Борджиа: Время увядающих лилий

— Пусть его пригласят сюда. Или нет, не сразу. Сначала пусть сюда приведут кардинала делла Ровере. А может...

— Позволю напомнить Вашему Величеству, что если ваше 'может' относится к Савонароле, то это не поможет не только осмысленному, но вообще разговору, — использовал недолгую паузу Бурбон-Монпансье. — У этого... пророка и 'гласа' божьего' последние дни разные видения. Громогласные, а он всегда стремиться поделиться ими с окружающими. Увидев же одного из приближённых столь ненавистных ему Борджиа, он способен на самые разные и не всегда разумные действия.

— Вы правы, Жильбер. Прибережём ораторскую мощь монаха для встречи именно с Борджиа, а не с его посланцем. Но кардинала Джулиано делла Ровере привести, нне интересна будет эта встреча!

— Как будет угодно моему королю.

Щелчок пальцами, и вот уже слышавший всё сказанное один из гвардейцев выскальзывает в приоткрытую дверь, дабы доставить сначала кардинала, ну а потом и посланника кардинала и великого магистра Ордена Храма. Ну а чтобы не слишком уж распалять своё любопытство, Карл VIII потребовал от маршала и герцога Миланского пусть не слишком уж подробного, но в то же время показывающего суть недавнего сражения рассказа.

Королям трудно отказать, потому маршал Франции Луи да Ла Тремуйль старался изо всех сил, рассказывая о сражении с первой и до последней его стадии. Причём не ограничился словами, используя для придания веса ещё и картой местности. Теперь король мог видеть, пусть и в реалиях карты, как всё происходило на поле боя близ Реджо-Эмилии. И чем дольше длился рассказ, тем сильнее омрачалось лицо Карла Французского. Он начинал в полной мере понимать, что если и была в поражении вина Ла Тремуйля, то самая малая. Просто враг оказался ничуть не хуже подготовлен, лучше вооружён, а к тому же вынудил франко-миланскую армию на сражение в выгодном именно Борджиа месте и в наиболее удобное для себя время. И если бы не удачный ход маршала с неаполитанцами, армия могла быть по настоящему разгромлена, да и часть герцогства Миланского оказалась бы занятой войсками Борджиа и Медичи.

— Более восьми тысяч убитыми и пленными. Пара тысяч раненых, часть из которых долго не вернутся в строй или вообще умрут, останутся калеками... И значительного преимущества в артиллерии у нас больше нет.

В ответ на эти слова монарха Ла Тремуйль лишь тяжело вздохнул, всем своим видом показывая, что он тоже крайне сожалеет, но сделать что-либо, увы, не в его силах. Зато д'Обиньи в ответ на прозвучавшие слова короля рискнул высказаться:

— Без преимущества в артиллерии и при новых, столь действенных орудиях у Борджиа пробивать стены крепостей будет гораздо сложнее. Конечно, если командирам гарнизонов оставят часть артиллерии. Новой, а не той, которой мы изначально рассчитывали противостоять.

— Чезаре сын своего отца, а поэтому хитёр и предусмотрителен, — сказал, как ядом плюнул Сфорца. — Он не оставит беззащитными действительно важные крепости. Но ведь ваш король, д'Обиньи, привёл сюда. в Италию, двадцать тысяч свежего войска. Число! Ему Борджиа не смогут достойно противостоять.

— Но могут нанести большой, неприемлемый для нас урон, — парировал командир гвардии. — Враги Франции могут воспользоваться этим, — взгляд в сторону короля и, заметив тень неудовольствия монарха, Бернар Стюарт тут же уточнил. — Мы сможем показать недружественно настроенным соседям их место, напомнить о нашей силе, но... Ваше Величество, почему бы нам не выслушать посла Борджиа со всем вниманием? Не мы отправили к ним посланника, они к нам. Послушаем его, вдруг предложения окажутся приемлемыми для вас.

