Петербургский пленник (самая полная версия)

— Ностальжи.... Как эта ра-а-на

В сердце сладко ворохнется

Приходила ты нежданно

Уходя с восходом солнца

Очи черные.... очи страстные....

Очи жгучие и прекрасные

Как любил я вас.... как тонул я в вас....

Неужели мне не видать тех глаз!

Пережидая проигрыш, он вернулся к тому смутному виденью, что зацепил уголком глаза при взгляде на зрительный зал и вновь вгляделся в задний ряд: да вот же она, сидит на стуле и тянет шею, вглядываясь в него — точно, дочь Тучкова, Александра! Которая сунула ему украдкой записку в конце того затянувшегося обеда и в ней значилось: — "Я скоро приеду в Петербург, чтобы встретиться с Вами! Саша". Для чего? И что это там группка офицеров возле нее активничает?

Но проигрыш закончился:

— Лунный блик — посланник ночи

Мне опять печаль пророчит

Ворошу в камине камни

И свои воспоминанья

Я зову опять, я хочу обнять

Стан пленительный, упоительный

Вы сгубили меня, очи черные

Унесли навек мое счастие!

Переждав аплодисменты, Дмитрий Николаевич спрыгнул с эстрады в зал и пошел меж зрителей к той самой девушке. На подходе он увидел, что один из офицеров пытается взять ее за руку. Соседка Тучковой, дама лет под 40, сильно шлепнула веером по руке наглеца. Тот свирепо на нее посмотрел, но здесь уже и Митя подоспел. Он учтиво поклонился девушке и сказал:

— Благодарю Вас, Александра Павловна, что Вы откликнулись на мое приглашение. Прошу пройти со мной в первый ряд, там Вам будет удобнее.

— Я тоже Вас благодарю, мсье Персонн. Со мной моя кузина, Анна Алексеевна....

Лазарев тотчас крикнул стоящему позади зрителей метрдотелю:

— Арнольд! Организуй два кресла в первый ряд!

И подав дамам обе руки, стал пробираться с ними назад, к эстраде.

После концерта Лазарев подошел к неожиданным гостьям, переждал восторженные фразы и предложил угостить их ужином в кабинете. Они мило порозовели ("Пожалуй, меньше этой кузине, лет 35"), но противиться не стали. В кабинете маску он снял, извинился за свое фиглярство ("Но с ними иначе нельзя, замучают преследованиями!") и стал диктовать официанту (консультируясь с дамами), что принести из вин и закусок. А потом откровенничал, подливал (Они, впрочем, ограничились двумя бокалами "Дом Периньон") и ждал ответной откровенности. Дождался и озадачился....

— Мне всегда казалось, — говорила чуть опьяневшая Саша, — что в мире есть какая-то другая жизнь, не похожая на нашу. И я все ждала ее проявлений, ждала, отказывала женихам и снова ждала. Не просто сидела, конечно, а ходила активно в театры, на вернисажи, в литературные салоны, даже в гости к малознакомым людям, которые показались мне чем-то необычными. Но все это было не то, не то.... И вдруг в Москве появились Вы! С вашими феерическими романсами, с вашей неслыханной музыкой и проникающими в душу словами! Как я была счастлива, что не обманулась в своих ожиданиях, что есть тот мир и Вы, конечно же, пришли к нам оттуда! А потом я узнала, что Вы родом из Америки!! Неужели там жизнь так прекрасна? И эти песни родились в американских пейзажах? Но в них же об Америке нет ни слова, все только наше, русское и тоже, оказывается, прекрасное.... Кто Вы, господин Лазарев?

Дмитрий Сергеевич пристально посмотрел в глаза Александре ("Классическая тургеневская девушка, они были все же на свете, а не выдуманы Иваном Сергеевичем"), ощутил на миг сожаление, что не было у него "там" рядом такой рвущейся к подлинному счастью души и стал осторожно подбирать нужные слова:

— Я пробыл в Вашем доме один вечер, но успел понять, с каким достойным человеком в лице Павла Алексеевича меня свела судьба. Ему под стать Ваша матушка, Елизавета Ивановна. А теперь Вы доказали мне, что являетесь прекрасным продолжением своих родителей....

