И перестать быть чужаком. Русским представился — подозрительно смотрели, нет, наверно, тут ещё русских. Славянином назвался — они нормально реагируют. Значит, сделаем градации чужаков: семья — род — племя. В племя я вписался — но это считай по краю прошёл. Как в семью вписаться? Вдову из деревни в жены взять, их там все равно три? Так тогда вроде как основание своего клана получится. Близкого, но все равно не до конца родного Буревою. Да и вдова не факт что согласится, я по их меркам совершенно мутный тип. Проблема. Полез опять за сигаретами. Черт! Забыл, что последнюю только что выкурил. Блин, жалко пацаны не успели с пивом и сигаретами прийти. Эгоистично, конечно, но все равно жаль. Нашей толпой проще выжить было бы, они мне как братья стали. Братья... Братья... А это действительно мысль!
Я вскочил с лавочки, Буревой тоже засуетился, переживает:
— Буревой! Слушай меня сюда... Просто слушай. Кем я был в том мире, и какой у меня род был уже не важно, нет мне пути назад, это я точно знаю. В вашем мире я один, как... Перст, во! Нет никого ни за мной, ни рядом со мной. Твой род сейчас тоже ослаб, эти, приплывшие, сыновей тебе побили, с бабами да детьми ты один остался, на тебе всё. Извини, если вещи обидные говорю, но ведь это правда? А если они ещё раз придут? А если урожай плохой будет? Сам говорил, на Масленицу... Морену когда жгли, только рыбы чутка на... требы (вспомнил-таки слово нужное!) положили. Я один в лесу не проживу — ты видел, даже ходить по нему как ты не могу, охотиться тоже не умею. Ты один, Кукша пока не в счёт, мал ещё. На себе ты, Буревой, всё не вытянешь, особенно если беда какая придёт. Нам с тобой обоим такими темпами... если так и дальше пойдёт не сладко придётся. Как думаешь?
Буревой медленно кивнул, хотя на мои слова реагировал нервно. Вон, молнии — не молнии, так, искорки глазами мечет, палку свою сжал что есть сил, аж вспотел. По ходу, я прав, и он это понимает. Я продолжил:
— Но посмотри по другому на это. Ты, когда Морену жёг, помощи в новом урожае просил?
— Было дело...
— Ну так может я и есть помощь? Ты у кого помощи просил? — напирал я.
— Дажбогу требы клал...
— Хм, Дажбогу, богу значит. А волю свою он, Дажбог твой, как проявляет обычно? — я продолжил давить на деда.
— Да по-разному бывает, иногда никак, значит, сами справимся, чай не дети. Иногда погоду даёт, иногда дождь да засуху. Оно ведь и от требы зависит, и от того, кто кладёт, да и когда... — дед ушёл от моего напора в оборону, начал оправдываться, уклоняясь от темы.
— А меня тебе в помощь послать он мог? Так волю свою проявить? — я приосанился, сделал шаг назад, чтоб дед меня рассмотрел повнимательней, — Ты помощи просил, тут я появился. Кукшу вашего от мурманов этих спас, сами благодарили. Так может услышал он твои молитвы... нет, просьбы? Я один, со мной никого, тебе же помощь нужна, чтоб род твой выжил. Я тут ничего не знаю, но сильный, здоровый, да и с мозгами... с умом у меня порядок вроде. Ты все тут знаешь, жизнь видел, но в годах уже и ответственность... забота большая на тебя свалилась. Все правильно?
— Правда твоя, стар я. А народу почитай на мне дюжина, да ещё два. И волю богов только сами они знают, да предки наши. И ты в лесу чужой — сразу видно... И помощь твоя вовремя пришла, без Кукши мы бы загнулись, он хоть и молод, но охотник знатный... — дед рассуждал вслух.
— Во-о-от, а теперь смотри, твой опыт... знания, да я, да Кукша, неужто род твой не подымем? Сгинуть не дадим?
— Тебе это зачем? Ты-то точно не нашего роду. Говоришь по-нашему, да слов много чужих, волос у тебя темный, да лицо вроде словенское. Росту ты великого — да и такие у нас были, и у варгов, и у мурманов...