— Не думаю, что младший Борджиа решит подарить нам корону Неаполя, — хмыкнул Карл VIII. — Он только что одержал победу, его потери в сражении значительно меньше наших. Но я выслушаю его посла, это может оказаться полезным. Хотя бы узнаем, чего хотят Борджиа.

Звук открывающейся двери и голос одного из королевских слуг, возвещающего, что прибыл кардинал Джулиано делла Ровере. Да, кардинал. Да, всё ещё имеющий немалое влияние на землях Папской области и вообще в Италии. Только ценность его для Франции хоть и оставалась довольно высокой, но после краха всего семейства делла Ровере, лишившегося немалой части казны, верных людей, а также всех земель... Иными словами, теперь сам кардинал Джулиано делла Ровере, его родственники-кардиналы и просто родственники, а также оставшиеся верными люди вынуждены были довольствоваться положением не 'младшего партнёра', а всего лишь слуг короля. В этом была их единственная надежда вернуть себе хотя бы часть утраченного влияния и силы.

Понимал ли это сам кардинал, входящий сейчас в зал, где находился король Франции и его приближённые? Несомненно! Оттого и старался быть по возможности вежливым, покорным и... полезным своему нынешнему покровителю, носящему корону одного из самых могущественных государств. Понимал, что если и Франция сочтёт его лишним, то тогда всё, конец! Не ему лично, а семейству, которое совсем недавно получило такой удар, от которого почти невозможно оправиться.

— Ваше Величество, Ваша Светлость... синьоры.

Выпячивать свое положение кардинала делла Ровере не стал. Если кто-то захочет поцеловать перстень князя церкви и получить благословение — он с охотой сделает это. Если нет, то даже не станет обращать на это внимание, здраво оценивая своё нынешнее положение.

Однако его появление было встречено подобающим образом, даже сам король Франции принял его со всем почтением, не забыв про ритуальные слова и действия. И это означало одно — он понадобился. А причина этого... она тоже не стала секретом.

— Винченцо Раталли, кардинал. Я немало знаю о нём, но вы можете добавить что-то важное. Из того, что могли не вспомнить при прошлых беседах.

— Прощу прощения. Ваше Величество, могу я задать вопрос... С какой целью вы хотите узнать об этом человеке? Так мне будет легче сказать то, что вам нужно, а не всё подряд.

— Чезаре Борджиа прислал его для переговоров. Или для того, чтобы устроить эти переговоры.

— Благодарю за разъяснения, — поклонился делла Ровере. Поклон помог кардиналу скрыть проступившую было гримасу звериной ненависти. Он очень хорошо знал, кто такой Раталли, родственники многое порассказали. — Абсолютно верен, умеет казаться гибким, но на деле не отойдёт ни на шаг в сторону от порученного. Будет показывать готовность поступиться принципами, предать, взять деньги... и обманет. Пока ещё недостаточно научился этому, но через пару лет станет очень опасен.

— Мы услышали вас, кардинал. А сейчас увидим этого Раталли и приглашаем вас тоже посмотреть.

Слово 'приглашаем' было выделено голосом так, что у делла Ровере и мысли не возникло отказать королю Франции. Себе дороже окажется. Поэтому он пробормотал короткую благодарность, скромненько встал у окна, отклонив предложение сметь, и, перебирая чётки, принялся ждать появления посланника человека, которого он с недавних пор ненавидел чуть ли не больше, чем самого нынешнего понтифика. Только вот вошедшему спустя недолгое время Винченцо Раталли было на это плевать. Кондотьеры вообще люди своеобразные, а уж те, кто прошёл недолгую, но школу под руководством Борджиа, так тем более. Может французы это только начали понимать, но вот итальянцы уже успели принять сие как данность.

Плести словесные кружева Раталли умел так себе, обучение его отнюдь не завершилось, скорее лишь началось по большому то счёту, но и уже полученного лоска хватило на то, чтобы поприветствовать короля и герцога по всем правилам, ввернуть несколько нужных фраз и лишь после всего этого перейти к сути. А суть была такова, что поразила даже кардинала делла Ровере, не говоря уж о прочих.

