Осознание

   Отчего-то в голове засел образ полуобнаженной Натальи, и я к своему смущению испытал законное желание. Уснуть с такими мыслями и в таком состоянии было практически невозможно, и я, чтобы отвлечься, снова достал книгу. "Электромеханика" сделала свое дело. Я не только перестал думать о Наталье и ее прелестях, но и уснул, даже не выключив свет.

   Утром в понедельник я, как обычно, пошел на работу и, как ни в чем не бывало, рассказал и про исчезнувших друзей, и про найденный труп, и про соседа Василию. Мы возились вместе с одним из трамвайных двигателей, перематывая его и зачищая ржавчину. Причем уже традиционно так складывалась, что когда он занимался чем-то, я был у него на подхвате. Мои спокойные и отрешенные истории его забавляли, а мне помогали, не особо скучая, заниматься поднадоевшим делом.

   Мой неторопливый рассказ зашел уже про Наталью, и он просил подробнее рассказать мне про нее.

   — А что она. Я ее до Последней ночи не знал и не видел. Через год после бомбежки я познакомился на одних работах по расчистке с Олегом. Вокруг него тогда было много людей. Он был лидером. Они все хотели уйти из города. Может даже достать оружие и прорваться силой. Строили планы. Хотели захватить грузовики у глядящих. Но их план провалился и тогда почти все кроме меня и еще нескольких ребят попали на работы. Я всем носил провизию. На работах он познакомился с Натальей. Ее туда за проституцию запихали.

   — Она реально, что ли проститутка? — спросил Василий, нарезая диэлектрическую бумагу.

   — Да брось ты. Нет, просто она беспризорная была, так сказать. Ей еще восемнадцати тогда не было. Проституцией нет, точно. У нее тоже бзик был из города уехать. На этом они и сошлись. Она первой освободилась. И пришла к нему жить. Ну, чтобы там, дом в порядок привести к его возвращению. А жил Олег у черта на куличках. Поближе к концу города. Там же у него база для побега была. Склад... схрон. Ну, он вышел и, вернувшись, домой, увидел ее. Они даже не спали вместе. Он ей комнатушку дал на своем складе. Она ему и остальным еду готовила. Потом замутила отношения с пареньком одним. Сейчас даже не знаю, где он. Потом бросила его. С другим стала. Когда Олег увидел, что его группа из-за ее прихотей и капризов буквально разваливается, было поздно. Да и не выгонять же ее. Он поговорил с ней. Она поняла, что лучше не стоит себя вести, как она себя вела. Но, сам понимаешь, когда среди десяти парней девчонка, проблемы гарантированы. Их кто-то сдал второй раз. В тот раз и меня привлекли, но я с ними редко встречался, и меня отпустили, пригрозив пальчиком. А я что... я ничего... работал каждый день. В паспорте уже страницы три было заполнено штампиками о сложной работе. Красные такие... ну ты в курсе. Короче меня не тронули. И я опять носил им провизию на стройку. Приходилось на тяжелых работать, чтобы денег и на них, и на меня хватало.

   — А кто их сдал? Не ты случаем... — спросил насмешливо Василий.

   Я хотел обидеться, но не успел — он, смеясь, сказал:

   — Шучу, не обращай внимания. Специально бы ты этого не сделал.

   Забыв, на чем остановился, я молчал, и он поторопил меня, напомнив, что я говорил про работы.

   — Ага... каждый день ходил. На том хлебе и воде долго не протянешь. Меня охрана уже даже не проверяла особо. Сначала кормил Олега, потом шел к Наталье. Она мне нравилась. Честное слово. Я даже, наверное, любил ее. Но она...

   — Что она? — спросил Василий, видя, что я запнулся и не хочу дальше продолжать.

   Пересилив себя, я сказал:

   — Она так же, как ты думала. Что это я их сдаю. И первый раз, и второй. Я же на свободе оставался. Ей мои объяснения про красные штампики и про то, что я полезен для глядящих и без стукачества, ничего не значили. Нет, она не отказывалась от еды. И даже благодарила. Но так сухо... не знаю. Мне было обидно.

