Союз летящих

В нее часто влюблялись. С этим ничего нельзя было поделать.

— Чай мятный с медом, — сказала она тихонько, — очень вкусно. Мой любимый.

— Ага.

Алейн хотела бы теперь убрать руку, но это невозможно было сделать так, чтобы не обидеть Мартина.

Черт возьми, ведь легко можно было держать его на расстоянии и использовать без всякого сближения.

И снова она ощутила непонятную тревогу. Надо просканировать его подробнее. Да нет... все чисто. Только очень уж смутные детские воспоминания.

— Знаешь, — сказал он, — у меня была девушка когда-то. Но... все равно, что нет. Я почти ничего не помню. Амнезия. Глупо, правда? Заниматься изучением мозга, и самому вот так... Я разбился на машине два года назад.

— Да ты что?

— Вот, видишь, — Мартин взял ее руку, прижал к темени, там под волосами угадывался полукруглый длинный шрам, — все, что осталось. Все вылетело из головы. Знаешь, мне так странно жить... Я очень многие вещи должен был изучить заново... Главное, профессиональные знания сохранились. Даже наоборот... вроде как-то мышление стало яснее. И вообще дело двинулось, меня вот сюда перевели, мои статьи заметили...

Алейн уже знала все это, но сочувственно выслушивала, внимательно глядя на мужчину. Провела ладонью по его голове, по шраму, погладила волосы.

— Значит, ты не помнишь ничего...

— Нет. Я знаю, что у меня была девчонка, мы еще учились вместе. Тоже студентка. Звали Карин. Она на тебя была совсем не похожа. Но... вот ты знаешь — совсем ничего. Ноль. Мне про нее рассказали. К моменту аварии мы уже не были вместе.

— Может, если бы ты ее увидел...

— Да, но зачем я буду ее искать, лезть в ее жизнь. Да знаешь, все это мне в общем не очень мешает. Работа у меня теперь хорошая, вот Руди завел... И потом, это бы не помогло, — он мрачно замолк.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что я в Дуисбурге был везде... в своей гимназии. В доме, где вырос. Родни у меня нет, родители не поддерживали с ними отношения. И... ничего не помогло. То есть я что-то вспоминаю, очень смутно. Коридор, залитый солнцем, квадраты на полу. Машины на стоянке. Детская площадка. Иногда бывают дежа вю. И это все.

— А друзья? У тебя же должны остаться какие-то друзья, одноклассники?

— Я не знаю их... у меня не сохранилось адресов, и по-видимому, не было близких отношений ни с кем. Знаешь, я был очень привязан к родителям.

— А родители...

— А они тогда же, — Мартин перевернул свою чашечку и аккуратно поставил на блюдце, — Это я... я их убил.

Алейн вздрогнула.

— Нет! Что ты, это была случайность! Ты был за рулем?

— Да.

Он отвернулся. Потом посмотрел на нее и заговорил снова.

— Получается, что я в детстве и юности был очень нелюдимым. Может, у меня легкая форма аутизма? Или еще что-то такое. Но сейчас я не могу о себе этого сказать. У меня нормальные отношения с коллегами, соседями...

— Ты вообще очень славный, — тихо сказала Алейн. Он вдруг слегка улыбнулся.

— А ты... Таких как ты, я никогда не встречал. Знаешь, ты похожа на солнце. Как Пеппи.

— Я же не рыжая, я черная. Чикана, как говорят в Штатах.

— И все равно. Ты какая-то невероятная, Аманда... и имя красивое у тебя.

— Аманда по-испански значит "любящая".

— Знаю. Я же учил испанский.

— Да... — она опустила глаза, — солнце любят... оно — источник тепла и света. И оно ничего не требует, только отдает.

Мартин придвинулся к ней совсем близко. Их руки сплелись.

— Мне кажется, — искренне сказала она, — за тобой стоит какая-то тайна. Я не понимаю ее.

— Я тебе все рассказал. Я за эти два года знаешь... ни с кем больше не откровенничал. Так что мою тайну ты знаешь.

