Часть 4. Руны Судьбы. Планета Предсказания.

Ручьевая форелька была чудо как хороша, и по вкусу пришлась бы самому требовательному гурману. Вот только приготовление её сопрягалось со многими трудностями, впрочем, как и способ ловли. На крючок эта рыбка не попадалась принципиально. Заботливо расставленные сети вспарывала острыми как бритва плавниками. А еще избегала всего непонятного, подозрительного и странного, моментально уходя от мест, где её тревожили.

Один верный способ лова все же имелся. Знали его немногие, и Тиа была из этих счастливцев. Счастливцев потому, что некрупная буровато-серая рыбка, неприметная с виду, являлась отличным источником дохода. Её брюшная пленка содержала в себе ферменты, позволяющие быстро и безболезненно залечивать самые опасные и уже даже подвергшиеся заражению раны. А нежное, прозрачное мясо, все равно — просоленное или высушенное, служило настоящей 'таблеткой от голода'. И в дальних походах выручало много лучше самых изысканных и богатых припасов. Настоящий кладезь витаминов, протеинов и прочих полезных, а то и незаменимых составляющих. Мясом серой форельки запасались, если предстояло путешествие по местам безводным и скудным на добычу. Им же восстанавливали силы после тяжелой выматывающей работы. Его с удовольствием покупали беременные, желая выносить здорового и выносливого малыша, и его же предпочитали в качестве питательной добавки пожилые, поскольку оно не отягощало желудок и помогало сохранить бодрость и крепость мышц.

Тиа секретам ловли научилась от гостившей в их поселении ведуньи. Как-то раз, старушка взяла девочку с собою в лес и показала: какие травы следует подбирать, и в каких пропорциях смешивать составляющие, чтобы вышло то самое — непревзойденное и незаменимое — приваживающее зелье. Не подманивающаяся больше ни на что рыбка буквально с ума от него сходила. Теряла всякую осторожность и сбегалась отовсюду, если только обитала в пределах досягаемости. Состав полагалось опускать в воду на отмели, желательно, чтобы это был заливчик, или сделанная вручную запруда. Одурманенная рыбка становилась на удивление малоподвижной. И её без труда можно выло выбирать голыми руками, не забывая, впрочем, о необходимой осторожности. У форельки имелся крайне острый брюшной плавник, оканчивающийся длинным изогнутым шипом. Выловив рыбу, Тиа первым делом отрезала ей эти самые, опасные плавники. А уж потом складывала в общую кучу, чтоб разделать без спешки и проблем.

Не раз и не два позже соседские ребятишки, да и родители их тоже — пытались правдами и неправдами выманить у маленькой Тии секрет её неизменного успеха. Но Тиа обращалась в ту же рыбку, то есть молчала и делала им 'большие глаза'. Убравшаяся восвояси странница перед уходом накрепко вбила в нее — полученное знание требуется чутко хранить, а если и передавать — то лишь самому близкому и достойному. Кому доверяешь, как себе. Казалось бы — ну а в чем нужда для подобной секретности? Почему нельзя знание это обнародовать и доверить широкому кругу нуждающихся. Ведь тфинате, бережливые и вечно озабоченные сохранением окружающей природной среды в её естественном состоянии, не стали бы истреблять ценную рыбку поголовно? Оказалось, проблема имелась. Притом — очень даже серьезная.

Как это часто случается, что-то хорошее в малом становится ядом в большом. Упомянутая исцеляющая пленочка была не только удивительным и универсальным лекарством. В ней содержалось вещество сродни сильнейшему наркотику. Оттого рыбку употребляли лишь при действительной необходимости, а не каждый день годами. Вещество это — при длительном и беспорядочном потреблении, вызывало необратимую мутацию организма, а вместе с нею — такие же нарушения психики. Подсевший на регулярное поедание форельки — через несколько лет становился буйным параноиком. Одновременно, его звериная личина брала верх над разумом, и оборотень постепенно превращался в натурального дикого зверя, не отдающего отчет в собственных поступках, не разбирающего, где добро, а где зло, и не помнящего — кто он и зачем живет на свете. В связи с этим существовал специальный указ, коим предписывалось всю выловленную форельку сдавать уполномоченным заготовщикам, а уж те организовывали торговлю. Продавая рыбку под расписку и поименно, вот как в наших аптеках. Ловцам заготовщики платили преотлично, а потому обиженным никто не оставался. Конечно, рыбаки могли оставлять часть улова себе, не без этого, но сами продавать его права не имели, иначе оказывались в роли злоумышленников.

