Новатерра.Часть 5. Вервольф

— Хм! У нас одна лишь ночь, а поговорить, — подчеркнул он, — нужно успеть о многом.

— Я только это и имела в виду, — заговорщицки подмигнула Юлия. И вдруг в едином чувственном порыве бросилась ему на грудь. — Боже, Сашенька, какой вы замечательный человек! Как я рада, что именно вы... что именно вас Алёнка... ну, вы понимаете, да?

— Я всё прекрасно понимаю, Юленька. И давайте уже перейдём на 'ты'.

— Давай, родной! Знаешь, я наконец-то захотела кушать.

— Не вижу препятствий. Прошу к столу, дорогие гости! Правда, столовой в этом мире я пока не обзавёлся, к тому же Алина всегда подаёт трапезу прямо в кухне... Всегда! Хм, всегда... Вот, блин, как же меня неслабо тянет в параллельный мир!

— Судя по тому, что на всех рисунках вы изображены с оружием, — заметно помрачнела Юлия, — мир этот далеко не самый мирный из миров...

— Ну и чёрт с ним! Зато там есть Алёнка и Алина... Кстати, а вы там тоже есть?

Юлия помрачнела ещё гуще.

— А вот нас, Сашенька, там нет. По крайней мере, на рисунках. Мы спрашивали Алёнушку, но она упорно отмалчивается. Скажу больше, на том самом — любимом своём — полотне она надписала имена всех персонажей. Твоего белого коня зовут Аквилоном...

— Аквилоном, — глухо повторил за нею комбат.

И тут его понесло.

Ох, как же его понесло!

А главное — куда...

— Это было давно, кажется, где-то на третьем году эпохи Новатерры. Я случайно забрёл на конезавод. Спецы, помню, вились вокруг меня, как слепни, расписывая блестящие перспективы общинного коневодства. А я не слушал. Я смотрел на этого спокойного, крепкого, не по возрасту рослого жеребёнка. Как вдруг он бросил мамку, подошёл ко мне и доверчиво ткнулся в ладонь холодным мокрым носом... Я сразу сказал: 'Этот конь будет ходить под гетманом!' И назвал его именем римского кумира северного ветра, сына бога звёздного неба Астрея и богини утренней зари Эос. В греческой традиции Аквилон известен как Борей...

Гости, казалось, перестали дышать.

О, Господи! Гетман Александр Безразумовский сказал, дескать, да будет так, и стало так! В палате номер шесть... Наверное, не только Док, но и последний свинарь из подсобного хозяйства гвардейского парашютно-десантного полка усомнился бы сейчас в психической нормальности комбата-три. Сам Александр — уж один Бог знает, почему — обожал специальное психологическое понятие 'пограничное состояние' и, хотя доподлинно не знал, что это такое, вворачивал его куда ни попадя, от воспитания детей до подведения итогов боевой стрельбы, от секса до распития спиртных напитков в штабе батальона. И вот сегодня, с самого утра, всем своим существом пребывал именно в пограничном состоянии — между двумя мирами, между половинками себя. И не мог не признать, что чем дальше, тем больше ему нравится именно сумрачная ипостась своего микрокосма...

— Уф-ф! — шумно вынырнул он в реальный мир. — Ничего себе!

— Вот именно, — одними губами произнесла Юлия. — И ты тоже... ну, туда же... Так вот, я и говорю, коня Алины дочь назвала Басмачом, своего — Орликом. На траве растянулся большущий чёрный пёс по кличке Дэн. Рядом с тобой Алёнка написала 'Па', рядом с Алиной — 'Ма'... Вот такие дела, дорогой! Нам с Валерой места не осталось, — на глазах её зримо проступили слёзы.

— Хм, м-да, дела... — хмыкнул Александр. — Ладно, друзья мои, мы покамест в этом мире, и ужин в нём никто ещё законодательно не отменял.

— Только если по беспределу! — вставая с кресла, впервые за вечер улыбнулся Валерий...

...Отужинали они шумно, весело и, к счастью, очень быстро. Валера, выпив пару-тройку щедрых стопок 'Русского стандарта', только, показалось, отошёл и разошёлся, но Юлия была категорична.

— Дорогой, мы очень устали с дороги!

Пора, дескать, и честь знать...