— ...кардинал и великий магистр Ордена Храма Чезаре Борджиа желает уладить то досадное недоразумение, которое случилось между Святым Престолом и короной Франции. Он предлагает назначить встречу в самой Модене или близ неё с Вашим Величеством и Вашей Светлостью, на которой все заинтересованные стороны придут к устраивающему их решению. Нет нужды зря лить кровь и опустошать цветущие италийские земли... ради того, кто оказался недостоин подобных жертв.

Прямой намёк на то, что Борджиа уже не столь заинтересованы защищать Альфонсо Неаполитанского не мог остаться незамеченным. Сам Карл VIII не стал проявлять явное недоверие, но подал знак д'Обиньи, а уж тому яда было не занимать.

— Может быть ваш великий магистр тогда просто пропустит нашу армию , а по пути и поговорим? Допустим, в Риме. Хороший город, красивый, да и отцу его будет удобно возложить на моего короля неаполитанскую корону.

— Его Святейшество будет рад видеть у себя в гостях короля Франции и тех, кого он захочет включить в подобающую его положению свиту, — едва заметно улыбнулся Раталли. — А армия может подождать. Ведь что может случиться с истинным сыном нашей матери-церкви в средоточии христианства, в гостях у самого викария Христа? Потом, после проведения переговоров хоть в самом Риме... возможно всякое. Но Модена ближе и удобнее. Как говорили древние греки, Ахиллес не всегда обгоняет черепаху.

Посыл 'торопитесь медленнее' дошёл как до задавшего вопрос, так и до того, кто стоял за его спиной. Карл VIII понял, что просто так пройти ему не дадут, но в принципе такое возможно. Смотря что он готов за это предложить. Тут было над чем и о чём подумать. А встреча в Модене... Опасно.

— Недалеко от Модены. Условия встречи, на которой состоятся переговоры, вам скажут. Полагаю, дня через три, может четыре.

— Ваше Величество, — низко поклонился Раталли. — Где прикажете ожидать окончательного Вашего ответа?

— Вас проводят...

Сказав это, король Франции демонстративно потерял интерес к посланнику Борджиа. И лишь когда тот оказался за пределами зала, да и дверь закрылась, его глаза хищно сверкнули. Предложение было интересным и его стоило принять. Касаемо переговоров точно, ведь появилась возможность если и не навязать все желаемые условия, то выторговать наиболее важные из них. Перспектива пробиваться к Неаполю, теряя при этом значительные части армии, Карла совершенно не прельщала.

Интерлюдия

Рим, замок Святого Ангела, август 1493 года

Рим лихорадило. Слухи, сплетни — они ползли, сплетаясь между собой, словно клубки змей, а затем, шипя по углам, расползались со всё большей скоростью, разнося новые и новые подробности о бывшем и не бывшем. Даже таким осведомлённым персонам как кардиналы и самому Папе Римскому было непросто в сжатые сроки отделять зёрна от плевел. Что уж говорить о том, когда почти в одно и то же время появились остатки разбитой армии неаполитанцев во главе с их королём, отходящих к своим землям и... гонцы от Чезаре Борджиа. принесшие весть об одержанной в сражении победе.

Каждый верил в то, во что хотел. Ну или в то, чего боялся более прочего, ведь человеческая натура сложна и непостоянна. Учитывая же, что врагов у Борджиа хватало, то они предпочли поверить в то, что французы и миланцы разгромили римско-флорентийско-неаполитанские войска. Подтверждение же было у всех на виду. стило лишь выйти за стены города и понаблюдать, как отступают жалкие остатки от некогда могучей армии королевства. Александр VI мог противопоставить этому лишь собственные слова. Их было достаточно лишь для части колеблющихся, но не для всех. И точно не для тех, кто спал и видел крушение рода Борджиа.