Избавив очередную рыбешку от пленочек и костей подчистую, Тиа на плоском камне у воды тоненько пластала получившееся филе кончиком охотничьего ножа и щедро пересыпала подготовленными пряностями. Стряхнув пахучие остатки, накалывала ломтики на ошкуренные гибкие прутики и закрепляла под навесом тут же, неподалеку.

Длилось раннее утро, и повсюду блестела хрусталиками крупная роса, а небесная синь, расписанная перистыми облачными завитками, казалась девушке бездонными глубинами океана. Так бы и занырнуть в нее, уйти с головой и ногами. Далеко, далеко, к границам молочных островов. И парить себе, парить, и впитывать приветливое солнце, наслаждаясь жизнью, покоем, свободой!..

При воспоминании о так нежданно и безответственно обретенной свободе, Тиа смутилась и надула губки. Сваляла она дурачка, не без того. Переполох изрядный внесла, да и мать страдать и мучиться заставила. Если б теперь, по второму кругу, проигрывать все, она не стала бы вот так сдуру головою в омут кидаться. Постаралась бы объясниться и объяснить — мотивы, причины, задумки. Для начала, можно было просто уехать к дальним родственникам, в Золок. Работу найти. Или, вот, той же заготовкой форельки заняться. Денег поднакопить, жилье снять отдельное. Тфинате не особо жалуют подобный способ жизни для молоденькой девушки или женщины, но она уверена теперь, что сумела бы родных убедить. Как-никак её случай исключительный, и скорее всего, они вняли бы голосу разума и согласились.

Не получилось. Эмоции во вред пошли. Хотя.... Почему во вред?! Она же Фею нашла! Или — Фея её, не важно! Важно то, что они встретились, что могут быть неразлучны. Неразлучны и независимы ни от кого.

Вместо того чтобы возвратиться под отчий кров и покаяться, Тиа, с Феиной помощью, призвала домашнего сокола-охранника, Мерона. Установив ментальный контакт, она выборочно поведала птице о своих приключениях. Единорожицу, равно как и место собственного пребывания, Тиа из рассказа исключила, на всякий случай поставив соколу еще и подсознательный блок. Теперь никто, как бы сильно он ни желал, не сподобится вытянуть из Мерона точное Тиино нахождение. Она не верит, что её вознамерятся силком домой притянуть, но!.. Осторожность лишней не бывает. А еще больше она за Феюшку опасается. Слишком живо в памяти слова Бада отпечатались: что он сделал бы, попади единорог в его руки. В конце, Тиа вручила соколу сверточек собственноручно заготовленной форельки и отправила его домой. На сердце значительно полегчало. Родные узнают, что с ней полный порядок, и не будут убиваться понапрасну. Тиа уточнила, что связь держать станет через сокола, вызывая его к себе раз в три или четыре дня. Мерон благополучно улетел, но к вечеру того же дня вернулся и, не приземляясь, сбросил с высоты к ногам Тии мешочек. В нем лежал фамильный оберег семьи, а еще письмо от брата. Бад писал, чтоб она постаралась наведаться — если не к родственникам, то к знакомым, и ни в коем случае не забывала бы посылать о себе весточку. Ни словечка не говорилось в укор, хоть Тиа и полагала, что заслужила в его глазах не просто укоры, а немалую трепку. Только слова любви и поддержки. Прочитав письмо, Тиа долго еще сидела в одиночестве, утирая слезы и поминутно прикладывая теплый пергамент к губам, а после скрутила его в трубочку и повесила на шею в полотняном маленьком чехольчике, чтобы эта крошечная часточка Бада всегда находилась при ней.

