— Дядя! — девочка вскинулась, срывая капюшон. — Пожалуйста, не надо!
У гуланы оказалось симпатичное лицо, довольно светлое для женщины ее племени. Курчавящиеся длинные волосы свободной волной ниспадали на плечи, а светло-серые глаза поблескивали испугом. Тархан опустил занесенную для удара ногу и развернулся к ней.
— Мизза, почему ты не сказала мне? — зло спросил он, и на сей раз — Саматта проверил — его эмоции оказались совершенно искренними. — Я убью этого ублюдка кобылы и суслика! Я же ясно тебе объяснил, что не желаю ничего знать о бабских страхах, которыми заразились некоторые мужчины.
— Но я же могу оказаться опасной, дядя, — проговорила девушка, опуская голову. — Если я внезапно сойду с ума...
— Девианты не сходят с ума, момбацу сама Мизза, — сумрачно сказал ей Саматта. — По крайней мере, внезапно. У меня есть две приемные дочери-синомэ, давно повзрослевшие, и обе гораздо сильнее тебя, так что я знаю, о чем говорю. В ваших краях вообще слишком много идиотских выдумок о людях с особыми способностями. Ты нормальный человек, не сомневайся.
Тархан странно глянул на него, но промолчал. Семен скрестил на груди руки, из-под прикрытых ресниц наблюдая за сценой.
— Ты... не лжешь, момбацу сан, — неуверенно откликнулась девушка. — Ты веришь в то, что говоришь...
— Я не верю, я знаю. Момбацу сан Тархан, может, ты все-таки снимешь со своей племянницы эту дрянь?
Гулан, судя по его виду, проглотил едкий ответ. Он опустился перед девушкой на колени и раздернул у нее на шее балахон, так что стал виден серебристый обруч. Ни слова не говоря, он ухватился за него пальцами. На его руках вздулись внушительные мускулы, и ошейник с легким хрустом развалился надвое. Саматта слегка опешил: голыми руками порвать полусантиметровой толщины стальной прут — насколько же силен этот мужик? Впрочем, возможно, просто не выдержали замки. Тархан отбросил обломки в сторону и поднялся, отряхивая руки.
— Откуда ты узнал об ошейнике, чужак? — грубо спросил он. На время с него слетела вся показная цивилизованность, и перед Саматтой стоял дикарь — разгневанный и могучий, не терпящий никаких препятствий и противоречий. — Говори!
— Ты недооценил меня не только в части знания ваших обычаев, вождь, — ровным тоном откликнулся Саматта, расслабляясь и прикрывая глаза. — Нижайше извиняюсь, но на твой вопрос я не отвечу.
Ноздри гулана яростно раздулись, но он сдержался.
— Ветер призывает меня, — сухо сказал он и снова пнул в бок незадачливого помощника, на сей раз несильно. — Поднимайся, Наваха, как следует с тобой я разберусь потом. Момбацу сан Панариши, в следующий раз можешь прийти ко мне домой. Ты тоже, момбацу сан Саматта. Обещаю вам воду и гостеприимство. Вы хотели сказать мне что-то еще?
— Только одно, — Семен поднялся таким же гибким слитным движением, что и Тархан. — Кони, что пасутся у подножия — твои. Я привел их тебе в подарок.
— Вот как? Ты знаешь, что можно подарить такому человеку, как я...
— Знаю. Именно человеку. Не твоему клану, не твоему роду, а тебе лично. Эти кони выведены с применением генной инженерии. Они быстры и выносливы, могут в день покрыть пятьдесят верст, неся на себе двоих взрослых мужчин.
— Я принимаю твой подарок, — кивнул гулан. — Мне нечем отдариться, но я не забуду. Я оставлю тебе своих коней, момбацу сан Панариши, чтобы ты мог вернуться домой.
— Не стоит, — лениво Семен помахал в воздухе рукой. — Неподалеку нас ожидает джип, на нем мы и вернемся. Есть только одна небольшая проблема — жеребцы стерильны. Они не дадут потомства. Но если мы станем добрыми соседями, ты получишь и других лошадей — ничуть не хуже этих, но при том плодовитых.
— Думаешь, ты подцепил меня на крючок? — внезапно усмехнулся гулан. — И что я за лошадей продам свою душу? Ты ошибаешься, шаман.