Зато сам он верил тому, что написал сын собственной рукой в предназначенном лично для него и довольно объёмном послании. В том числе предупреждал о том, что король Неаполя отныне не полезен, а совсем даже вреден. Равно как и о том, что остаткам неаполитанской армии, по сути бежавшей с боля боя задолго до окончания сражения, нечего делать внутри городских стен. В отличие от Санчи, принцессы Неаполитанской, которая теперь становится ещё более важной, нежели раньше. Что именно дочь пока ещё короля Альфонсо при удачном для них, Борджиа, развитии событий, станет настоящим сокровищем, потайным ключом для всего юга италийских земель.

Родриго Борджиа понял довольно прозрачный намёк сына. Пусть сочтены дни короля Альфонсо, но его законные дети будут иметь возможность восстановить власть на королевством... или хотя бы над его частями. А уж какими именно, тут можно как следует подумать. Только для этого сначала требовалось удержать Санчу Трастамара в Риме, а затем выдать её замуж за Джоффре Борджиа, с которым та уже помолвлена. Оттого то Альфонсо хоть и был принят даже не в Ватикане, а в замке Святого Ангела, но в том, чтобы забрать дочь к себе в Неаполь ему было вежливо, но твёрдо отказано. Причина имелась, ведь согласно заключенному договору, Санча до своей свадьбы обязана была проживать в Риме, если только обе стороны не сойдутся на чем-то другом. Вот они и не сходились от слова совсем. Естественно, король Неаполя был сильно недоволен, но что он мог сделать то? Попробовать забрать Санчу силой? А какой такой силой, позвольте полюбопытствовать? Менее четырёх тысяч солдат с заметно упавшим боевым духом не выглядели весомым аргументом, особенно если вспомнить о городской страже, точнее даже гарнизоне, возглавляемом каталонцем Федерико де Бальса, вышколенных солдатах под командованием Гаэтано Рикотто и личной гвардии Родриго Борджиа, преданных исключительно его семье. В большинстве своём тех же самых каталонцев, которым понтифик по понятным причинам доверял гораздо сильнее прочих.

Злобно кривясь и периодически изрыгая смесь ругательств и богохульств, Альфонсо Трастамара удалился сначала из замка Святого Ангела, а потом и из самого Рима. Спустя несколько часов после состоявшейся беседы и остатков его армии практически не наблюдалось. Сам же Родриго Борджиа был вынужден спешно успокаивать Ваноццу ди Катанеи, которая от нахлынувших переживаний почувствовала себя совсем дурно.

Родриго любил свою пусть не жену, но давнюю подругу и мать своих детей, несмотря на то, что верностью сроду не отличался. Даже не пытался скрывать свою чересчур любвеобильную натуру, но был благодарен за то, что Ваноцца ухитрялась вести себя так, будто ничего и нет. И это даже сейчас, когда Джулия Фарнезе. явная и открытая фаворитка понтифика, обитала не где-то в Риме, а прямо в замке Святого Ангела. Что поделать, понтифик любил устроиться с предельными для себя удобствами, в число коих входила и молодая любовница, одна из первых красавиц со всех итальянских землях.

Сейчас же было не до неё, требовалось успокоить куда более важного и дорого человека. Потому он и находился в комнатах Ваноццы, в очередной раз показывая ей написанное рукой Чезаре письмо и объясняя, что хоть ситуация и сложная, но вовсе не угрожающая, как её пытаются представить враги Борджиа, которых и в Риме и особенно за его пределами предостаточно.

— Чего ты так боишься, Ваноцца? — спрашивал Родриго Борджиа, сидя рядом с женщиной и держа её за руку. — Наш сын жив, недавно одержал важную победу и сейчас стремится отвести от Рима угрозу, которую действительно несёт французская армия. Он знает, что делает, а я сделаю всё, что в моих силах, для помощи. Уже делаю.