Манящая корона

-Что такое? — сразу насторожился Хольг.

Стражник медленно повернулся к нему:

-Ваше сиятельство, ради всех святых, позвольте мне самому допросить эту гадюку. Одному, без помощников, и чтобы никто не мешал. Клянусь: все выложит, как на исповеди.

Граф после недолгой паузы кивнул головой:

-Хорошо. Можете делать с ним все, что сочтете нужным, сотник.

— — — — — — — — — — — — — — — —

Человек в черной бархатной маске, наскоро зашитой крупными и неаккуратными стежками (рука, державшая иглу, явно была непривычной к такой работе), ласково обняв всхлипывающую женщину и гладя ее по голове, приговаривал:

-Ну что ты, лапушка, перестань... Все уже позади!

Ни дать, ни взять — заботливый отец, успокаивающий дочку. Вот только взрослые дочери обычно не показываются отцам, в чем мать родила...

-Тебе ничего не угрожает, совершенно ничего!

Рыдающие всхлипы никак не утихали.

-Неужели ты хоть на секунду поверила, что он действительно хотел задушить тебя?! Это была игра, всего-навсего игра! Ты же знаешь, у некоторых мужчин в постели бывают ... э-э-э... не совсем обычные желания, фантазии... Да, он немного... как бы сказать... увлекся, но я был рядом, я бы успел вмешаться!

-У-у-уууу!!! — пронзительно и тоскливо заскулила Эрга, уткнувшись зареванным лицом в грудь дворецкого.

-Ох, да что же это такое... Ну, перестань, прошу тебя, у меня же сердце не каменное!

-И у меня... не ка-аа-менн-ннн....

-Конечно, конечно, лапушка... Ты перепугалась, понимаю! За это — дополнительная плата, целый золотой талар! Тебе, разумеется, а не хозяйке.

Всхлипы утихли.

Эрге было очень страшно. И все-таки голос доброго человека в бархатной маске звучал так успокаивающе, а золотой талар при всех обстоятельствах остается золотым таларом.

Она инстинктивно чувствовала и понимала, что он лжет. Может быть, вначале это действительно была игра, а потом все пошло всерьез, смерть чудом разминулась с нею.

Но надо было убедить себя в его правоте. Потому, что в противном случае она уже никогда не сможет заставить себя лечь в постель с мужчиной. В любом клиенте она будет видеть сумасшедшего маньяка, готового внезапно вцепиться ей в горло. И тогда мадам Анни попросту выставит ее за дверь "Белой Лилии"...

И что ей останется делать? Стоять на паперти с протянутой рукой, моля о подаянии?

Другого выхода не было. Конечно же, он прав: клиент просто увлекся, не рассчитал силу... что возьмешь с этих мужчин, грубых, бесчувственных... По крайней мере, она честно заслужила свой золотой талар! Столько не во всякий месяц заработаешь, а тут — сразу!

Синяки на шее сначала надо будет смазывать целебным кремом мадам Анни, и слегка припудривать, а потом они и сами пройдут...

Сделав над собой усилие, Эрга подняла голову и сквозь слезы улыбнулась незнакомцу в маске.

-Ну, вот и хорошо! — с нескрываемым облегчением выдохнул он. — Я могу что-то для тебя сделать, лапушка?

-Помогите мне одеться... — смущенно прошептала женщина. — Руки дрожат, сама не справлюсь.

— — — — — — — — — — — — — — — —

Граф Хольг, погрузившись по горло, оперся затылком о край ванны и закрыл глаза. Улыбка блаженного облегчения расплылась по лицу. Он медленно приходил в себя, чувствуя, как напряжение и злость покидают его.

Ароматы хвойного масла и сушеных лепестков роз, плававших густым ковром по поверхности воды, полностью перебили запах проклятой шлюхи. Она навсегда исчезнет из его жизни, даже воспоминания о ней будут смыты, подобно тому, как сейчас горячая, приятно пахнущая вода смывает следы, оставленные их близостью на его теле. Одно досадно: что дело не удалось довести до логичного и единственно правильного исхода...