Фея наблюдала со стороны, не вмешиваясь и не мешая, и лишь когда стемнело окончательно, а на небе высыпали первые звезды, подошла. Тиа молча зарылась под теплый шерстистый бок, повсхлипывала немножко и вскоре уснула. А, проснувшись поутру, обрела, наконец, спокойствие и цель. Она не вернется домой, но и отшельницей не будет. Они с Феей станут путешествовать, узнавать новые места, а еще — собирать сведения о других единорогах. Пусть давние, пусть больше фантастичные, нежели правдивые. Но это будет знание, которое пригодится Фее. Поможет лучше разобраться в себе. Ощутить корни, а возможно и на деле применить что-то из описанных способностей. Тиа неудобств походной жизни не опасается. Привычна. Средства гигиены и одежду новую она без труда достанет в окрестных селах. И зимы в их краях не бывает, что существенно облегчает обитание на открытом воздухе. Словом, на том и порешили.

Последняя разделанная тушка отправилась сушиться под навес. С удовольствием разогнув ноющую спину, девушка гибко потянулась, заведя руки за голову. Проводила взглядом неторопливо порхающую бабочку. Привычно прислушалась .... Поперхнулась!

Прыжком вскочив и подхватив подол туники, со всех ног ринулась на вонзившийся в уши беззвучный истошный крик. Это был мысленный зов её Феи. И слышался в нем смертельный ужас. Ужас и агония безысходности!..

* * *

Опрометью несясь по тропинке, Тиа на бегу выпутывала из ножен длинный охотничий кинжал. Кто ей сейчас ни встретится — свой или чужой — за Фею она готова стоять до смерти и до последней капли крови. И страха не ощущалось. И слабости. Куда ж задевалась прежняя серенькая девочка — трусишка и паникерша, способная от страшного лишь убегать, да и то — если есть укрытие? А нет, так сжиматься в комочек и трястись, не пытаясь себя защищать. Она исчезла в одночасье, уступив место воинствующей амазонке с горящими гневом и решительностью глазами. Золотые растрепанные пряди мечутся, летят по ветру. Подол туники сбился выше колен. Точеные сильные ноги упруго и легко несут её вперед, безошибочно избирая — куда ступить и от чего оттолкнуться.

Вот и поляна стоянки. Ухватившись за нависшую наискось ветвь, Тиа перескочила слету поваленный еловый ствол. Приземлилась цепко, по-кошачьи, разогнулась пружинкой, взяв кинжал наотвес.

Её Фея беспомощно извивалась на истоптанной свалявшейся траве у дальнего конца поляны. Единорожица силилась вскочить, или хотя бы на ноги опереться. Тщетно — их будто окрутило невидимое лассо. Голени стянуты вместе, голова отведена далеко назад. Длинная шея выгибается толчками, у раскрытого рта — клочья белесой пены. Тело сотрясается и ходит ходуном, а из глаз катятся слезы. Больше всего Тиу поразила и ранила даже и не сама эта сцена абсолютной и ужасающей немощи горделивого и мощного зверя, а тот факт, что происходило все неестественно тихо. Если не считать негромкого шуршания травы и редких хлопков тяжелого тела о землю, Фея не издавала ни звука, как ни напрягалась.

Ошеломленная зрелищем, Тиа не сразу определила его причины. Просто все её внимание поглотила бьющаяся стреноженная Фея. В следующую секунду, отведя-таки взгляд, девушка обнаружила прямо перед собою и чуть сбоку, метрах в полуторах, широкоплечую черную фигуру, сверху донизу задрапированную блестящим шелком плаща. Лицо Феиного пленителя скрывал надвинутый низко капюшон. А руки прятались под хламидой, точно неизвестный обнимал себя накрест за талию. Тиу он — то ли не видел, то ли просто внимания не обращал.