Александр из приличия предложил ещё по чашке кофе, Алина, с видом знатока потягивая из бокала терпкое вино, бросала на всех троих полные лукавства взгляды, зато Алёнушка вдруг капризно надула губки.

— Я совсем не устала! Я хочу побыть с дядей Сашей и тётей Линой!

— Тётя Лина, со своей стороны, не против, — улыбнулась черноокая южанка.

— А если ещё и мама с папой не возражают, то дядя Саша будет только рад, — поддержал её Александр. — Иди ко мне, ангелочек, доешь котлету, и примемся с тобой за персики.

— Ну, что ж, — вздохнула мама Юлия. — Тогда спокойной вам всем ночи! Алёнушка, пожалуйста, не слишком долго, дяде Саше и тёте Алине тоже нужно отдохнуть... Всё, хватит, дорогой, пойдём! — безапелляционно заявила она мужу, который за истекшую минуту, подмигнув хозяину, успел опрокинуть рюмку и нацелился усугубить это дело. — Алина, можно тебя на несколько минут?

И — молодец! — сдержала слово. Отсутствовала Алина минут пять от силы, а когда возвратилась в кухню, ничем не выдала явно переполнявших душу чувств, лишь чуть более пристально взглянула на Алёнушку своими странными, будто пылающими алым пламенем глазами... А та, сидя у Александра на коленях, буквально истекала соком сладких персиков и взахлёб рассказывала о проделках своего любимого кота Навуходоносора, он же просто Нос. Однако вскоре как-то вдруг устало сникла, чуть поворочавшись, удобно пристроила головку на его плече и прошептала на прощанье:

— Спокойной ночи, па и ма! Завтра будет хороший новый день. Не очень скоро, но будет. Обязательно будет... — и уснула.

— И был вечер, и настанет утро. День второй, — процитировала Алина, чуть изменив применительно к ситуации начало Ветхого Завета. — Спокойной ночи, па и ма... Это ведь она про нас с тобой, Аль!

— Это уж точно... — вздохнул Александр.

— А почему так безрадостно?

— Да потому, что дети, — он нежно коснулся свежевыбритой щекой горячего лобика спящего ангела, — это для родителей тяжкий труд, неимоверные заботы и колоссальная ответственность.

— А сам процесс их... не люблю в этом плане слово 'заведения'... скажем, зачатия?

— Не знаю, не знаю... Взрослые дядьки и тётьки рассказывали, что, мол, есть в этом таинстве свои приятные моменты, но в целом оно — стыд и срам. Возможно, там, в развращённом ложной демократией западном мире, секс и является нормой жизни, но для нас, людей целомудренного славянского Востока...

— Москалей, — съязвила Алина.

— И хохлов тоже! — не остался в долгу Александр. — Для нас куда естественнее — а главное, веселее — строить коммунизм, заводы, фабрики, крупнопанельные дома и тёплые дружеские отношения со всем прогрессивным человечеством.

— Рот-фронт! — потрясла кулачком лукавая одесситка. — А детей пусть аисты приносят, да, целомудренный казак?

— Зачем обязательно аисты? Алёнушку, вон, самолет принёс, дочку мою, тоже Алёнушку, может, и аист, я не видел, на Балканах тогда был, а сына Гошку — африканский страус однозначно! Бегает целыми днями, как тот рекламный зайчик с батарейкой в жо... ну, в одном заднем месте. Футболом решил заниматься, хочет стать Кержаковым и Аршавиным в одном лице.

— Ну и хорошо! Не в балет же его отдавать. Хоть мужчиной вырастет, а не этим самым... этой самой...

— А не строителем коммунизма, панельных домов и добрососедских отношений! — рассмеялся Александр. — Ты уж не принимай мою болтовню за чистую монету.

— Да я и не подумала! Стыд и срам, понимаешь... В зеркало на себя почаще смотри, гусар, у тебя яркая гетеросексуальность на лбу написана.

'Гусар' вздохнул.

— Милая Алька, на лбу у меня написано: 'Заплатить за свет. Отрегулировать клапана. Отдать соседу сто рублей. Борщ в холодильнике. Водки не пить! Целую. Рита. Постскриптум: котам мартовским не уподобляться, себя не забывать!'