Какая жалость, что Гумар появился так не вовремя! Ну что ему стоило задержаться еще хоть на пару минут... Все было бы кончено, а теперь мерзкая баба осталась живой.

Что же, ей повезло, ему — нет. Значит, так было угодно богам! А перед божьей волей каждый должен склониться, не ропща и не сопротивляясь. Ведь наверняка те же боги направили тогда Гумара в его усадьбу проситься на службу...

Если даже эта баба пожалуется хозяйке, ему совершенно ничего не грозит. Никто не сможет узнать, куда ее привозили этой ночью. Ральф был в маске, а сюда она попала через потайной ход, который известен только двум людям: самому графу и его верному дворецкому.

А если каким-то чудом и узнают, кто решится предъявить обвинение члену Тайного Совета?

И главное, в чем обвинять-то? Неужели в том, что здоровый, крепкий мужчина, вдовец, воспользовался услугами проститутки?!

— — — — — — — — — — — — — — — —

-Слушай, можно тебя попросить кой о чем?

-Можно...

-А исполнишь?

-Ну, это смотря что...

-Вот такие вы, мужики! Как удовольствие получать, так всегда рады. А как выполнить просьбу...

-Так ты скажи, о чем речь-то?

-А зачем говорить? Я хоть раз зарывалась, просила луну с неба? Нет, ты прямо скажи, просила?!

-Да что на тебя нашло, в конце-то концов!

-А-а-а, значит, опять я виноватая! Нашло на меня! Ну, ясное дело, приелась, надоела тебе... Признавайся, положил глаз на другую, да?!

-С ума сошла, не иначе! Нашла время скандалить! Только-только уснул...

-Конечно, сошла с ума, если продолжаю любить тебя, истукана бесчувственного... Невинность свою тебе отдала, с семьей насмерть рассорилась, отец собственными руками убьет, если встретит! Я же свой род опозорила, и все ради тебя, болвана неблагодарного! Могла за графа замуж выйти, а никто, кроме тебя, был не нужен, влюбилась без памяти, идиотка слабоумная... А теперь другую нашел, так мне и надо, дуре...

-Ты что, реветь вздумала? Ну-ка, перестань!

-А ты мне не указывай!!! Разлюбил, так не лезь, не трави душу!

-Ох, женщины... Да вы святого из себя выведете! Ну, перестань, не плачь... Что ты, маленькая, что тебе в голову-то пришло... Почему это разлюбил? Люблю по-прежнему! Ну, малюточка, лапонька...

-Убери руки! Не трогай!

-О-о-о, горе мое горькое... Ну, что сделать, чтобы ты успокоилась?!

-Обещай, что исполнишь просьбу!!! Трудно тебе?!

-Да обещаю, обещаю, только успокойся, мать твою благородную!!! Перестань реветь! Чего хочешь?

-Отдай мне одного хама, он меня шлюхой обозвал...

— — — — — — — — — — — — — — — —

Хольг, нежась в полудреме, не сразу расслышал слова дворецкого. Ральф, деликатно кашлянув, повторил:

-Ваше сиятельство, новый начальник стражи просит немедленно принять, говорит, по очень важному делу.

Граф досадливо поморщился, хоть и понимал, что Гумар не стал бы тревожить его попусту. Наверняка новоиспеченный сотник сумел развязать язык пленному, и теперь, сразу после допроса, явился с донесением. Рвение похвальное, спору нет, но как же не хочется вылезать из горячей воды, такой приятной, убаюкивающей...

-Хорошо, пусть войдет.

-Ваше сиятельство! — не выдержав, невольно охнул дворецкий.

-В чем дело, Ральф?

-Но как же... Осмелюсь заметить, ваше сиятельство не одеты...

-Представьте себе, я это знаю. Слава богам, еще не выжил из ума, чтобы принимать ванну в одежде! Ну, давайте, зовите сотника, чего вы ждете?

-Ох... Прошу прощения, но ведь это просто... — покрасневший дворецкий осекся на полуслове.

-Неприлично, вы хотели сказать? — усмехнувшись, договорил граф.

