Детонация

Я припечатывала новое и новое "твою мать" к каждой следующей характеристике. Как это могло быть правдой? Почему со мной? Если Бораг узнает, Грэму конец. Теперь я — бомба. Меня проще убрать, чем... Дрэк. В это невозможно поверить.

Горячий душ бил сверху, а я тряслась, обхватив плечи руками, и стучала зубами. Волосы липли к лицу и телу.

Он ведь сам... почти в открытую говорил много раз! Как я могла не понять!

А руки... Еще сегодня утром... Не выдержала, медленно сползла на пол душевой. Больно било о серую стену плечо. Жаль, я не могу закричать. И заплакать. Я не умею плакать... Вода плакала за меня сама, выполняя бесполезную заботу.

Оглушённо и пусто. Я же не надеялась, не думала и не собиралась. Просто мне... дрэк. Как же мне...

Звякнул таймер на духовке. Онемевшие пальцы выключили равнодушную воду.

Прощай Грэм.

— Твоя светлость, да что с тобой?

Грэм тряхнул головой, удивлённо сфокусировал взгляд. Ответил через секунду:

— Ещё раз данные разведки перепроверь. Не нравится мне. Недостаточно этих двух эпизодов для анализа. Даже вероятности ошибки допустить нельзя... Ты сам всё знаешь, Мэк, — выдохнул устало и запустил руку в волосы, прикрыл глаза. Два дня. Даже меньше. Он позволил себе отвлечься в свой законный, редкий, хоть и очень условный, отпуск на два дня... Ох, Кари-Кари.

Вопреки ожидаемому раздражению, в груди неожиданно разлилось приятное тепло, а сам Грэм глупо улыбнулся. На мгновенье.

— Слушаюсь, — неуверенно отозвался заместитель, с любопытством разглядывая непривычную пантомиму начальства. Но лицо командующего уже снова было сосредоточенным, и в глазах, будто в компьютере, отчётливо мелькали расчеты и варианты предполагаемых действий и контрмер.

Штаб гудел, пищал, звонил, и непрестанно взбудоражено двигался, откликаясь уверенным "Есть!" и "Так точно!". Грэм не покидал его третьи сутки. Устал. Конечно, он устал. Ни один человек не способен к непрерывной ясной концентрации в течение столького времени. Даже на спец препаратах, которые для таких как раз случаев, безусловно, имелись.

Мэк Девриг встретил его лично и озвучил новые детали событий. Лэррингтон начал давать указания ещё ночью, как только начались первые выступления, и обозначилась возможная точка прорыва.

Линкор Лирдоссии, вошедший в Южное море под предлогом наблюдения за демократическим разрешением ситуации на юге, блокирован и выведен из зоны атаки по стандартной схеме, отработали чисто, быстро и с оповещением глав государств. Волнения беженцев на южной границе оттягивают внимание и силы из центра. Там очевидна провокация, и даже обнаружены обычные для этого центры подготовки. Но слишком грубо и демонстративно действуют. Дипломатические предъявы и экономическая возня — нервно, напряжённо, но пока некритично. Кровит чуть больше обычного окраина на востоке и тоже требует дополнительного внимания и сил. Посыл очевиден: занимайтесь своими проблемами и не суйтесь в наши дела. А дела эти сильно бьют по интересам Союзных Земель. Да и не только по ним. Все игроки региона сплелись в одну напряжённую и хрупко сцепленную коалицию, противодействуя и скалясь. А Лирдоссия длинной тонкой спицей дипломатии и шантажа тихонько перебрасывает фишки на карте, путая силы и обездвиживая противников, одного за другим. Вот уже и Багония со связанными санкциями руками и вставшим сосем недавно производством, Аникия, лишённая нами же самими сельского хозяйства по разработанному когда-то Лирдосскими, кстати, профессорами проекту — кричат и умоляют, задыхаясь от кредитов среди загубленных полей. Наши окраины пустынны и беззащитны. Долгий, хорошо продуманный план. То, что было начато больше полувека назад, сейчас рвануло. Удержать бы. И это только начало...

А только что проработанные расчеты ещё впереди. Узлы никак не давали Грэму покоя. А ресурсов охватить всю сеть физически не было. Он устало хмурился, отслеживая данные на огромном мониторе.