Вне себя от гнева, девушка метнулась к обидчику со спины, намереваясь приставить лезвие ему к шее и... словно на стену напоролась! Бледное лицо с провалами огненных глаз броском повернулось навстречу. Рука вынырнула наружу, чиркнула ограждающе, выставляя открытую ладонь. И Тиа враз — окаменела будто. Мышцы превратились в натянутые веревки. Да что там 'веревки' — в проволоку стальную. Ни извернуться, ни пальцем пошевельнуть. Потом, как палицей подбитые, подогнулись болью колени. И девушка рухнула на бок рядом с единорожицей, выронив наземь бесполезный кинжал. Невесомая лента-удавка обхватила скользкой змеей, вдавилась в горло, лишая воздуха, отнимая голос. Закинув к спине голову, как минутою раньше Фея, Тиа трудно и громко дышала, желая одного: продержаться и сознания не потерять.

— Глу-па-я девочка, — по слогам разделяя слова, определил над нею скучающий мужской голос. И она содрогнулась, будто ожегшись. Прилагая немыслимые усилия, попыталась обернуться, посмотреть. Она не могла ошибиться. Нет, она не могла! Она хранила этот голос в себе. И носила его в сердце, и лелеяла, как одно из драгоценнейших воспоминаний. И день за днем мечтала, что вот наступит тот волшебный миг, когда услышит его вновь. Выходит — дождалась?! Услышала?! Но ей и в страшном сне присниться не могло, что будет это именно так.

— Глупая! — произнес он снова, теперь уже явно забавляясь. — И несдержанная, ко всему прочему.... Кидаться на кровавые разборки, даже не попытавшись объясниться цивилизованно. — Насмешливое фырканье над ухом. — Я почти уже поверил, красавица, что все жители Нордока — неотесанные дикари!

Тиа закрыла глаза. Слушать эти язвительные речи было куда тяжелее, чем испытывать физическую боль. Она безвольно вытянулась, обмякла. И сразу ощутила, что сковавшие её кандалы ослабли. Дышалось намного свободнее, а лишенные напряжения мышцы представлялись комьями сбитой ваты. Одновременно родилось понимание — это послабление не есть отступление. Попробуй она сейчас вырваться, вскочить — и тело окостенеет снова. Отчаянно боясь, что не получится, Тиа решила рискнуть. Сосредоточенно вылавливая из глубины памяти чужие трудные слова, прошептала хрипло, запинаясь на каждом звуке:

— Пожалуйста... не делай этого.... Ты не такой!.. Я — Тиа....

Беззвучие окружило и обрело вес. Деревья, и те застыли истуканами, а шевелящий траву ветерок толкается в лицо горячей липкой патокой. По вселенски длинные мгновения, и гудящий ток крови в ушах.

Окутавшая вязкая волна схлынула, отошла за мыслимые пределы. Всколыхнулась, балуясь ветерком, листва. Зашуршали сохлые травинки. А невидимые путы разом развеялись, выпустив ее на свободу. Тиа неуклюже подогнула ноги, хватаясь руками за траву, подтянулась, уселась на дрожащие коленки. Не подымая лица, постаралась пригладить спутанную, полную хвойных остинок, шевелюру. Щеки пылали, а глаза категорически отказывались подниматься. Вот теперь она боялась. Боялась? Нет! Умирала от ужаса!.. Правда, совершенно не по причине вероятности послужить ему едой.

Затянувшееся вновь молчание прервалось неожиданным смехом:

— Боги!.. Как же тесен мир, все-таки!.. Это и впрямь ты, девочка.... Нет, ну стоило отправлять тебя за тридевять земель, завязывая узлом желудок и не только, чтоб в итоге на тебя же и поохотиться?!.. Воистину — мы вольны лишь предполагать.

— Пожалуйста, не трогай Фею! — перебила она жалобно, успев за время его монолога припомнить еще с десяток расхожих слов, и немного успокоившись.

— Да кто тебе сказал, что я ее трогать буду? — Он снова весело рассмеялся. Перешел на ее наречие, продолжил, — По правде говоря, вначале я ее всего лишь задержать хотел, чтоб не улизнула и собратьев дождалась. А она набросилась, ровно с горячки. Вторая ты, честное слово! Тогда и пришлось уложить. Чтобы поостыла. С минуты на минуту родственнички подоспеют. Передам им с рук на руки. А уж там, на досуге, выясним — с какого такого перепугу и откуда именно ее на ваши земли занесло.