Вообще-то следовало строго отчитать дворецкого, чтобы не забывался. Но Хольги всегда ценили преданность, а уж Ральф был предан по-собачьи, душой и телом. Да к тому же в горячей ванне так хорошо, совершенно не хочется повышать голос, сердиться...

-Бросьте, Ральф! Разумеется, если бы мне предстояло принять дворянина, пусть даже простого эсквайра, я был бы одет по всем правилам. Но Гумар, хоть и сотник, все-таки простолюдин. Так что ничего страшного здесь нет. Зовите его!

-Слушаюсь, ваше сиятельство... — растерянно пробормотал дворецкий и удалился с видом человека, пребывавшего в нелегких раздумьях: кто из них двоих сошел с ума, он сам, или его хозяин.

— — — — — — — — — — — — — — — —

Первый этаж этого дома на восточной окраине Кольруда занимал самый обычный третьеразрядный трактир, которых в столице Империи многие десятки, если не сотни. Если бы хозяин по рассеянности забыл запереть дверь и внутрь зашел бы столь же рассеянный посетитель, не заметивший дощечку с надписью "Сегодня "Золотой барашек" закрыт, добро пожаловать завтра!", он увидел бы весьма убогую картину. Плохо протертые окна с грязными занавесками, закопченный, местами покрытый паутиной потолок, исцарапанные и засаленные крышки столов, самые простые лавки и табуреты, заляпанные воском и жиром чашки дешевеньких светильников, старые шкафы, набитые щербатой посудой, — все это безошибочно указывало, что хозяин заведения прочно и надолго задержался в низшей, третьей гильдии торгового сословия.

А стойкие, намертво въевшиеся в стены, занавески, кухонную утварь и даже потолок ароматы пива и жареной баранины под чесночным соусом, излюбленной пищи простонародья, только подтверждали правильность этого вывода. В Империи, большую часть которой занимали леса и горы, было мало мест, пригодных для выпаса коров, поэтому говядина стоила дорого. Дешевой же бараниной, благодаря изобилию горных пастбищ, были завалены все мясные лавки.

Оттого-то сословное различие в кулинарных пристрастиях проявлялось просто и понятно: люди, в карманах которых звенело серебро, предпочитали говядину и запивали ее вином, а те, кому приходилось рассчитываться медью, жевали баранину под пиво.

Судя по характерным запахам, завсегдатаями этого трактира были именно такие посетители, поэтому патент торговца второй гильдии мог присниться хозяину разве что в сладком сне. И вывеска говорила о том же: "Золотой барашек". Если бы дела шли хорошо, и вожделенный патент мог стать реальностью, наверняка назвал бы свой трактир "Золотым теленком", или "Золотым быком"...

Хотя, с другой стороны, дань, которую раз в месяц аккуратно собирают серьезные малоразговорчивые ребята, тогда тоже выросла бы — в этом можно даже не сомневаться.

Само собой, бедность и сейчас не освобождает его от ежемесячных поборов: хорошо идут дела, или плохо, а оговоренную сумму изволь выложить, если не хочешь больших неприятностей... Но она по крайней мере терпима, поскольку главарь Первого Семейства, подмявший под себя восточную часть Кольруда, от Торговой площади до Арочного моста, если верить слухам, человек разумный, помнящий старую истину: "Все хорошо в меру". Брать надо ровно столько, чтобы человек, ворча и даже ругаясь, поминая сборщиков и тех, кто их послал, самыми черными словами, все же сохранял желание по-прежнему вести свое дело.

Вот, например, как хозяин "Золотого барашка"... По всему видно: хоть большой прибыли с заведения он не получает, но и прикрывать его явно не собирается. Как ни крути, торговцу, пусть и низшей гильдии, живется легче, чем поденщику, подмастерью, а уж тем более бесправному крепостному!

Великое дело — когда сам себе господин. Ради этого можно стерпеть и опостылевшую однообразность, и жаркую духоту от раскаленной плиты, и пьяную брань недовольных клиентов... Даже то, что до конца дней своих обречен жить в этом же доме, над трактиром, вдыхая осточертевший запах жареной баранины и чесночной подливки...