— Не думаю. Но дружба всегда крепче, когда получаешь за нее достойную награду, верно, момбацу сан Тархан? — подмигнул ему Семен. — И кони — лишь малая часть выгоды, которую ты можешь получить. А теперь не смею больше задерживать.
— Чистой тебе воды в пустыне, — откликнулся гулан. Он переливчато свистнул — охранники у подножия холма встрепенулись и потрусили к лошадям — повернулся и размашистым шагом пошел вниз с холма. Незадачливый Наваха, прижимая локоть к боку, пошатываясь и утирая кровь с лица, поплелся за ним.
Девушка, бросив на Саматту неуверенный взгляд, тоже было повернулась, но Саматта остановил ее, коснувшись плеча.
— Сама Мизза, — сказал он. — И все-таки не забывай мои слова. Ты — человек, ничуть не хуже остальных. Тебе не грозит опасность внезапно сойти с ума. Это чушь, придуманная неумными людьми. Твои способности — дар, а не проклятие. Используй их с умом, во благо, а не во зло, и все закончится хорошо. Ведь все всегда заканчивается хорошо, верно? — он слегка улыбнулся ей.
Девушка оглянулась на приостановившегося Тархана, потом снова взглянула на Саматту.
— Я запомню, момбацу сан, — прошептала она, после чего повернулась и со всех ног, насколько ей позволял балахон, бросилась вниз по склону.
— Для некоторых особо одаренных историков напоминаю, — фыркнул Семен, — что у гуланов с женщиной чужак может заговорить только с разрешения отца, мужа или иного близкого родственника. А за прикосновение вообще могут убить на месте. Так что ты, блистательный господин Саматта, невежа и грубиян, которого спасает только статус глупого иностранца. Но удачный у тебя вышел экспромт, ничего не скажешь. Я не сообразил на его родственных чувствах сыграть.
— Сыграть на чувствах? — Саматта недоуменно посмотрел на него. — Ты о чем?
— Ты хочешь сказать, что наобум палил? Ну и ну... — Семен покачал головой. — Мати, ты что, не чувствовал его отношения к девочке?
— Я... — Саматта облизал губы. — Нет, не чувствовал. А должен был?
— Да у тебя эмпатия отключена, что ли? Мужик страшно нервничал, что притащил ее сюда, в неизвестность, без надлежащей охраны. Возможно, он ее вообще в первый раз на серьезное дело взял. Я думал, что ты сам все прекрасно видишь.
— Рис, я не могу все время шпионить за людьми. Так невежливо. Если бы кто-то у меня в голове копался во время разговора, я бы точно обиделся. Иногда я смотрел на эмоции, но только мельком.
— Мати, — Семен в упор взглянул на него черными глазами, — ты странно рассуждаешь. Я понимаю, что катонийские понятия о вежливости у тебя в подкорке сидят, но не забывай и о мере своей нынешней ответственности. Ты просто не можешь себе позволить работать в белых перчатках. Какие вежливость и деликатность, ты вообще о чем? Не ты ли совсем недавно интересовался, как избежать смертей по нашей вине? Твоя неверная интерпретация реакции собеседника в ходе переговоров может привести к войне и к тысячам смертей. По-твоему, это адекватная цена за соблюдение этикета?
— Прости, — покаянно откликнулся Саматта. — Не подумал.
— Прощать тебя не за что, просто прими к сведению. И учти, что вежливость — всего лишь правила, придуманные людьми, чтобы уживаться друг с другом с наименьшими проблемами. А у Демиурга методы совместной жизни с людьми совершенно иные. Целесообразность и последствия — вот что ты должен принимать во внимание в первую очередь. А если и это тебя не убеждает, то просто осознай, что Демиург, твердо намеревающийся ужиться в человеческом обществе, не ломая его, просто обязан вести себя по правилам, устанавливаемым другими. А наш добрый господин Тархан использованием эмпатии на переговорах не гнушается, как видишь.
Бывший Серый Князь замолчал, потер лоб и махнул рукой.
— Ну ладно, не стану нудеть. Сам все поймешь, не маленький. Главное, что наш большой сильный приятель в девочке души не чает, и ты заработал хорошее жирное очко в свою пользу. Да и насчет Таранхая неплохо вышло. Сделаем мы из тебя дипломата в самые кратчайшие сроки, точно тебе говорю.