— То есть периодически всё-таки уподобляешься и забываешь! — торжествующе улыбнулась Алина.

— Ой, мать, забываю! — ещё чуть подурачился он. — Забыл сразу предупредить тебя, что целомудренный казак — всё равно что бывший негр — нонсенс. Забыл... Что-то ведь хотел сделать прямо сейчас, а забыл! Главное, полезное такое... Ах, да, хотел же водки выпить, невзирая на запрет! Так сказать, для пущей раскованности и облегчения психологического контакта.

— Да ладно, какая может быть скованность между па и ма?! — она разглядела винную бутылку на просвет. — 'Алазанской долины' больше не осталось?

— Не оскудела кахетинская земля виноградным вином, и подвалы моего родового поместья на берегу Алазани всегда полны под завязку! Сейчас сгоняю, на первом этаже магазин '24 часа'.

— Как поэтично, да? '24 часа'! И куда ты сгоняешь с ребёнком на руках?! Папа, купи булочку! Какие булочки, сынок, когда в доме ни капли спиртного?!.. Плесни уж и мне водки, как-нибудь выдержу, чай, не из графьёв. Только соком немного разбавь... Всё, достаточно! Твоё здоровье, па!

— Твоё здоровье, ма!

В таком вот ироничном тоне разговор их продолжался бесконечно долго, и тем для него сыскалось неисчислимое множество. Дети. Родители. Работа. Безработица. Погода. Непогода. Мир. Параллельный мир. Война. Война миров. Инопланетяне. Бог. Вселенная. Пространство. Время...

Время в подобных ситуациях, когда близкие душами люди остаются тет-а-тет, не говоря уже про визави, всегда летит стремительно, как ласточка перед грозой. Однако в эту ночь несоответствий, казалось, сам Господь превратил его в белоснежную чайку, величественно воспарившую над неизменно бурным морем человеческих страстей...

...Как бы то ни было, Время всё-таки шло — по меньшей мере, пока шло, — и близко к пополуночи, когда Алёнка, вдоволь наворочавшись, крепко обхватила ручками шею неожиданного 'па', не менее неожиданная 'ма' со вздохом поглядела на часы.

— М-да, вот так, ходишь-ходишь в школу, а потом — бац! — вторая смена... Надо бы уложить нашего ангелочка.

— Надо бы, — согласился Александр. — Только проникать в спальню супругов Лариных как-то неудобно. Мало ли чем и в каком виде они там занимались перед сном — дело молодое да бездетное.

— А зачем туда проникать?! Мы Алёнке не чужие люди, хоть и в параллельном мире. Пускай с нами и спит.

И Александр возликовал. С нами!.. Что бы ни болтал он в аэропорту об общем ложе, здесь, едва лишь отворив входную дверь квартиры, стал прикидывать, где будет спать — то ли, составив табуретки, в кухне, то ли в ванне, то ли в прихожей на полу... Алина же одной только нейтральной фразой, на диво просто и естественно, разрешила отнюдь не однозначную проблему во взаимоотношениях полов. Если, конечно, представители этих полов — цивилизованные люди, а не дикие животные, идущие в поводу собственной похоти. Влечение от похоти тем и отлично, что реализуется в желаемый результат лишь при наличии встречного влечения... Влечение же Александра к прелестной гостье накопилось уже до такой степени, что, казалось, заставляет содрогаться всё вокруг, причём не только посуду на столе и пуговицы брюк, но даже звёзды в небесах.

— С нами! — мечтательно улыбнулся он, а потом чуть слышно пробормотал в усы. — Ин летте фра нои ста ля спада...

— Хорошо сказано! — воскликнула Алина. — Красиво и со смаком... Это чего и по-каковски?

— По-итальянски.

— Ты знаешь итальянский?!

Да, Александр итальянский знал. Конечно же, не в совершенстве. Так, отдельные, что называется, идиоматические выражения. Был в его миротворческой практике на Балканах эпизод, тесно связанный с добровольцами из нищенского мафиозного Палермо. Ну и, естественно, базар-вокзал...

— Итальянский язык. Лингва итальяна... Эх, если бы только его/её! — он напустил на лицо скорбное выражение атланта, взвалившего на плечи всю непомерную тяжесть небесного свода. — Ещё и английский...