   — Мне бы тоже было обидно. — Хмыкнул Василий и попросил меня помочь закрепить лебедку на уже перемотанном блоке.

   Вместе мы спустили блок в кожух, где уже были вычищены мной магниты и закрутили крышку.

   — Потом она даже извинилась за такое ко мне отношение. Но толку-то. После того как она перестала считать меня предателем, она стала считать меня каким-то блаженным. Дурачком. Я думал не так, как они. Я не хотел уезжать из города. Я серьезно им доказывал, что нынешнее положение это временная и необходимая мера. Они смеялись надо мной. Они просто не думали, что было бы, если бы не было глядящих. Мародерства, убийства, грабежи, изнасилования... мы же все это видели в первый год. Но пришли глядящие и стали стрелять. Ввели комендантский час. Отстреливали бандитов и мошенников. Дали людям работу и стали за нее платить. И ведь смотри, чем дальше, тем лучше. Да мы еще живем в подвалах. Но есть работа и можно заработать себе на хлеб, не грабя и не воруя.

   Я не знаю, почему Василий, все больше и больше с сомнением глядя на меня, улыбался и хмыкал. Мы закурили, и я продолжил:

   — Они считали, что Последняя ночь дала право выжившим жить так, как они того хотят. А не в концлагерях. — Я смотрел на затухающий огонек папиросы, и убежденное лицо Олега стояло передо мной. — Они не понимали, что в такой ситуации, как наша ограничение свободы вынужденная мера, чтобы сохранить вообще цивилизацию.

   — Да ты мыслитель. — сказал с насмешкой Василий.

   — У меня было много времени думать об этом. Я, правда, пытался представить, как можно без таких мер в наших условиях не допустить бандитизма и преступности. Но у меня ничего не выходило. И значит, глядящие правы. Неужели бы они не придумали другой вариант, если бы был выбор?

   Он ничего не ответил, а я, вспомнив о теме разговора, продолжил:

   — Наталье и Олегу удалось бежать... ну, я тебе рассказывал про это уже. И как их вернули, тоже рассказывал. И о последнем им предупреждении говорил. Олег серьезно к этому относился, а вот Наталья как упрямая коза не хотела ничего слушать. Ты знаешь, как мне было их жаль? Они видят и не видят. Слышат и не слышат. Думают же вроде, но не понимают ничего. Вот вдолбили себе, что на юге будет лучше, и их туда словно тянуло. Я, когда они вернулись, хотел просить Наталью больше не уезжать. Остаться со мной. Я бы нас обоих прокормил бы. Перебрались бы потом в свой домик на окраине. Может быть дети были. А оказалось, что они с Олегом уже прочно связаны...

   Я подумал и поправился:

   — Да о чем я говорю... прочно... Олег был ей нужен. Он ей, конечно, нравился, но не это главное. Она и сама так говорила, что секс это просто для нее... ну, вещь не особо важная... и ее бесило, когда Олег ее к кому-то ревновал. Я его понимаю. Я ее тоже ревновал к нему, хотя никаких прав на нее не имел. Я их пустил к себе жить...

   — Да, ты это рассказывал. — Сказал Василий.

   Я замолчал, посмотрев на часы. Скоро намечался обед и народ в цехе уже, предвкушая, расслабился. Я, повысив голос, крикнул ребятам:

   — Ну, чего встали-то? Заканчивайте с теми, что сейчас у вас, а то на обед нифига не пойдете.

   Василий одобрительно кивнул и вдруг предложил:

   — Слушай... хочешь ко мне в гости поехать сегодня? Покажу, как живу. Выпивки возьмем, девчонок позовем. Посидим, расслабимся. И похрену, что завтра вторник и с больной головой поедем. Зато оторвемся. Ты когда последний раз-то с девчонкой был?

   Я признался, что давно. Что последняя моя женщина была это товарка Нюрки сорокалетняя моложавая торговка с "пяточка".

   — И что? За год больше никого? — сделал изумленные глаза Василий.

   Я помотал головой и честно признался, что нет.