— Правильно, не вашего рода. Надо это исправить... — я сделал паузу по Станиславскому, и выпалил — Давай брататься!
Дед малость прифигел от моего предложения, я же продолжал ковать железо, не отходя от кассы:
— Смотри, ты верить мне не можешь, все опасаешься меня, я вижу. Я тоже у вас себя неуютно чувствую... ну, тоже опасаюсь. У меня мыслей дурных нет. Против тебя, рода твоего ничего не замышляю, но доказать я этого не могу. Значит, клятву нам друг другу дать надо, так чтобы ты мне верил, и я тебе. Каждый самым дорогим для себя клясться будет. А чтобы ты меня как своего воспринимал, да знал место моё в роду твоём, предлагаю побрататься. Ты опытный... умный, здесь знаешь все — будешь старшим братом мне. Я у вас тут профан полный... не знаю много, но я другое разное знаю, младшим буду, под тебя пойду. У нас говорил, старший брат, второй отец, я тебе помогать во всём буду, ты меня уму-разуму учить, вместе род твой, наш уже получается, подымем! Да и вместе — веселей, — закончил я рекламным слоганом свою речь.
Дед задумался, дед просветлел лицом, дед проникся, потом стал хмурым:
— А ты каким богам требы клал в своём мире? Кого из богов в свидетели звать будем? На чем клясться?
Тут уже я задумался, вопрос серьёзный. Религия простой не бывает, такую фразу слышал в каком-то фильме. Для него тут мои боги силу имеют? Или нет? Что толку будет от клятвы, если мои боги остались в другом мире? Да и какие мои боги? Я скорее гностик, в церковь только на отпевания ходил да на крестины. Хотя крестик ношу, родители подарили, серебряный, с цепочкой. Ладно, попробуем что-нибудь придумать, за мной всё-таки грандиозный опыт человечества по "впариванию" ближнему своему всякой дребедени.
— Буревой, мои боги, точнее Бог, он один, и в том мире остался, где предки мои, род мой и друзья остались. Твои боги тут силу имеют. Давай так, и нашим, и вашим. Всех в свидетели позовём, да предками друг другу поклянёмся. Если я клятву нарушу, меня тут твои боги покарают, а в моем мире — род мой тамошние боги проклянут. Если ты нарушишь — твои боги тебя тут покарают, а там и мои достанут. Богам ведь разницы скорее всего нет, мой мир или твой? Они же боги! Шастают, небось, туда-сюда по мирам... Да! Побратаемся по моему и твоему обычаю. Чтобы в обоих мирах боги нас как единый род увидели.
— Это дело, — дед чуть успокоился и перешёл на деловой тон, — а как у вас там братаются? Как в род чужой переходят? Твои предки тебя не проклянут, что своих бросил?
— Не, мои точно не проклянут. Они же видят, что я не по своей воле, а под давлением обстоятельств... Не проклянут, короче. Да и то, по крови я со своим родом связанным останусь. А значит и боги, и предки из другого мира нам помогут. Ну чтобы частичка рода моего тут проросла. Двойной профит! Тьфу, не то... Короче, нормально все будет, я тебе обещаю. А братаются у нас, — я задумался, — крестиками... символами веры... знаками богов своих меняются, обнимаются, руки жмут крепко... Во! На брудершафт пьют ещё! Празднуют едой всякой там, напитками... У вас по-другому?
— Кровь смешать надо, да братину с мёдом распить, — дед почесал бороду, — ну и клятва вечная на крови, то само собой.
— Братина — это что? Посуда такая? С мёдом обязательно, или что другое подойдёт? — как пить мёд я не представлял, он же густой, наверно, медовуха имеется ввиду.
— Да можно и другое что, вино...
— Водка пойдёт? Та, которую вчера пили? — я пнул рюкзак в котором звякнула бутылка.
— Пойдёт "вотка" твоя, она крепкая, крепкая связь будет между родами нашими, — оформить братание результатом многолетних опытов Менделеева дед согласился.
— Ну давай тогда клясться да брататься, — я полез в рюкзак, за выпивкой, рюмками и ножом.
