— Это не чахотка? — спросила Лаура на пол пути. Причем в ее голосе явно чувствовалось полное безразличие, вернее, бесстрашие, как будто ради Ворона она согласна была и с чахоточным, и даже с прокаженным. Или мне так показалось после моей сумасшедшей увлеченности Энцо — после краткого поцелуйного путешествия в закрытой гондоле.

— Нет, у младшего господина сильная простуда. Так что закажи в номер горячего вина с травами и медом.

— Исмаил, принеси, что сказано. Не забудь фрукты и орехи.

Мальчик тут же развернулся и ссыпался вниз.

По счастью, в комнате Лауры было мало ковров и прочей мишуры, собирающей пыль.

Женщина тут же распахнула окно, выходящее на канал. Свежий ветер поднял занавески, оросил каплями подоконник. Я не выдержал, подошел к окну, сорвал маску.

— Какой славный! — тихо сказала женщина за моей спиной. — Ты делаешь мне подарок, Кот?

— Вряд ли я смогу отблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня, Лаура. Но мальчик чист и своенравен, в нем сильны понятия чести. Он сам выберет свой подарок.

— У мальчика праздник? Совершеннолетие? — живо переспросила мадонна. — Но он выглядит не старше двенадцати...

— Это болезнь его подкосила. Ты в его глаза посмотри. Поговори с ним о философии. Известный учитель из Сорбонны был удивлен его познаниями.

Они говорили, как будто меня не было в комнате. Я разозлился.

— А если я не захочу? — я обернулся, лицо мое было явно злым, по крайней мере я не собирался скрывать эмоции. Чувствовать себя рабом на невольничьем рынке — нет ничего хуже. И это испытание придумал Марко? Не верю.

Сквозняк оповестил, что в комнату зашел мальчишка с заполненным напитками и фруктами подносом.

-Ну вот, — грустно сказала красавица. — Обидели Котенка. Давай будем считать, что ты у меня в гостях. А Кот уйдет в соседнюю комнату с Исмаилом, да?

Мальчишка — смуглый, изящный и порочный в каждом своем движении — улыбнулся яркими губами и весь потянулся к моему Ворону.

Лоренцо усмехнулся:

— Не подведи, братец! — откинул ковер, скрывающий вход в соседнюю комнату и уволок туда мальчишку. Я никогда не убивал, но этого Исмаила придавил бы без жалости.

Лаура понимающе усмехнулась, потянула меня за низкий столик с угощеньем.

— Я понимаю тебя, Котенок. Или как тебя называть? Я сама бы с удовольствием уничтожила всех, кто посягает на Кота. Давай поговорим о философии? "Мне говорят, что наслажденье — грех. Но грех, увы, нередко наслажденье", — слышал такую максиму?

Я не мог сравнивать эту женщину с мамой. Но было в ней что-то такое, что подсказало моему сердцу: она тоже стала бы зажигать свечи для кораблей вместо меня.

от 13.03.10, вторая часть — в борделе

Я никогда не пил неразбавленного вина с медом и травами. Честно говоря, я вообще не пил. Но голова оставалась ясной, хотя ноги отказывались меня держать, а рука то и дело промахивалась мимо виноградин.

Лаура сначала улыбалась, а потом потащила меня в уголок за ширмой, где засунула голову под рукомойник, вымыла лицо холодной водой.

— Я не никчемная старуха, чтобы соблазнять пьяного мальчишку! — гневно сказала она и вылила остаток вина в канализацию. — Исмаилу надеру уши!

Она тщательно вытерла мои мокрые волосы, то и дело касаясь меня грудью. Ослепительно красивая женщина.

Из-за непрочной ковровой занавеси раздались страстные стоны. Я невольно вспомнил вакханалии: как мужчина, которого я принял за Ворона, имел золотого юношу.

— Не слушай, котенок...Хотя, может, тебя возбудит зрелище? Мы можем подсмотреть, — лукаво соблазняла меня Лаура.

— Нет. Я его убью. Давай их перекричим, — решительно сказал я.

Женщина восхитилась:

— Уже нельзя называть тебя котенком хотя бы за решительность и находчивость. Может, ты разденешь меня для начала?