Его рука переместилась и тихо гладила теперь кожу Алейн выше локтя.

— Мне кажется, за этим стоит что-то еще. Хотя возможно, я ошибаюсь. Может быть, это просто эмоциональное.

— Тебе хочется рассказывать... ты правда какая-то... совсем необыкновенная.

— Я обыкновенная, Мартин, — прошептала она. Потянулась к нему — и губы их легко и мягко соприкоснулись.

— Только я ничего не помню, — предупредил он шепотом, выныривая из блаженного забытья.

— Ничего, — так же тихо ответила Алейн, — я помню. Я научу тебя.

— Девочка пусть пока подождет в коридоре, — вежливо, но твердо произнес детский психолог. Алена невозмутимо кивнула и вышла. Мать уселась в удобное кресло, напротив психолога, у журнального столика, расписанного хохломой.

Психолог был известный. Полгода пробивались на прием, да и ехать пришлось аж в Ленинград, за две тысячи километров — а что поделаешь? С девочкой что-то происходит, и это матери очень не нравилось. Не дай Бог, ранняя шизофрения! Говорят, у шизофреников очень хорошая память и способности открываются. Но идти к психиатру она боялась. Хорошо еще, подруга дала вот такой совет.

— Понимаете, ей сейчас двенадцать. И она очень сильно изменилась.

— В этом возрасте как раз и начинаются изменения, — улыбнулся психолог, — меняется гормональный статус, а ведь ваша дочь физически неплохо развита для своего возраста.

— Да, но... это как-то выходит за рамки. И это началось уже давно, с начала прошлого учебного года.

— Расскажите мне все подробно, — сердечно сказал психолог. Он еще раз бросил взгляд на карточку. Алена Маркова, 1963 года рождения, родилась в городе Миасс Челябинской области, где и проживает до сих пор с родителями и младшим братом Ваней, родившимся в 1968 году. Отличница. Занимается в музыкальной школе по классу пианино, четвертый класс, а с октября этого года — спортивной гимнастикой, причем уже имеет третий взрослый разряд. Ведет общественную работу в классе, председатель пионерского отряда. Гм, когда она все успевает? Родители: мать — инженер легкой промышленности, отец — инженер-машиностроитель.

Мать между тем рассказывала подробности.

Алена всегда была живой и активной девочкой, с богатым воображением. Но начиная с этого года она резко изменилась. То есть эта ее активность, с одной стороны, повысилась до фантастических пределов. Первое, что заметила мать — Алена стала очень увлекаться учебой и разными умственными занятиями. Нет, девочка и раньше была отличницей. Но — как все. Проскальзывали четверки и даже тройки. Читать — любила, но читала в основном приключения, Жюль Верна, Астрид Линдгрен и сказки разных народов. А с осени этого года вдруг началось — в доме появились натасканные из библиотеки массивные тома по биологии, палеонтологии, генетике, астрономии, истории, археологии и разным другим наукам. Сначала популярные иллюстрированные, а вот в последнее время Алена читает какие-то вузовские учебники с химическими формулами, которых она, мать, толком не понимает. Мало того, девочка залезла в родительскую библиотеку и потихоньку штудирует справочники и учебники по технике и инженерному делу. И она изучает английский язык! Самостоятельно, причем уже ходит в иностранный отдел и читает там в оригинале Джека Лондона. Да, кстати, русскую классику она тоже читает усиленно.

Она полностью забросила свои игрушки, и это еще можно было бы понять — девочка выросла. Но ведь она все свободное время проводит только за книгами! Правда, иногда она играет с братом, но...

— Вы поймите... мы, конечно, сначала радовались. Но... это уже ненормально! Но главное даже не в этом. У нее не просто сменились интересы. Она стала совершенно взрослой. И это произошло как-то вдруг. Вот вы говорите, гормоны. Переходный возраст. А она не ведет себя как подросток! Никогда не капризничает, не скандалит. Если я выйду из себя, она... раз, раз, сказала несколько слов — и смотришь, все уже спокойно. Такое ощущение, что она умнее всех нас. Не только в смысле книг, но... Понимаете, — с трудом выговорила мать, — наверное, я схожу с ума... Но иногда мне кажется, что это не моя дочь. Что ее подменили. Это холодный, умный, невозмутимый, правильный... совершенно чужой человек.