Дед в свою очередь из котомки достал рыбу сушенную, корешки да травки какие-то. Оставил его разводить костёр для, сам полез на крышу, сок достать хотел. Веток Буревой натаскал и пытался развести костёр, высекая искры из каких-то камней. Продемонстрировал ему зажигалку, дело пошло веселее, и изделие китайских мастеров дед оценил. Я честно признался, что скоро газ закончится, и она работать перестанет. Он махнул рукой, мол, есть и хорошо, нет — и ладно. Набрали из Буревоева бурдюка воды в котелок, поставили в костёр, дождались, пока вода нагреется. В получившийся кипяток я вытряхнул пару бич-пакетов со всеми специями и маслом. Закуска готова. В рюмки налил водки, и произнёс тост-клятву:
— Я Сергей Игнатьев, называю тебя, Буревой, братом своим названным, старшим тебя признаю и буду в твоём роду тебе подмога и опора! Да прибудут свидетели этому Всевышний, Богородица, Дажбог, и все боги моего и этого мира. Клянусь делать всё на благо рода, защищать его, зла не таить и главу рода, Буревоя, во всем слушать. Если же я нарушу свою торжественную клятву, — сразу почему-то вспомнился текст воинской присяги СССР, в школе, в кабинете ОБЖ висел на плакате, — то пусть меня постигнет суровая кара богов, всеобщая ненависть и презрение рода моего и предков моих... во всех мирах.
Я порезал руку ножом, протянул её Буревою. Он взял ответное слово:
— Лепо сказал, как Баюн какой... Я, Буревой, глава рода своего, называю тебя молодшим братом, и беру в род свой, — дед сказал по простому, — тому пусть будут боги, люди и предки наши свидетели... во всех мирах.
Он порезал свою руку, в рукопожатии кровь наша смешалась и мы крепко обнялись. Я согнул руку, показал Буревою как пить на брудершафт, выпили. Целоваться не стали, мы же мужики, а я надеюсь тут до таких "достижений" цивилизации ещё не доросли. Буревой взял крышку от котелка, по-хозяйски налил в неё водки, и мы капнули по несколько капель крови в сорокоградусное пойло. Дед отхлебнул "коктейля", скривился, передал посуду мне. Я тоже приложился. Так и пили, пока не опустошили крышку. Я расстегнул куртку, снял с шеи свой крестик, Буревой из под рубахи вынул шнурок с отполированной деревяшкой в виде молнии. Я протянул ему цепочку, тот осмотрел её:
— Сребро?
— Ага. Да в принципе не важно — тут главное не материал, главное что сам вкладываешь в него.
— Это правильно, — дед одобрительно закивал, — на ромейский знак твой похож...
— Ромейский? Ромалы или румыны?
— Не, то греки, на полдень живут, они похожие на себе носят. Тех что ты назвал, я не знаю.
Греки значит, на юге. Причем христиане, и ромеями называются. На Рим похоже, но те не греки, вроде. Византия, что ли?
— У греков город главный как называют?
— Царьградом обычно, сами они по другому.
Царьград, щиты на ворота, "сбирается вещий Олег" — будем считать что византийцы. Мне от этого ни холодно, ни жарко, историю этого государственного образования я тоже не знаю. Но турков там нет ещё, отметил я про себя.
Меня развезло. Да и Буревоя малость повело, он пошатываясь оглядывался по сторонам да пялился на небо. Дунул ветерок, лес вокруг тихонько зашумел, и успокоился. Облачко маленькое, которое прикрывало Солнце, ушло, и солнечный свет ярко осветил все вокруг. Дед улыбнулся:
— Похоже, брат Сергей, приняли боги нашу клятву! Так посему и быть, — а я думая, чего он по сторонам зыркает, знака ждал значит.
Ну, тоже правильно, как иначе волю богов узнать? Сели на лавку и начали уминать лапшу. Дед как-то плечи даже расправил, развеселился, словно камень с души снял. Трескал макароны, хвалил, запивал водой и соком. Я тоже плотно закусывал — нам ещё обратно идти, а я после всех наших разговоров морально вымотался. Сидели на остановке, ели, пили, ломали и наяривали сухую рыбу, которую с собой принёс Буревой.