Так подумал бы любой посторонний человек, впервые попавший в трактир "Золотой барашек".

А окажись он на втором этаже, в хозяйских комнатах, только утвердился бы в своем мнении, отметив их тесноту и более чем скромную обстановку. Да, на жизнь бедняге хватает, конечно, но во вторую гильдию он никогда не пробьется!

Правда, будь этот человек наблюдательным, он недоуменно почесал бы в затылке, мысленно сопоставив размеры помещений первого этажа и второго...

Впрочем, это было невозможно: незнакомых людей хозяин к себе никогда не впускал. Наблюдательных, не наблюдательных — никаких.

И рассеянностью он не страдал, поэтому входная дверь была надежно заперта.

— — — — — — — — — — — — — — — —

-В этом мешочке сонный порошок, ваше сиятельство. Он должен был всыпать его в котел с похлебкой для стражников, когда эти... ну, сотник с кухаркой...

-Бывший сотник!

-Да, виноват. Ну, словом, когда они будут заняты... — Гумар деликатно покашлял в кулак. — Порошок очень сильный, но действует не сразу, часов через пять, или шесть. И в самую глухую пору, перед рассветом, ваша усадьба осталась бы без охраны: вся стража-то мертвым сном спит! Тогда люди из его шайки спокойно сняли бы проволоку перед воротами, ничего не опасаясь. А потом он бы их впустил, и...

Новый начальник стражи, замявшись, многозначительно развел руками.

Вода еще не успела остыть, но графа вдруг пробил ледяной озноб: с такой подробной и беспощадной ясностью предстала перед ним ужасная участь, которая была уготовлена ему и его единственному сыну.

Он серьезно относился к угрозам Четырех Семейств, но все-таки не верил, что презренные воры и разбойники, подонки и отбросы общества, от слов могут перейти к делу. Подобно многим очень влиятельным и богатым людям, Хольг не допускал мысли, что его может постигнуть точно такая же беда, какая запросто стучится в дом дворянина низшего ранга, или человека неблагородного происхождения. Высокий титул, родословная, огромное состояние, — все это ограждало графа от бед и опасностей грязного и грубого мира, подобно неприступной крепостной стене.

И эта стена внезапно обернулась хлипкой, трухлявой перегородкой, которую можно сокрушить одним крепким ударом ноги, обутой в сапог! Святые угодники!!! Он и его ребенок едва не оказались в полной власти разбойников. Если бы не Гумар... И если бы тогда, по необъяснимому милосердию божьему, он, Хольг, не задержался в усадьбе, да к тому же не поддался внезапному порыву столь же необъяснимого великодушия... Угрюмый чернобородый незнакомец, получив отказ, ушел бы наниматься на службу к кому-нибудь другому, и план проклятых злодеев осуществился бы без помех.

А ведь если бы графа тогда не оказалось на месте, и Гумар подал прошение сотнику — можно не сомневаться, тот бы дал ему от ворот поворот. И сегодня некому было бы обнаружить, выследить и захватить разбойничьего лазутчика... Граф яростно стиснул кулаки, лицо исказилось от бешеной злобы. Они с сыном чуть не погибли, и из-за кого?! Из-за молодого стражника-дурачка, по уши влюбившегося в кухарку, самой кухарки, похотливой сучки, слабой на передок, и кретина сотника — живой иллюстрации к поговорке о седой бороде, бесе и ребре... Ну, погодите же, мерзавцы! Вы у меня кровавыми слезами заплачете...

-Продолжайте, Гумар! — звенящим от напряжения голосом сказал он.

-В их шайке тридцать два человека, ваше сиятельство. Ну, то есть, теперь тридцать один... С его слов, хорошо обучены и вооружены, а грехов на душе у каждого — хоть отбавляй! Если бы их замысел удался, то тем, кого просто прирезали во сне, очень бы повезло! А вот нам с вами, ваше сиятельство, пришлось бы ой как худо, ... простите за дерзость.