   — Тебя дрочить не запарило? — сочувственно спросил он, явно издеваясь.

   Я чувствовал, что краснею, но ничего с этим поделать не смог. Я, конечно, промямлил честно, что как-то терплю и рукоблудством не занимаюсь, а он, засмеявшись, сказал, что в этом нет ничего постыдного, что все это делают, когда невтерпеж становится.

   — Я Электротехнику читаю. — Сказал я, и он скорчился в истерике.

   — Я тебе ее для других целей давал. — сказал он, успокоившись, и, хлопнув меня больно по колену решительно, произнес:

   — Держись, мужик. Сегодня ты будешь гадать — ты девчонку трахаешь или она тебя. Я тебе таких цыпочек притащу.

   Даже после обеда из меня работник был никудышный. Ну, еще бы, я первый раз в жизни попаду в район глядящих. Ведь именно там жил Василий. И может сегодня вечером у меня будет что-то с женщиной. Я, наверное, очередями краснел, представляя свое грязное белье и думая, как бы успеть добежать до общаги, пока Василий не уехал, и переодеться во что-нибудь приличнее. Шмоток я уже накупил себе довольно много. А Василий только хитро подмигивал мне, когда мы заговаривали о вечерней поездке.

   Нам очень повезло в тот день. Наши постарались и, наверное, к шести вечера весь цех встал без работы. Понимая, что раньше завтрашнего утра новых задач не будет, Василий сказал мне всех распустить. Когда я попросил, чтобы он подождал меня, пока я переоденусь, он только отмахнулся и сказал, что у него дома есть все необходимое. И что уж чистыми трусами и носками он со мной поделится, можно сказать от сердца оторвет. Смеясь, мы закрывали и опечатывали цех. Улыбаясь, я спускался за ним к проходной. Я никогда не думал, что он приезжает на собственной машине. Когда я просил его, не дорого ли это, он ответил:

   — Бензин мне в сутки в сорок единиц выходит. Я экономлю, как могу. Но ждать зимой на остановке еще хуже. У меня, наверное, больше половины зарплаты на машину уходит. Ну да. Из трех тысяч в месяц я на нее трачу полторы как минимум. А если к слесарям загонять так и того больше. Но это из-за бензина так дорого все выходит. Восстановят железку нормально — будут гнать с севера нефть, запустят переработку очередную под городом, станет дешевле. Сейчас почти весь бензин и солярка привозные. Вот и мучаюсь. Но пешком ходить не заставите. В той жизни до Последней ночи у меня бы никогда не было бы машины. Зато есть сейчас.

   — Почему не было бы?

   — А кто я был-то? Просто электрик при театре. А сейчас я мастер. Вот и думай. Тогда мне бы на такую машину даже пришлось бы лет десять копить, а сейчас попросил соседа, и мне пригнали буквально за стоимость бензина, потраченного на перегон. Он мне кое-что должен вот и помог. Глядящие покуксились, но разрешили мне машину. Так что сейчас меня, как и тебя все в этой системе устраивает. А тех, кого не устраивает, я с тобой тоже согласен, надо не просто отпускать на все четыре стороны, но еще помогать им уйти... пинками.

   Я улыбнулся ему и понял, что мы с Василием уже перешли тот Рубикон, который отделяет начальника от подчиненного.

   Машина его плавно катилась по расчищенной улице. С каждой встречной машиной глядящих он перемигивался фарами, словно знал каждого водителя. Я его спросил об этом, и он, лукаво улыбаясь, сказал, что уже как год создал клуб автолюбителей в их районе. Не то чтобы каждый из клуба имел машину или хотя бы мог себе ее позволить, но поговорить в баре на тему двигателей и шин, все были сами не свои. Вспоминали старые крэштесты. Листали опять-таки старые журналы. Короче, хобби. Я улыбнулся, представляя общество людей, обсуждающих то, чего у них нет и не будет, и думал: "И это я блаженный?".

   Почти в семь мы уже стояли перед шлагбаумом, закрывающим проезд в район. Подошедший глядящий взял мои документы и, вернув, даже не стал спрашивать документы Василия. Они видимо были знакомы.