Я достал носовой платок, разорвал его напополам и соорудил себе водочный компресс на месте пореза, чтобы инфекцию не подхватить — уж очень переживал я по поводу болезней в отсутствии госпиталя и "скорой" в округе. Аналогичную процедуру провёл с рукой деда. Буревой был не против, спросил только, зачем. В объяснения про микробов вдаваться не стал, просто сказал — чтобы рана не воспалилась. Под это дело возникла дискуссия о вреде и пользе пития, и стоит ли продукт на раны переводить. Успокоил деда, водка ещё есть, а здоровье нам больше пригодится. Обсуждение перешло на крепость напитков, дед все "Путинку" с мёдом выстоянным сравнивал. Совместно решили много не пить, чтобы не дурнеть. Буревой вообще стал словоохотливый после нашего братания. Спросил его на момент лингвистики:
— Скажи, а отчего я с тобой разговариваю, да понимаю всё. А вот с Кукшей не так, половина слов мне не ясна?
— Да то ты говоришь на языках разных, — дед поставил котелок с лапшой, — я когда молод был, с ватагой ходил, купцов охранял. Там разные люди были, и у всех свой язык, у некоторых похож, у некоторых нет. Купцы опять же все разные — ромеи, персы, варги, свеи, хазары. Вот и нахватался всякого. В ватаге все так разговаривали, слова мешали.
Я понимающе кивнул. Все правильно, привычный мне русский язык — это такая дикая смесь говоров, наречий, заимствований, что понять где же он исконный, а где нам татары какие-нибудь своей филологии подкинули, практически нереально. Буревой получается, торговлей занимался в молодости, потому и понимает меня. А задержки в речи у него из-за того, что вспоминает слова иностранные. Давно, видать, в ватаге он своей ходил. Кстати:
— Буревой, а лет тебе сколько?
— Два по тридевять без двух, — сказал дед после некоторой заминки, я посчитал в уме.
— Это пятьдесят два получается?
— Да, пять десятков и два ещё, старый я уже. Крижану, жену свою, уже дюжину лет и ещё четыре как схоронил, — в сорок лет она умерла, получается.
— А в ватаге долго ходил?
— В ватагу вступил как два-девять вёсн без двух мне пошло. Нас много в роду у отца было, я средний. Мир посмотреть хотел. Да так и плавал.
— Плавал? Вы на кораблях ходили? — дед-то морячок, оказывается.
— На стругах ходили, в Варгском море да Понте, по Днепру да по Нови. Много где ходили, — дед поковырял бетон остановки посохом, — пока к черемисам на Итиль не пошли.
— А там что? — названия мне ни о чем не говорили, кроме Днепра, ну и ладно, будет ещё время разобраться, — Буря или шторм?
— Не, какая буря на Итиле? — дед почесал бороду, — Это ж река! Найма не было, пошли по весне черемисов примучивать. Получилось, добычу хорошую взяли. Только мне руку сломали, ватажники меня домой привезли, сами к ромеям пошли, а я остался. Думал, срастётся рука, по следующей весне опять в ватагу примут. Да рука срослась криво, костолом ломал, так ещё считай пол-лета (полгода значит) проходил однорукий. А там Крижану встретил, на землю сел. Первуша — отец Кукши — народился, потом браты его пошли, Вторуша и Всебуд. Не пошёл обратно в ватагу я...
Интересно девки пляшут. Это что ж получается, Буревой мой тоже гоповарваром по молодости был? Каких-то черемисов мучил. Нехилая такая "ответочка" ему привалила сейчас за те дела! Дети все полегли от таких же гоповарваров, только невестки да внуки остались. Даже любопытно стало, как он это воспринимает. Ладно, бередить душу ему не буду, полезное что узнать попробую:
— Скажи, Буревой, а ты в ватаге ходил, значит и мечом умеешь, и луком? Учился этому?
— Мечом нет, мало кто себе меч иметь мог. Лук — то учиться долго надо, да и лук хороший цену немалую имеет. Я с копьём ходил, да щитом. Чутка могу в строю биться да на струге веслом ворочать. Мог. Сейчас уже и не вспомню, да и рука ломаная даром не прошла, — дед закатал рукав рубахи, правая рука и впрямь была немножко дугой, — болит на дождь да на ветер.