Я не стал спрашивать, принято ли такое поведение в борделях. Меня подстегивали мальчишечьи стоны, к которым вскоре присоединились кошачьи вопли Лоренцо.

Ненавижу!

Женская грудь оказалась очень приятной и на ощупь и на вкус. Ее соски, как кислые лиловые виноградины.

Лаура гортанно засмеялась, взяла судочек с медом и вымазала соски и пупок желтой душистой субстанцией. Эта трава росла на мамином огороде. Я любил в жаркие дни сидеть по уши в зарослях и дышать солнечными запахами.

Когда я вылизал ее тело дочиста, оказалось, что уже я раздет и вымазан медом, а Лаура вылизывает меня своим мягким языком. И когда он коснулся моего пениса, я уже был готов.

Женщина раскинулась передо мной, как неведомая земля перед первооткрывателем. Между ног мягко блестела расщелина с мягким рыжеватым пушком поверху.

Я посмотрел в глаза Лауры. Не просто тело, а женщина, знающая философию. Не просто женщина, а человек, которому обязан мой Ворон. Не просто человек, а существо, которое я хочу здесь и сейчас, иначе моя голова взорвется одновременно с пенисом, который уже трудно отодвинуть от живота и направить туда, в манящее женское лоно.

Лаура мягко преодолела сопротивление и ввела его туда. А дальше природа подсказала.

Это было упоительно. Но когда я излился в нее и благодарно уткнулся в грудь, вдруг испугался.

— Лаура, ты ведь не забеременеешь?

Ох, как она смеялась! А потом сказала, что думают раньше, а не после. И что — нет, она предусмотрительна, особенно с такими славными девственниками, как я. И что сейчас мне будет еще лучше и — слаще меда.

И было слаще меда. Как она ласкала меня ртом! Губы ее мягкие, нежные, требовательные. Так отличаются от губ Лоренцо. Но Ворон мужчина, и он знает, где можно прихватить зубами, как сделать сладко-больно, не причинив вреда...Гораздо интереснее.

Потом Лаура продемонстрировала мне красивый флакон с маслянистой жидкостью.

— Сейчас я сделаю тебе то, что редкая женщина делает своему любовнику. Только доверься мне — и ты получишь вдвое больше удовольствия, чем обычно получает мужчина при соитии с женщиной.

Я лежал, раскинувшись, млея от наплыва необычайных ощущений, слабый от ревности, оргазмов и бессонной ночи.

Лаура велела мне лечь на бок, согнуть и поставить на пол ногу. Ее губы вновь занялись моим пенисом, а смазанный душистым маслом палец начал кружить между ягодиц, массировать анус. Неожиданно эта странная ласка оказалась приятной. А потом палец скользнул внутрь. Я невольно напрягся, но ничего страшного не произошло, Лаура смотрела в мое лицо снизу, продолжая ласкать. Ободок ее алых губ вокруг пениса завораживал меня. А палец продвигался все глубже и вдруг...

Я не смог сдержать стон. Это было странно и страшно. Как будто внутри меня поселился демон похоти и дернул за веревочку, высвобождая удовольствие — от органа, для любовных ласк не предназначенного.

И снова и снова.

Я невольно зажмурился. Мягкий дневной свет вдруг стал резким. Сердце колотилось где-то внизу, в ушах гремело: неужели буря началась с новой силой? Я таял в умелых руках Лауры...

Как вдруг к ее пальцу в размягчившемся анусе добавился второй, жесткий, бесцеремонный захватчик, растягивающий мышцы — и больно? Нет, пальчик Лауры продолжал кружить на том месте, где приятнее всего, а ее губы не прекращали...

Я открыл глаза, когда мне показалось, что она чуть ли не всю ладонь засадила мне между ягодиц.

Лаура скользнула вверх всем телом, подлаживаясь, подкладываясь под меня. Соски прочертили на моем теле огненные следы — по крайней мере, я так чувствовал. А на моем пенисе уже была такая знакомая мне рука.