— Вы не о том говорите, Дмитрий Николаевич, — перебила его Саша. — Скажите, что нужно сделать для того, чтобы подняться на те высоты, с которых Вы смотрите на нас?

"Достала" — подумал Лазарев. Сам же, чуть улыбаясь, сказал:

— Если я правильно Вас понял, вы хотите подняться на нашу эстраду?

— Да! — с жаром произнесла дева. — Я только сейчас это осознала, но да: я хочу стать одной из вас! Вы не думайте, у меня сильный голос и меня учили музыке, я умею играть на фортепьяно, скрипке и флейте!

— А что думаете Вы на этот счет, Анна Алексеевна? — обратился Митя к внимательно слушающей, но непроницаемой кузине.

— Я поддержала Сашу в желании увидеться с Вами. Наверно, потому, что тоже была на том концерте в Большом театре и поняла, что Вы — великий и очень добрый человек. Правда, она не говорила мне, что хочет к вам присоединиться.... Я думала, она просто в Вас влюбилась.

— Анна! — воскликнула Саша и стремительно покраснела.

Глава двадцать первая, в которой в варьете дебютировала губернаторская дочь

Через несколько дней Дмитрий Лазарев оказался в доме Павла Алексеевича Тучкова, полного тезки московского губернатора, но его двоюродного брата — впрочем, недавно умершего. Домом после его смерти руководила жена, на приглашение которой и напросилась предприимчивая Александра. Он подал слуге визитку с надписью "Дмитрий Николаевич Лазарев" и стал ожидать в гостиной. Вскоре к нему вышла хозяйка дома лет 60 (ее имя и отчество тотчас вылетели из головы) в сопровождении Анны Алексеевны и минут десять выпытывала у визитера его происхождение и род занятий. В конце пытки она милостиво кивнула ему и сообщила, что получила от племянника мужа (то есть от губернатора Москвы) письмо, в котором тот лестно о вокалисте Лазареве отозвался. Так что он может пройти к ее двоюродной внучке в "музыкальную" комнату и дать урок пения.

"И кузину с собой притащила и ничего, живут себе у кисельной родни и в ус не дуют" — бурчал Дмитрий Николаевич, проходя вслед за Анной Алексеевной анфиладой комнат просторного генеральского дома, — до той, которая называлась "музыкальной". В ней стояло фортепьяно, были и скрипка и флейта и объемный звук. За фортепьяно и встретила своего кумира губернаторская дочь.

— Вонжур, мадмуазель Александра, — с напускной строгостью сказал мэтр. — К уроку готовы?

— Уи, мсье; се ке ву дите, мсье, — подыграла Саша.

— А куда ушла Ваша дуэнья? — поинтересовался мэтр, не обнаружив рядом Анны.

— Мы у нее почему-то пользуемся доверием, — хихикнула дева. — Наивная душа....

— Это Вы наивны, если думаете, что я способен обмануть доверие Вашего отца, — серьезно сказал Дмитрий. — Ну, шутки в сторону, покажите мне все Ваши достоинства.

— Все? — залилась таки смехом Александра.

— Хм. При первой нашей беседе Вы показались мне совсем другой девушкой: порывистой, искренней и совершенно не склонной к шуткам.

— Я обычно и не склонна. Но попав под Вашу опеку, раскрылась как цветок и даже вот немножко распустилась. И Вы не обманете меня своей серьезностью. Вы кто угодно — мим, шут, менестрель, — только не занудливый педагог.

— Ладно, — махнул рукой Митя. — Вы меня раскусили, уели, переубедили. Итак, будете сначала играть? Давайте по-порядку, от фортепьяно к флейте, Как можно искуснее....

Дева довольно уверенно сыграла этюд Шопена, потом фрагмент из "Маленькой ночной серенады" Моцарта и завершила его же "Турецким рондо".

— Владение инструментами присутствует, — заключил Митя. — Давайте вокал.

— Можно народную "Ой, то не вечер"?

— Хорошо. Покажите.

Она старалась, даже с некоторыми вариациями от куплета к куплету.