Полковник Дэвриг знал его с детства и видел, как цепко он впивается в любую задачу, распутывая нить за нитью сложнейшие провокации, ловушки и западни, ни на что не сбиваясь, и не отвлекаясь на внешние раздражители. И Девриг был крайне удивлён, когда к вечеру второго дня, прямо посреди заседания, Грэм неожиданно замер, каменея лицом, не отрывая взгляда от новостной ленты. А потом вдруг не вынес внезапное озарение на Совет. Зато тихо и отрывисто продиктовал что-то адъютанту. И только услышав обратное "Выполнено", немного смягчился, но беспокойство из глаз так и не ушло.

— У нас новый объект для защиты? — спросил Девриг тихо, и почти неуловимо улыбаясь.

Грэм поднял на старого друга рассеянный, хмурый взгляд.

Мэк повернул к нему монитор, нажал несколько клавиш. На приближенной спутниковой съёмке женщина вырывалась из дома и чуть заметно приподнимала руку, прощаясь.

Грэм помрачнел сильнее, тяжело взглянул на полковника:

— Кто ещё видел?

— Точно сказать не могу. Но вёл тебя я лично. Возможно, пока больше никто, — разом посерьёзнел.

— Файлик поправь, — Грэм равнодушно разглядывал суетящихся подчинённых.

— Слушаюсь, — тихо шепнул полковник.

Лэррингтон даже не обернулся.

Ещё и трёх дней не прошло, а он уже дважды подверг её жизнь опасности. Так неосторожно вчера у всех на виду, на Совете. И вот теперь. Первое, о чём должен был распорядиться по возвращении — почистить файлы наблюдения. А он, как новичок об этом просто забыл. И то, что нет привычки это делать за ненадобностью — не оправдание вовсе. Золотое правило разведчика, пусть и бывшего — будь один, и беда не придёт к твоим близким. Он и был. И останется.

Не о чем сожалеть. На это нет времени. Успел — радуйся, что было.

Грэм и был. Признателен и рад. Только неясно, отчего царапает и ершится внутри. Ситуация под контролем и переживать не о чем, а тело стремится сорваться в бег.

Куда?

Вдохнул глубоко, заметил вдруг, как плотно были сжаты до этого зубы. Покрутил шеей. Четвёртую инъекцию стимулятора организм всегда воспринимал со сбоями. Радужные пятна в глазах напрягали. Просто надо поспать.

И уже проваливаясь в беспамятство и осторожно сжимая в руке призрачную светлую прядь сладко пахнущих волос, одними губами командор прошептал:

— Прости, Кари.

* * *

— Что ты предлагаешь изменить? — рыжая женщина сидела на столе и болтала ногами. Влажный холод собрался вокруг, и воздух заискрил, неожиданно уплотняясь. — Я прекрасно вижу, что этого достаточно.

Дух уверенно повёл головой, или тем, что должно было быть головой у духа.

— Недостаточно, Магда, — глухой голос прорезал порывом шуршащую юбками тишину.

— Мы пересекли два пути. Что ещё от нас может быть нужно? К тому же, это всё равно случилось бы рано или поздно, — маленькая ножка взлетела вверх, и женщина легко соскользнула на пол. — Скорее, рано...

— Уже! Поздно может быть уже! — дух взвился и осыпался на пол снова.

— Это случилось бы через неделю. Ты сам сказал мне! И она умная девочка. Догадается, — задрала беззаботно подбородок, прислушиваясь к пространству: — Уже догадалась, — расцвела неприличной улыбкой, заблестев хищными глазами.

— А-ну, прекрати! — взревел гулко дух и материализовался в невысокого и совсем некрепкого мужчину. — Ведьма!

— Угу, — рыжая довольно кивнула и мечтательно закатила глаза.

— И перестань подсматривать! — потянулся к бесстыднице руками, но в полуметре от неё его привычно отбросило назад.

— Да я только... Не сердись, Ксандер, — виновато и примирительно хлопнула глазами плутовка. — Больно? — спросила сочувственно, — Зачем же ты? — и во взгляде такое искреннее беспокойство. Присела рядом, горячо зашептала: — Сейчас пройдёт. Ведь пройдёт?