А потом внутрь меня толкнулось нечто скользкое, горячее, большое. Я вскрикнул и впился зубами в первое, что мне попалось — плечо Лауры. Ее крик соединился с моим, а потом она заткнула мой рот своим ртом, не боясь, что я искусаю, изорву от боли ее губы. Но я к тому моменту уже овладел собой и попытался понять, нравится ли мне подобная позиция между женщиной и мужчиной. Лаура уловила эту перемену.

Только не заплакать. Только не кричать. Она посмотрела мне в лицо — и ее собственное перекосилось.

Женщина погладила меня по щеке и отстранилась, ушла за ширму, оставив нас с Лоренцо наедине.

Одна рука Ворона ритмично сжимала мой член, другая гладила грудь, задевая соски. Волны страха и удовольствия, страшного удовольствия застилали мой разум. Как он мог меня предать, как мог обмануть вот так...В борделе, перед шлюхой.

А потом соображать я перестал вообще. Комок теста, из которого сильные руки лепят против воли неведомо что.

Толчок, я выплескиваюсь в безжалостную ладонь, у меня внутри раскрывается огненный цветок.

— Прости, прости малыш, мой птенчик, я люблю тебя, я не могу жить без тебя...

Лоренцо целует мою шею, мои лопатки, как будто там растут ангельские крылья. Если они и были, то уже отпали.

Это — мужская любовь? Это — любовь моего Ворона?

Он разворачивает меня к себе, его поцелуи обжигают, но они совсем не такие, какими были в гондоле, когда у нас было одно дыхание и одно сердце на двоих.

— Простишь меня, Доминико, душа моя? — вдруг спрашивает мой любовник.

Только не заплакать.

— Когда-нибудь прощу.

Я провожу взглядом, а потом руками по его мускулистому прекрасному телу. Я знаю, что вижу его первый и последний раз.

Решаюсь — и целую его пенис, который только что побывал во мне после...этого мальчишки. После многих. И делаю для него то, что он делал для меня дважды.

Лоренцо стонет, как будто у него, живого, вырывают сердце.

Он понимает, что последний раз. И у него из-под век текут слезы. Я переиграл тебя, мой взрослый любимый.

Я победил, думаю я, когда его сперма орошает мой рот и лицо.

Я победил — и ничего не должен ему, когда Лаура оттягивает меня от Лоренцо, обнимает и говорит ему: "Уходи!"

И уже в объятиях продажной женщины я размякаю: не получилось из меня пирожного, тесто расплылось, не подошло.

Я плачу. Так в своей жизни я не плакал никогда — и заплачу только еще раз.

Лаура обтирает меня, что-то заливает в рот. Нарыдавшись, я засыпаю в ее объятиях.

от 15.03.10

И самое удивительное — я спал с кем-то. Кажется, не так долго, потому что Лаура легко встает. На ее плече виден отпечаток полукруга моих зубов.

— Котенок, справа дверь в ванную. Тебе помочь?

Сначала я подхожу к моей первой женщине. Потираюсь о ее плечо в безмолвной просьбе — за боль, за глупость свою...котеночью.

Она приходит в ванную. Моет меня везде, даже в тех местах, о которых мне и в голову не пришло бы. И я не чувствую в ее прикосновениях похоти.

Прекрасная женщина. И я уверен, что она не предала меня, а поступила согласно желанию Ворона. Но когда они успели сговориться?

Нет, сговора быть не могло. Иначе мы бы не целовались с Лоренцо так безумно...Иначе не было бы этого наглого мальчишки Исмаила.

Почему?

— Я не выпущу тебя, пока ты не подкрепишься. Ты еще так слаб после болезни. Не беспокойся. Кот ждет тебя в фойе уже час. Думаю, еще один час ожидания его только вразумит.

Она кормит меня почти насильно, вкладывая в рот кусочки мягкого мяса и сыра, заливая разбавленным до прозрачности вином.

Лаура и сама почти прозрачна в полуденном свете. Телесная красота не может быть такой...Солнечные лучи моего любимого города, их отражения от мокрых камней и воды каналов окружают ее подобием небесного ореола. Окно открыто, запах — терпкий, знакомый запах Венеции помогает мне очнуться.