— Голос чистый, объемный и на две октавы. Но петь эту вещь, чтобы людей зацепило, надо все-таки по-другому. Показать?

— Очень прошу.

— Тогда подыграй на скрипке: в основном тихо, фоном, но когда почувствуешь, что можно усилить, усиливай. Я же буду форсировать голос по нарастающей....

Дмитрий Николаевич вспомнил харизматическую Пелагею, усмехнулся и после Сашиного вступления тихо-тихо завел всем известную шарманку. В конце песни, когда он открыл глаза, то увидел стоящих по стенам зала, в дверях и в коридоре домочадцев разного возраста, пола и социального положения. А также слезы в восторженных Сашиных глазах.

— Я никогда так не сумею, — прошептала она.

— Никогда не говори никогда. Просто попробуй скопировать. Ты ведь запомнила мое исполнение? Тогда закрой глаза и пой по памяти....

— Надеюсь, мое "тыканье" во время урока Вас не шокирует? — спросил Лазарев, заглядывая в глаза губернаторской дочери, когда она (вместе с кузиной) шла его проводить до Невского проспекта.

— Я хочу именно такого обращения от Вас, — жарко заверила Александра Павловна. — Но скажите: я не безнадежна как певица варьете?

— Вы все схватываете на лету: и как петь, и как играть и в подголосках. Не хуже Вари и Полины. Но я еще раз спрошу: нужно ли Вам это?

— Как дышать! Когда я пою рядом с Вами, меня наполняет такая энергия, такое счастье, какие были только в детстве!

— Но ведь Ваши родители будут страшно удручены, когда узнают о Вашем увлечении эстрадными выступлениями....

— Они не узнают. Я тоже буду выступать в маске. Анна не проговорится, а двоюродная бабушка в ваш ресторан не придет.

— Хорошо. Один вечер Вы с нами выступите. Надо подобрать песни и тщательно их отрепетировать. Сделаем это, как у нас принято, в гостинице: сначала в моем номере, потом прогон в ресторане. Но после этого я познакомлю Вас с людьми действительно новой формации, которые как раз готовят приход нового мира в Россию.

— Неужели они так же хороши, как Вы?

— Я, думаю, они покажутся Вам ближе, а в чем-то дальше меня. Но лучше ведь один раз увидеть, чем услышать?

Дебют Саши (именно под таким ником) оказался удачен: завсегдатаи рады были увидеть новую красавицу на эстраде, а гости случайные..... Им было все равно, лишь бы песни будоражили их нервы. Первой она спела "Все могут короли" и очень потрафила этим шлягером слушателям, которые в конце дружно ей подпевали и даже подплясывали. Второй песней Митя поставил без лишних заморочек "Ой, то не вечер", но пели они куплет от куплета поочередно, меняясь в подголосках. Саша после концерта была очень возбуждена, но на традиционных посиделках в номере Лазарева опамятовалась, взглянула на жмущуюся к мэтру Полину (Варя уже поддалась на Алешкину агитацию и держалась возле него) и засобиралась с кузиной домой. Дмитрий посадил их на извозчика, но провожать не поехал.

Глава двадцать вторая, в которой герой вводит Сашу в общество людей "будущего"

Тянуть кота за хвост было не в привычках Лазарева, потому он поехал назавтра к Тучковой с целью совместного посещения "Современника". Она встретила его улыбкой, но во взглядах ее на мэтра было заметно уныние. Тем не менее, сделанную им попытку отказаться от задуманного визита (мол, вижу, что Вы не вполне здоровы) Александра Павловна пресекла на корню. Кузина для отвода теткиных глаз выехала из дома с ними, но попросила завезти ее к приятельнице и там же потом забрать на обратной дороге. В итоге к дому на Литейном проспекте Александра и Дмитрий подъехали вдвоем.

— Я, конечно, Вас компрометирую, — признал Лазарев, — но в этом доме не придерживаются общих правил строго.

— Так мы идем в редакцию "Современника"? — прочла Саша вывеску на двери.

— Да. К поэту Некрасову и его друзьям. Надеюсь, они Вам придутся по нраву.