Он посмотрел вниз, где Тархан внимательно осматривал одного из жеребцов.
— А нам пора отсюда топать. Наблюдателей здесь нет, так что предлагаю пробежаться ножками вон до того распадка, а там можно и в воздухе раствориться. Следы от шин я проложу на всякий случай. Если у тебя нет срочных вопросов, я пока помолчу — у меня в канале висит Дор, которому не терпится выяснить, как все прошло. Двинулись, что ли...
Тот же день. Область Мураташ, город Камитар
Домой в Камитар они добрались, только когда солнце уже опускалось за дальние холмы. Мизза с трудом сползла с лошади — она еще ни разу в жизни не ездила верхом весь день, и у нее болели бедра и стертая слишком большим и неудобным седлом промежность. Встав на землю, она покачнулась и чуть не упала, но вовремя успела удержаться за стремя. Пусть она женщина, но своей слабости не покажет. Тем более — дяде.
Повелитель Ветра спрыгнул на землю рядом с ней, отцепил от седла поводья новых чудо-коней и передал их конюху.
— Приставить охрану и глаз не спускать, — приказал он. — Мизза, пойдем со мной.
— Да, дядя Тархан, — откликнулась девочка. Она откинула изрядно надоевший капюшон на спину, наслаждаясь прохладой вечернего воздуха, такой сладкой после целого дня, проведенного в душных тряпках. Вслед за дядей она поднялась по ступеням дома и через просторную прихожую прошла в комнату, залитую закатным светом. Ветер колыхал занавески, и от вида стоящей на столе еды у нее тихонько забурчало в животе. Она вдруг поняла, что ничего не ела весь день, и что злой голод впивается ей в живот холодными когтями.
Трое мужчин, негромко переговаривающихся за столом, как по команде замолкли и повернулись к Тархану.
— Вы задержались, — сказал Тахмурат. — Мы ждали вас еще часа два назад. Что-то случилось?
— Все в порядке, — Тархан опустился на лавку и впился зубами в сочный кусок вареного мяса, обмакнув его в подливку. — Шаман подарил мне двух коней, уверив, что они необычайно сильны и выносливы. Я проверял.
— И как? — поинтересовался Цахарра. — Не соврал?
— Если верить Миззе, он говорил одну лишь правду, — с набитым ртом проворчал Тархан. — А, Мизза?
— Да, сан Тархан, — робко проговорила девочка, прижимаясь к глинобитной стенке. Дядю она хотя и боялась, но любила. Остальных же Повелителей Ветра, включая отца — просто боялась. Дядя хотя бы испытывал к ней теплые чувства, как к своим дочерям, а другие всегда оставались внутри холодными и неприятными, зачастую — злыми и сердитыми, хотя и не подавали виду.
— Одну лишь правду не говорит никто, — нахмурился Мистан. — Твоя племянница слишком молода, чтобы как следует понимать взрослых. Проклятие позволяет ей видеть, но не понимать.
— Младший брат, — лицо Тархана помрачнело, а внутри плеснулась подавленная ярость, — я предупреждал, чтобы ты не говорил плохо про Миззу, пусть даже она твоя дочь. Ты меня, похоже, не услышал. Повторить так, чтобы до тебя дошло?
— Нет, старший брат, прости, — торопливо проговорил Мистан. — Я оговорился. Но Мизза и в самом деле слишком молода.
— Раньше она не ошибалась. Кстати, Наваха больше не держит мое стремя. Сегодня он без моего ведома и в нарушение моего прямого приказа опять нацепил на Миззу ошейник.
— Он хоть жив еще? — лениво поинтересовался Цахарра.
— Жив. А морду врач починит, — Тархан сунул в рот кусок лепешки и снова впился зубами в мясо.
— Так как все прошло? — осведомился Тахмурат. — Договорились хоть о чем-то?
Какое-то время Повелитель Ветра молча работал челюстями.
— Мистан прав, — наконец неохотно сказал он. — Этот человек знает о нас много. Слишком много. Он может устроить нам серьезные проблемы, просто болтая языком в присутствии не тех людей. Не то чтобы я боялся Кимицу и ее Глаз, но ссориться с ними нам сейчас ни к чему.