— Не пытайся. Я все твои уловки знаю, — дух морщился, словно от настоящей боли.

Магдалена пфыкнула и повела кокетливо плечом.

— Ведьма, — повторил дух, снисходительно на этот раз. — Обидит нашу девочку, житья роду не дам! — заявил решительно и колыхаясь краями.

— Нет уж! — женщина злобно сощурилась. — Ты мой! Зря я столько мучилась? — и повторила уверенно, сама себе кивая: — Нет уж. К тому же, твоя карма тебе, в отличие от меня, небезразлична. Поэтому никому жизнь портить ты не станешь. Помогать, верю — это ты горазд, — смерила Ксандера насмешливым взглядом. — И там из рода-то он один и остался, как твои девчонки.

Сизая дымка стала сначала плотнее, а затем стремительно истончилась, будто потревоженный ветром туман, и дух просто исчез.

— Обиделся? Зря. Ты моё привидение. Моё! — нагловато заявила Магдалена. — Персональное, — и в этот момент лицо её было таким, что казалось, будь она уверена, что её никто не увидит, показала бы в воздух язык. — И это только ты, сверкая своим классическим скудоумием, продолжаешь считать, что ты моё наказание! Ха! — залилась звонким, чистым смехом. И резко оборвала его на мучительно высокой ноте. — Посмей только меня бросить, — сама вдруг прошипела обиженно, и за окном сей же миг оглушительно прогрохотало. Магдалена рывком развернулась, взбив воздух, взметнувшимися волосами и, не оборачиваясь, ушла в комнату, хлопнула дверью. Будто это могло бы стать для призрака преградой.

— Магда, — тихо прошелестел Ксандер, — Мы последние. Ты сама всё знаешь. И никто кроме нас сделать этого не сможет.

— Не сможет, — рыжая нахалка уселась перед зеркалом и принялась медленно заплетать и распускать косу.

— Ма-аг-да, — предупреждая, протянул дух.

Та бесстыдно ухмыльнулась и резко развернулась к некогда бывшему мужчиной лицом.

— Что ещё ты от меня хочешь? Мы же договаривались, твой — зов. Моя — погода. Смотреть ты мне не разрешаешь, — надула губы и пожала плечами. — Что я ещё могу?

— Сейчас ты можешь не мешать.

Она даже покраснела от злости.

— Именно! Не мешать! — повторил резко Ксандер. — А вот потом...

— А вот не будет никакого потом!

— Ты не можешь видеть будущее, — напомнил туманный образ.

— Могу! Если очень хочу, то могу!

— Нет его ещё! — туман подтянулся к женщине ближе, — И прошлого-то, по большому счёту, тоже нет. Уж я-то знаю! Какая же ты!

— Какая?

— Ведьма...

— Напомни-ка, почему тебя убили? — очень по-семейному упёрлась в бока.

— Меня не убивали. Я ушёл сам. А вот склеп...

— Точно. Разрушили склеп. А убили тогда кого? — издеваясь, хлопнула глазищами Магдалена.

— Внука, — дух сделался мрачен и покрылся тёмными пятнами.

— Так вот и являлся бы сам. Чего всё ты? Да и внук-то, помоложе бы был, поди...

— Он был старше меня на тридцать лет, — дух помрачнел ещё сильнее. — И я не стану сейчас скудоумно развивать тему твоего возраста.

— Откуда ты...?

— Оттуда, — буркнул глухо и растаял вновь. — Думай, Магда, думай, — донеслось откуда-то из глубины квартиры, — Если не объединятся, погибнут все. И плакала твоя смертность и моя свобода. Нам этого не простят.

— С чего вообще взял, что это поможет? Такие вопросы надо решать ещё до того, как кому-то придёт в голову их придумать. Мужчины! Довели, как всегда до края! А бедные дети...

— Что-то ты слишком жалостливая сегодня, пробубнило у ведьмы над плечом.

— Понравилась она мне. Вот честно. И хотела было маску содрать. И не стала. Сберегло будто что. Постой-ка...

Магдалена обернулась, озираясь. Тишина, и даже воздух не шевелился.

— Ксандер? — позвала испуганно.