Психолог подумал.

— А физические жалобы есть? Головные боли, судороги, головокружения, слабость? Утомляемость? Были черепно-мозговые травмы?

— Да нет, она абсолютно здорова. Я удивляюсь, откуда она на все берет энергию и силы. Хотя травма была, год назад. Она упала... словом, с крыши. Сотрясение мозга было сильное, в больнице лежала. Но с тех пор — никаких последствий. Хотя вообще если подумать, она где-то после этого и начала меняться. Но ведь это же не может быть от травмы!

— Да, вряд ли.

— Вы, может быть, думаете, мы ее перегружаем? Или она очень честолюбивая? Да я бы не сказала. Но ведь спортом она пошла заниматься сама. Я была против. Или пусть бросает музыку, или это... Ведь у нее четыре тренировки в неделю! И она еще по утрам бегает. И музыка, хотя бы час в день — но поиграет. Другие родители были бы счастливы... детей из-под палки не заставишь заниматься. А я вот не знаю, как она справляется! Нет, она, конечно, способная, но...

— Она стала нелюдимой? Общение с другими ребятами прекратилось? И как ее отношения с братом?

— Да и этого нет! Наоборот даже. Раньше у нее было 2-3 подруги. А тут вдруг появился авторитет в классе, выбрали председателем совета отряда. Каждый день то звонят, то заходят. Иногда они что-то в классе организуют, сборы макулатуры там... или ходят в парк, в кино все вместе. И у меня такое впечатление, что это она же и организует... В общем, ребята к ней очень стали прислушиваться. Но опять же, разве это нормально? Ведь раньше так не было. С братом — играет. Из садика всегда заберет, если надо. Но как мать, понимаете? Как взрослый человек. Учит его читать... У них отношения как у матери с сыном, мне даже иногда кажется, что я вообще лишняя в семье... Хотя это не ее вина, понимаете? Она для Вани авторитет, больший, чем я.

Женщина помолчала. Пальцы ее нервно теребили кожаную сумочку.

— Вы, наверное, думаете, что я ненормальная. Такая идеальная дочь... Все так прекрасно. Надо быть счастливой, а я... У нас в поликлинике мне так и сказали — вы что, мамаша? Таких здоровых и умных детей, как ваша девочка, во всем городе нет, а вы недовольны.

— Нет, почему же, я этого не говорю, — медленно произнес психолог, — я вижу во всяком случае проблему ваших взаимоотношений с дочерью. То есть никаких патологических проявлений — например, ночные кошмары, энурез, истерики, депрессия — ничего этого у нее нет?

— Нет... говорю же — она действительно здоровая. Слишком даже.

— А скажите, вот эти ее способности... То есть у нее открылись именно новые способности? Изменилась память, например, или появился новый талант?

Женщина задумалась.

— Вы знаете, нет. Вот говорят про "шизофреническую память". А у нее нету этого. То есть она не вундеркинд какой-нибудь. Да, она много знает и умеет, но я же вижу, каким трудом она этого достигает. Она действительно занимается. Работает. И память у нее обычная. Меня другое удивляет — ведь должен ребенок в этом возрасте... ну как-то лениться, безобразничать. Да, я забыла сказать — она и комнату свою теперь содержит в порядке. Раньше постоянно скандалили из-за этого, а теперь... И посуду помоет, и погладит. Меня вот это удивляет — откуда? И если бы это было постепенно, я бы подумала, что наверное, воспитание... или там взрослеет, умнеет. Но у нее это как-то очень сразу! Взрывом. Так же не бывает.

— Действительно, случай необычный, — вежливо сказал психолог, — скажите, а что вас... вот как-то особенно задевает? Что именно в ней вам кажется неприятным?

Она пожала плечами.

— Вы знаете... даже сложно сказать. Я же говорю — она как чужая.

— Перестала воспринимать ласку, относиться к вам как к матери?

— Нет... не знаю. Я не могу сказать, что она ко мне плохо относится. Но... понимаете, я боюсь! — вырвалось у женщины, губы ее задрожали, в глазах набухла влага, — я боюсь ее. Она... слишком необычная. И как будто это не моя дочь. Мать всегда знает, что и откуда у детей берется, понимает... А откуда это у нее все — я вообще не могу понять! Начинаешь с ней разговаривать по душам... вроде бы и говорит охотно, а — ничего не понимаю! Вы знаете... мне кажется, что мою дочь подменили. Это чужой человек. Это дико звучит, я знаю, но...

— Выпейте воды, — психолог налил водички из графина, протянул женщине стакан, — мы попробуем разобраться. Успокойтесь. И пригласите сюда вашу дочь, теперь я хотел бы побеседовать с ней отдельно.

Девочка села в кресло — в противоположность своей матери, спокойная и веселая. Обычный ребенок, ничего особенного.

Черные косички, круглое, еще детское лицо. Улыбка, наверное, с ямочками. Большие глубокие темные глаза. Еще несколько лет — будет красавицей.

— Здравствуй, Алена.

— Здравствуйте, Николай Петрович, — вежливо сказала она.

— Ты знаешь, почему вы с мамой приехали сюда?

— Знаю, — ответила девочка, — мама беспокоится. Но я не знаю, как ей объяснить... Объяснить, что все в порядке, все хорошо. Я не понимаю...

Она замолчала, глядя в сторону.

— Хочешь, я скажу тебе, о чем мы говорили с мамой?

— Обо мне, наверное? — Алена взглянула на психолога.

— Да уж конечно. Твоя мама считает, что ты очень изменилась. А ты сама как думаешь?

— Ну... да... но ведь люди же всегда меняются, разве нет?

— Твоя мама думает, что ты изменилась слишком быстро и неожиданно. Понимаешь, обычно ведь видно, как человек меняется... почему... Например, маленький ребенок учится говорить. Сначала он произносит какие-то слова. Потом соединяет их в коротенькие предложения. Потом появляется связная речь. А представь, что десятимесячный малыш вдруг сразу начал бы рассказывать наизусть "Руслана и Людмилу". Как отнеслись бы к этому родители?

Алена подумала.

— Я понимаю, о чем вы.

— Как ты считаешь, то, что в тебе изменилось — это действительно необычно?

— Не знаю. Да... может быть. Или нет.

— А что изменилось в тебе?

— Вы же знаете, — сказала Алена, — мама же рассказала.

— Но мне бы хотелось узнать, как ты на это смотришь...

— Не знаю. Дело в том, что... — девочка замолчала, и во взгляде ее возникла беспомощность, — понимаете, я не помню. Ерунда какая-то. Я не могу объяснить. У меня что-то случилось с памятью, — выговорила она с трудом.

— Что именно? И когда это началось?

Видно было, что говорить ей трудно.

— Это... когда я голову разбила... ну мы полезли на чердак. И потом, когда я пришла в себя в больнице, мне сказали, что я еще говорила... была в сознании. А я ничего не помню! Вот только помню, как упала, и все.

— Это бывает. Это такой симптом бывает при сотрясении мозга. А то, что было до травмы — ты все помнишь?

— Да. Я помню. Как в лагерь приехали. Как я раньше ходила в школу.

— Бывает ведь, что человек после травмы все забывает. Даже как его зовут.

— Да, я знаю. Я помню, но... как-то странно. Как будто это было не со мной, понимаете?

— Нет, не очень. Это как?

— Ну вот как будто... Вот я помню, как мы катались с горки с девчонками. Но не могу понять, что в этом было такого... здоровского. Я помню, что играла в куклы. И тоже не знаю — зачем. Помню, что мы полезли на чердак, и сейчас не понимаю тоже — зачем.