— Откуда он столько знает, непонятно?
— Нет. Он ни разу не проговорился. Он умеет застилать суть дела словами ничуть не хуже любого гулана. Дорого бы я дал, Тахмурат, чтобы найти ответ на твой вопрос. Но еще больше дал бы, чтобы узнать — откуда он вообще такой появился? Подобные ему люди не вырастают из земли, как поганки, за одну ночь.
— Возможно, следует поступить с ним так же, как и с поганками, — нахмурился Цахарра. — Пока он еще не вошел в полную силу...
— Ты дурак, Цахарра, — зло оборвал его Тархан. — Он пришел на встречу вдвоем со своим генералом. И оба были не вооружены.
— И что? — от младшего Повелителя Ветра тоже плеснуло злостью. — Вот и воспользовался бы случаем.
— Ты дурак, Цахарра, даже если забыть о моем обещании безопасности, — повторил Тархан, на сей раз спокойнее. — Он знает о нас куда больше, чем все остальные чужаки, вместе взятые. И, тем не менее, является без оружия и охраны. Значит, он уверен, что мы не рискнем на него напасть — например из-за того, что информацией владеет не только он. Или потому, что уверен в своем превосходстве. Ты не видел, как он двигался. Похоже, он страшный боец. Я бы не рискнул выйти против него — хоть врукопашную, хоть с оружием. И его "генерал"... Он бывший солдат масарийского спецназа. Не такой сильный и ловкий, но тоже опытный боец. Думаю, если бы я попытался их убить, не вернулся бы домой живым. Если встретишься с ним в укромном месте, можешь рискнуть сам. Только, во имя пупа Курата, постарайся, чтобы из-за твоей идиотской смерти не пострадал весь клан. А пока он жив — с ним нужно договариваться. Он действительно хочет установить с нами мир и даже готов заплатить за него немалую цену.
— Какую именно? — насторожился Мистан.
— Территории. Он готов улаживать старые территориальные споры между кланами — и утверждает, что способен разрешить их ко всеобщему удовлетворению. И торговля — он намекал, что очень скоро появятся новые торговые пути, и для них потребуется прокладывать дороги. Возможно, железные дороги. А значит, появится работа для наших людей, новые рынки и новые пошлины. Значит, мы сможем привозить учителей из Грашграда и отдавать наших детей в университеты. Но о цене потом. Мизза!
— Да, дядя Тархан?
— Что ты чувствовала в человеке, с которым я разговаривал? В Панариши?
Мизза помялась.
— Он... не боялся, дядя Тархан. Совсем, — робко сказала она. — Ему было интересно с тобой говорить, и он... он чувствовал удовольствие от беседы. Как... как ты, когда лучше всех стреляешь из лука.
— Он таил в мыслях предательство?
— Нет, дядя Тархан. Я не почувствовала.
— Он верил в то, что предлагал? Во всё? Или иногда лгал?
— Да. Он не солгал ни разу.
— Понятно... — Тархан побарабанил пальцами по столу. — А второй? Чужак с Востока? Что чувствовал он?
— Он... Он плохо понимал, о чем речь, и скучал. И еще в нем был интерес — словно наблюдал за незнакомыми животными. И еще...
Она замялась.
— Говори, — приказал ей отец. — Говори и ничего не утаивай.
— Еще ему было жалко меня, — прошептала девочка, опуская голову. — И он злился. Наверное, из-за ошейника. В конце он сказал, что я... что я нормальный человек и не сойду с ума.
— Жалко тебя... — повторил за ней Тархан. — Да. Он явно разозлился, когда понял, что ты в ошейнике. Что-то он сказал насчет своих дочерей. Насчет того, что обе — синомэ гораздо сильнее Миззы. Вот, кстати, еще одно. Панариши мог узнать о нас многое благодаря шпионам. Или подкупу. В конце концов, известное хотя бы двоим знает и ветер. Но откуда Саматта узнал, что Мизза — синомэ? И об ее ошейнике, о котором не догадывался даже я? Нет, Цахарра, я не стану связываться с такими людьми, что бы мне за то ни предложили. По крайней мере, пока не пойму их как следует.
