секунду задумался. — И Машку придушу. Мне до твоих рыночных забав дела нет, пусть у милиции за это голова болит. Ты в дела со шпионами влип, Мишань. Выпутываться будем?

— Дядь, ей-богу, не при делах!

— Да я-то, Мишань, верю, а вот начальник Сталинградского крайотдела ОГПУ товарищ Козлов Василий Иваныч... Знаешь такого?

— Слышал, — насупившись, вздохнул старшой.

— А он о тебе пока нет... Пока. Но ты учти, мне рапорт писать. Я, конечно, могу про тебя забыть, пока писать буду. А вот ты про меня не забудь. Твоих дел мне не надо. Совсем. А вот чужие люди вокруг нового завода интересуют. Договоримся?

— Дядь, ну мы на легавых не работаем...

— А я тебя не работать прошу. Мне стукачок не нужен. Ни один, ни кучка. Мне хватит того, что по старой дружбе шепнешь, что кто-то новый появился. А с милицией и рынком сам разбирайся. И да, мамзель Машке мои извинения, — Степан достал из-за пазухи небольшую коробочку с леденцами. — Это для лечения горла. Бывай, Мишаня.

— Тебе бы, Степан, романы писать. Когда писать грамотно научишься. Попросил бы свою спасенную из лап местной шпаны посодействовать, что ли... Уж больно красочно ты мне тут все рассказал, — Пашков ухмыльнулся, глядя на заливающегося краской Степана. — И да, учиться грамотно писать — это не значит хватать за коленки. Ну это я так, на всякий случай. Свободен на сегодня. Жду вечером, за мной пройдешься до вокзала.

— Можно идти?