— Не говори, мальчик, о чем не хочешь. Ох, прости, ты уже мужчина. Я редко ошибаюсь, но ты для меня теперь...как сын, которого у меня никогда не будет.

Лицо Лауры спокойно, но я вижу, что ее сердце плачет.

— Ты поможешь мне, Лаура?

— Больше, чем смогу.

— Я ищу женщину. Кажется, из куртизанок. Зовут Фредерика. Я похож на нее.

Лаура, как обыкновенная прачка, всплескивает руками.

— О Дева! Не может быть!

— Нет, я не родственник! — предупреждаю ее возгласы. — Мне нужно найти ее, но так, чтобы она не знала. Она же прячется.

Лаура аккуратно оглаживает мою одежду, проверяя, все ли в порядке.

И смилостивилась, наконец.

— Котенок, я найду тебе Фредерику. Только пожалей Кота. Пожалуйста.

Лицо Ворона за несколько часов, что мы не виделись, похудело вполовину. Почему? Он ведь добился, чего хотел.

В гондолу мы садимся в полном молчании. Даже маски валяются за ненадобностью на полу кабины.

Ворон чувствует себя виноватым. Я и без Лауры заметил. Беру инициативу на себя. Кладу голову на плечо Лоренцо. Его ответное движение, слова решат наши будущие отношения.

Судьба?

Он молчит. И когда я уже уверился, что все, он обнимает мои плечи, утыкается в шею.

Он плачет?

— Прости, Доминико. Я не мог позволить, чтобы кто-то другой стал твоим первым мужчиной.

Длинная, длинная пауза.

— Чтобы им стал мой ...Марко.

И тут мой голос, хриплый от безмолвия, прорывается.

— Ты с ума сошел. Никогда.

И Ворон, мой Ворон, беспутный Кот, уже не скрываясь, плачет. Мне становится страшно, что я первый и последний, кто видит такие его отчаянные слезы. Но простить? Что прощать? То, что я сам хотел в глубине своего порочного тела?

Я не верю в любовь, которая основана на грехе.

" Мне говорят, что наслажденье — грех, но грех, увы, нередко наслажденье". Нужно будет спросить у учителя философии, сколько правды в этом высказывании, если нам еще придется встретиться.

Я вытираю слезы с лица Ворона. Держись, брат. Мой брат по греху.

Может. он понимает меня только потому, что видит причал виллы Дожа.

Мы молча поднимаемся наверх к вилле по высокой лестнице. Нас сопровождает предвечернее солнце.

Я ищу Марко. Он в своем кабинете. И моя судьба зависит вновь — от его первого движения и первого слова.

Без разрешения вхожу, подныриваю под руку, забираюсь на колени, обнимаю, прячу лицо на груди.

Синьор Марко, не прерываясь, что-то пишет, придерживая ладонью лист бумаги. Будто я невесомый и незначительный.

Долго. Долго.

Потом руки окружают меня. Как стены крепости.

— Нелегко было?

Я молча киваю.

Мы остаемся так несколько минут.

Наконец, теплая статуя говорит:

— Дея сказала тебе?

Я опять молча киваю.

— Я распоряжусь, чтобы ужин принесли в твою комнату. Завтра начинаются уроки.

Я еще раз киваю, слегка касаюсь губами щеки Марко, и, пока он не среагировал, соскальзываю с колен и несусь, задыхаясь, к себе.

И удивляюсь, увидев Альберто.

Но подчиняюсь, задираю рубашку для его трубки, которой он прослушивает легкие. Отвечаю на дурацкие вопросы типа: что ел на завтрак.

Марко появился одновременно с Мартой, с ее полным приятной еды подносом. Еду почти не нужно жевать. Какие-то кашки и бульоны.

Синьор терпеливо выслушивает доктора и отсылает прочь.

Мой господин сидит на том злосчастном пуфике у трюмо и следит, как Марта причитает над моим убитым видом, пытаясь запихнуть в меня в два раза больше еды, чем мой желудок способен переварить.

И Марта уходит по мановению руки синьора.

— Что ты решил, Доминико Лаверна? — вдруг спрашивает он. А я думал, что вопрос будет о борделе. Но вдруг понимаю, что вопрос именно об этом: что там произошло со мной.