При этом потёр чуть искривленную, если приглядеться, спинку носа — результат братания с морским пехотинцем из Гонолулу.

— ...И грузинский. Со словарём. Если такой когда-либо будет издан в свободной стране за Кавказским хребтом... И разговорный сербский. Если разговор пойдёт о сливовице под обильную мясную закуску... И тюркские языки огузской группы. В части допроса военнопленного...

— Могу себе представить, — покачала головой Алина.

— Вряд ли, — на миг помрачнел Александр. — Искренне рекомендую тебе даже не пытаться представлять это грязное дело... А ещё я знаю армянский. Особенно те звучные слова и цветастые фразы, что обычно пишутся на заборах... Смогу также объясниться с немцем. Глухим. Жестами. Насчёт чего-нибудь такого, что без лишних слов понятно любому дебилу, — выпивки, закуски, постели... Кстати, по-итальянски моя смачная, как ты выразилась, фраза означала следующее: в постели между нами будет меч.

— В постели между нами будет меч... — задумчиво повторила она.

— Так странствующие рыцари, останавливаясь на ночлег, гарантировали честь хозяйской дочери, буде за скудостью обстановки оказывались с нею на едином ложе.

— Ах, вон ты о чём! — многозначительно улыбнулась Алина, и в глазах её разрезвились лукавые чёртики. — Весомый аргумент! Если это хитрый способ увильнуть от исполнения долга 'па' перед 'ма', когда у той не болит голова и не нужно рано вставать на работу, то довольно искусный. А если искреннее сожаление, то замечу, что маленький наш меч явно пребывает сейчас в параллельном мире или у Бога в гостях, и вытащить его из этих ножен, думается, до утра будет проблематично.

— Ну, что же, слава Богу! — улыбнулся Александр.

— Слава Богу! — согласно кивнула Алина. — Разговор не мальчика, но мужа... Я тебя не шокирую, Аль?

Она встала, обошла стол и замерла в нескольких сантиметрах от него.

— Не думай, пожалуйста, что я веду себя так со всеми мужчинами.

— Не думаю, — прохрипел он. — Я сейчас вообще не хочу ни о чём думать. Просто не смогу. Разве что об одном: я сейчас упаду, больно ударюсь о пол самой тупой частью тела, сиречь головой, и если сразу не умру, то заору на всю Вселенную: 'Я люблю эту женщину!'

— Не сори словами, Аль. Особенно такими важными, как 'люблю'. Любовь — это высочайшее из высоких чувств. Оно требует проверки временем и обстоятельствами.

— А как же любовь с первого взгляда?

— Не любовь, Аль, — влюбленность. О любви в данном случае можно будет говорить через много-много лет, если влюбленность эта со временем не потускнеет, не зарастёт равнодушием или, хуже того, не сменится ненавистью. Впрочем, Юлия сказала, что на той самой картине, где мы с Алёнушкой втроём, ей на вид лет восемнадцать. А сейчас шесть. И раз уж мы до той поры остались 'па' и 'ма', значит, у нас, пусть и в параллельном мире, было время проверить наши чувства...

— Наши чувства! — восторженно воскликнул Александр.

— Тише, дурачок! — Алина нежно коснулась ладошкой его губ. — Кто знает, может быть, мы каждый вечер бьём посуду и лица друг другу.

— Вряд ли. Во всяком случае, посуду, может быть, и бьём, но только не лица. Раз уж мы через много лет выглядим вполне пригодными для портрета, выполненного Алёнкой.

— Ну, да, не придерёшься, железная причинно-следственная связь... Ты — по-своему замечательный человек, Аль. Пройдя через многие годы и войны, ты сохранил и чувство юмора, и ироничный взгляд на вещи, и эмоциональное богатство, и воспитанность, и душевные порывы, больше свойственные юношам. Честно говоря, оценивая то, что произошло со мной в аэропорту, я поняла — абсолютное большинство знакомых мне мужчин на твоём месте безучастно отвернулись бы, и лишь один, от силы два, как-то проявили бы себя. Скажем, вызвали милицию... А ты рванулся на двоих, как барс, и умудрился взять над ними верх, даже не прибегнув к насилию. Удивляюсь, как с такими героями-рыцарями христианский мир до сих пор не победил исламистов!