— Я читаю "Современник" регулярно! Папе его доставляют по служебной надобности, я и читаю. Мне все в нем нравится, хотя публицистику я понимаю не всю. Еще жаль, что в нем перестали печатать новые произведения Тургенева и Толстого.

— Вот и выскажите свою претензию Николаю Алексеевичу в глаза, а я на эти глаза посмотрю, — хохотнул Дмитрий Николаевич.

В гостиной их встретила Панаева.

— Ого, — сказала она с ноткой раздраженного восхищения. — Вы, Дмитрий Николаевич, растете день ото дня. В первый визит к нам были робким просителем, позже приосанились и проявили характер, а нынче являетесь с молодой красавицей и, похоже, аристократкой?

— Да, Авдотья Яковлевна, перед Вами Александра Павловна Тучкова, дочь московского губернатора.

Панаева плавно поклонилась, но бросила на Лазарева быстрый взгляд, который тот понял правильно и добавил:

— Александра Павловна очень хотела увидеть самых передовых людей России, призывающих к новым, демократическим отношениям между людьми, в том числе между мужчинами и женщинами, поэтому я привел ее к вам. Саша, это знаменитая писательница Панаева (псевдоним Станицкий), книги которой Вы наверняка читали....

— Да, я читала "Мертвое озеро" и "Мелочи жизни" и согласна с вашей позицией по эмансипации женщин....

— Merci, ma cheri. Ou avez-vous recontre ce seducteur? (Где Вы познакомились с этим соблазнителем?)

— Нет, нет, — резво запротестовал Митя. — Вы нарушаете правила хорошего тона: нельзя разговаривать в присутствии третьего лица на языке, которого это лицо не понимает. И еще, Авдотья Яковлевна: не говорите своим знакомым, что незамужняя дворянская девушка явилась к Вам с неженатым мужчиной. Это ее скомпрометирует.

— Надо же, французского языка не знает, а французским правилам хорошего тона нас учит. Ладно, Митенька, ты нам симпатичен, потому мы тебе прощаем. Так Вы, Александра Павловна, в Петербурге гостите?

— Да, у двоюродной бабушки.

— То есть в доме недавно почившего Павла АлексеевичаТучкова?

— Да.

— Но меня гложет любопытство: где Вас свела судьба с господином Лазаревым?

Саша взглянула вопросительно на Дмитрия Николаевича, и тот опередил ее с ответом:

— Я был недавно в Москве, в том числе в доме губернатора, там и познакомился с Сашенькой.

Тут в гостиную заглянул Панаев и разулыбался:

— Наконец Митя мы с тобой столкнулись! А то говорят, он был здесь, но меня как на грех не было. Где добыл такую деву прекрасную?

— Иван Иванович, — пресекла его разглагольствования Панаева, — позволь гостям пройти все же внутрь, иначе им по третьему разу все придется про себя рассказывать.

Через пятнадцать минут общее оживление в редакции "Современника" в связи со столь неожиданной гостьей прошло, хотя влюбчивый Добролюбов продолжал смотреть почти все время на милую Сашеньку.

— Что ж, Дмитрий Николаевич, — сказал хитро улыбающийся Некрасов. — По Вашей рекомендации я обратился к Герцену, и он раздобыл для нас тот самый "Манифест". Документ действительно сильный, резкий. Впрочем, Ваш первый вариант реферата достаточно точно передал его содержание — при значительно большей краткости. Но предоставлю слово Николаю Григорьевичу, который его детально проанализировал.

— Ничего принципиально нового я в оригинале, действительно, не нашел — кроме самой формы изложения, очень оригинальной. Но Герцен в поисках этого "Манифеста" съездил в Манчестер, где сумел встретиться с Энгельсом и подробно поговорить с ним по многим социальным вопросам. Он остался им буквально очарован и уже пересмотрел свои взгляды на русское крестьянство. Теперь призывает сделать это и нас. То есть Вы и тут оказались провидцем.

— Мне просто повезло, — сказал Лазарев. — Не зайди я к этому букинисту в Нью-Йорке, так и искал бы пятый угол вместе с вами в русском вопросе....