Ничего. Только оглушающее безмолвие вокруг и физическое ощущение оголившегося времени. Она будто и воздухом теперь не дышала. Медленно замерцало, переливаясь, призрачным синим, опустилось вокруг, и взмахнули синие гигантские крылья, прямо сквозь стены.

Магдалена замерла и сползла медленно на колени, на пол, мучительно задыхаясь. Голову склонила, прижала подбородок к груди.

— Прости, справедливый, — прохрипела не своим, старушечьим голосом.

— Не у меня прощения просить будешь, — прогрохотало в ответ так, что она была уверена, их слышала вся Весна и даже спасатели на заваленной дороге. — День большого солнца ещё не наступит, а светлая голова уже опустит огонь на двойную нить. Торопись, Магдалена, день расплаты близок.

Она запомнила каждое слово. И к тому времени, как снова смогла вздохнуть, проговорила всё про себя уже трижды, чувствуя и уверенно зная, что трогать девчонку не просто не стоит, а несомненно нельзя.

— Ксандер... — шептала, судорожно сжимая горло руками, — Ксандер! — сдавленно выкрикнула. Отчаянно, зло. — Мы не успеем! Нам не справиться, не уложиться! Четыре месяца! Ксандер! — небо сверкнуло и впечатляюще грохнуло, и вдруг порвавшись, загудело дождём.

— Замолчи!

— Я не хочу... Не могу! Не надо! — отчаянно заломила руки. — Мы не справимся, не уложимся, не успеем, — сумасшедше бубнила снова и снова, — А они все погибнут, все умрут! Я останусь одна. Только я. Снова одна! Безнадёжно! Одна! Ксандер, — гортанный рычащий стон вырвался из горла ведьмы, её затрясло, волосы наэлектризовались и топорщились теперь в разные стороны, — Обними меня, Ксандер, — почти умоляя всхлипнула она.

— Не могу, ты же знаешь, — спокойно ответил старый граф. — И ты не можешь, — напомнил уже сурово. — И не заберёшь мой дар. Не надейся. Мы слишком давно друг друга знаем, чтобы так глупо подставляться, — усмехнулся и завис в еле уловимом тёплом воздушном потоке над батареей центрального отопления.

Магдалена с тоской взглянула на бледное, неоформленное пятно перед окном.

— И не смотри на меня так, — вяло пробубнил клочок холодного тумана. — На мой метаболизм это все равно не влияет. А у тебя нервные клетки не восстанавливаются уже лет двести. Думай лучше, как нам заставить их вместе работать.

— А вместе они хотят делать не это! — мстительно фыркнула Магдалена.

— Ну это мы ещё посмотрим...

— Мужчина... — прошипела не зло.

— Ведьма, — откликнулся дух так же.

— Плазмоид нестабильный!

— Ведьма... пожилая!

Магдалена блеснула хищно оскалом. Дух то ли загудел, то ли зарычал и скрылся стремительно за окном.

На Весну опускалась жаркая, дождливая ночь.

* * *

Южику было холодно. Парнишка мелко, почти незаметно дрожал, поджидая транспорт на остановке. И больше был похож на мокрого галчонка, чем на щенка, с кем обычно сравнивают переросших подростков. Мокрые волосы торчали сосульками и казались теперь тёмными. Что было, конечно, неправдой. Стоял, мрачно ссутулившись, засунув руки в карманы короткой в рукавах, хлипкой куртки, и считал блондинок в красном и розовом среди проплывающих под зонтами горожанок.

Исходя из наблюдений Юджина, урождённого Евгения Партнова, блондинки розовое любили заметно меньше, чем брюнетки. И предпочитали цвета решительные, а иногда и вовсе довольно тёмные. Чем объяснить столь заметное отклонение от стереотипа, юноша не знал, да и сомневался, стоит ли выяснять подробности. Блондинки ему нравились ничуть не больше, чем брюнетки, а первые — не меньше блондинок. Девушек Южик очень любил. Без яркой взаимности, зато пылко.

О чём ещё было рассуждать в этот ливень почти семнадцатилетнему мастеру спорта, самому юному из кадетов саблистов в союзе, дожидаясь автобуса на остановке? Юж рывком поправил сползающий жёсткий чехол для сабли и тряхнул совсем уже мокрыми волосами.