   — А разве сюда не нужен спец пропуск? — спросил я, пряча заводской пропуск в карман.

   — Нужен по идее. Но кто тебя будет тут задерживать, если ты со мной. Если что, мне же потом и влетит, и выселить могут. Тут, блин, весь район, как твоя общага. Все друг друга знают, одних девок трахают, одной дорогой к КПП ходят... короче, неважно. Сам все увидишь.

   Я кивнул в смятении от его откровенности.

   Он жил в двухэтажном доме. Первый этаж занимал полковник глядящих, а второй ему приходилось делить с мастером первого цеха, у которого он когда-то и начинал работу на заводе.

   — Пошли, только не стучи по лестнице сильно, полковник опять материться будет. Ему пофигу, если мы даже потолок проломим. Но у него кровать у вот этой стены и если я топаю, то ему, как по голове получается. Ругается жутко. — Василий поднялся по лестнице, подождал, пока я аккуратно поднимусь и, открыв дверь, пригласил меня внутрь. — Заходи и сразу разувайся, у меня не общага. Куртку вешай сюда.

   Я разделся и замер на пороге. Из большой прихожей сразу открывались проходы в три комнаты. И я подумал, что это, наверное, жутко жить одному в трех комнатах. Сам Василий, сказав, чтобы я шел за ним, ничего жуткого в этом не видел. В большой комнате он взял трубку и, плюнув, положил ее обратно:

   — Сосед за стенкой говорит. У полковника свой телефон, а я вот и телефон, и этаж делю со своим бывшим команданте. Ну да ничего. Сейчас положит, он долго не говорит обычно.

   И действительно, второй раз он взял трубку через пару минут и сразу стал набирать четырехзначный номер.

   — Привет. — сказал он довольным голосом в трубку. — Юлька? Ты что ли? Рад слышать твой голосок. Ты как сегодня? Диспетчером? Фигово Юль. А я тебя так видеть хотел. А кто есть? Так, чтобы на весь вечер и ночь? У меня тут товарищ по работе. Хочу, чтобы он расслабился. Кто? Нет, ее даже близко не подпускай ко мне. Она болтливая до жути. Кто еще? Ну, конечно, две... или ты думаешь, я и, правда, буду ждать, пока ты перестанешь у себя диспетчерить?

   Он улыбался, и казалось готов даже рассмеяться, разговаривая с неизвестной мне Юлией.

   — Лариска? Ну, это, наверное, моему товарищу — сказал он, оглядывая меня и показывая, чтобы я встал. Я поднялся, и он утвердительно сказал:

   — Да, давай Ларису. А мне кого-нибудь из новеньких. Нету никого? А если заказ чей-нибудь снять? Юль? Ну, очень хочется. Ну, пойми мужика... Ну, подумай...

   Он подождал, слушая что ему в трубку говорят, и наконец со вздохом согласился:

   — Ну да... куда нам, работягам, до господ офицеров. Хорошо. Кто там живой еще у тебя? Полина? А это кто? Ну, опиши внешне... Только честно описывай. А то я тебе ночью названивать начну, если обманешь. Ну, а говоришь, нет новеньких. Давай ее тогда. На какое время? — Василий посмотрел на часы на меня и сказал в трубку:

   — А давай с восьми часов. Мы тут пока столик сделаем. Будем сидеть, как падишахи смотреть, как твои танцуют. Ну да. До утра. И чтобы вы нас еще и разбудили. Ну, или они. Короче сколько мне приготовить? А не много?! Юль, я в сутки зарабатываю сотню. Ну, чуть больше. Нельзя ли скидку мне какую, как пролетариату?

   Он уже откровенно смеялся и я чувствовал, что на той стороне девушка тоже покатывается со смеху.

   — Ну, хорошо. Раз тут торг не уместен... хотя я впервые об этом слышу, пусть будет триста. Ну ладно, триста двадцать... Забодала Юлька, чес слово, триста пятьдесят. Отлично... Все, ждем.

   Он положил трубку и, смотря на меня, развел руками: