Я же тем временем влил в пасть раненого волка зелье и начал шептать над ним заклинания. Через пятнадцать минут хлопцы Веруфа вернулись, у каждого в зубах было по здоровой можжевеловой ветке. Оценив их скептическим взглядом, я поинтересовался.

— Надеюсь, вы поблагодарили деревья, которые отдали вам свои ветки?— Волки жалобно поджали хвосты.

— Хы, потом сбегаете и поблагодарите.

Я расстелил ветки и заклинанием перенёс волка на новый настил. И начал втирать мазь вокруг повреждённых частей. Через час всё было готово и я обратился к Веруфу.

— Всё будет хорошо, пусть пока лежит и отдыхает, через неделю я навещу его, скоро снова будет бегать по лесам сломя голову. Я пойду, пожалуй, мне ещё к Граабу надо успеть.— Один из волков, что бегал за можжевельников, подошел ко мне и лизнул мне руку.

* * *

— Хо, Здравствуй росточек, садись под моими ветвями, попей водицы, да отдохни с дороги.

— Спасибо, учитель.

Хотел поведать тебе, росточек, о ворожбе, о мудрости своей. Вы люд совсем отделились о матушки-природы, вот говорят ваши мудрецы, что мол слаб магией стал род людской и мол кровь грязна стала, да дело не в крови, что по венам течёт, хотя и она важна преизрядно. Языческие представления о магии, от коей вы столь яро отрекаетесь имеют свою историю; они создаются не вдруг, а постепенно — вместе с поступательным движением народной жизни, с медленным усвоением уму и памяти внешних явлений природы, как из неприметного росточка вырастает величественное дерево, так из едва уловимых зачатков мысли образуется мало-помалу разнообразная система народных верований. Первый шаг на этом пути должен был состоять в смутно зародившихся в человеке понятиях об отношении его к миру окружающему: он почувствовал, что есть что-то могучее, постоянно влияющее на его собственное существование. Сейчас ведомое как магия.

Отделивши себя от остального мира, человек увидел всю свою слабость и ничтожность пред тою неодолимою силою, которая заставляла его испытывать свет и мрак, жар и холод, наделяла его насущною пищею или карала голодом, посылала ему и беды и радости. Природа являлась то нежною матерью, готовою вскормить земных обитателей своею грудью, то злою мачехой, которая вместо хлеба подает твердый камень, и в обоих случаях всесильною властительницею, требующею полного и безотчетного подчинения. Поставленный в совершенную зависимость от внешних влияний, человек признал ее за высочайшую волю, за нечто божественное, и повергся перед нею со смиренным младенческим благоговением. В таинственных знамениях природы, в ее спокойно-торжественных и грозных проявлениях видел он одно великое чудо; слово "божество", вылетевшее из его уст, обняло собою все богатство многоразличных естественных сил и образов. С дальнейшими приобретениями ума, какие необходимо условливались новостью ежедневно возникающих впечатлений и наклонностью человека наблюдать и анализировать, он более и более знакомился с разнообразием естественных явлений; фантазия вызывалась к работе, понятие о божестве дробилось, и это возрастающее многобожие указывало на большую или меньшую развитость племени в незапамятную эпоху первоначального язычества

На раннем утре своего доисторического существования пранарод, был погружен в ту простую, непосредственную жизнь, какая установляется матерью-природою. Человек любил природу и боялся ее с детским простодушием и с напряженным вниманием следил за ее знамениями, от которых зависели и которыми определялись его житейские нужды. В ней находил он живое существо, всегда готовое отозваться и на скорбь и на веселье. Сам не сознавая того, он был поэтом; жадно вглядывался в картины обновляющегося весною мира, с трепетом ожидал восхода солнца и долго засматривался на блестящие краски утренней и вечерней зари, на небо, покрытое грозовыми тучами, на старые девственные леса, на поля, красующиеся цветами и зеленью. Современным людям, кажутся детскими встречающиеся в древних сказаниях выражения: "взойдет ли солнце? возвратится ли заря, наш давнишний благодетель? восторжествует ли божество света над темными силами ночи?" И когда, наконец, восходило солнце, изумленный зритель задавал себе вопросы: "каким образом, едва родившись, оно является столь могучим, что, подобно Геркулесу, еще в колыбели одерживает победу над чудовищами ночи? как идет оно по небу? отчего нет пыли на его дороге? отчего не скатится вниз со своего небесного пути?" Но все эти вопросы понятны и трогательны по своей искренности в устах народа, еще незнакомого с мировыми законами. Длинный ряд последовательной смены дня и ночи должен был успокоить взволнованное чувство, и взоры человека привыкли встречать восход солнца поутру и провожать его закат вечером. Но зато редко повторяющиеся затмения долгие годы, даже до позднейшего времени, пробуждали в народах смутное чувство ужаса и сомнений: может быть, благотворное светило дня погибнет навеки и никогда более не озарит своим светом земли и неба. От сюда родилось дробление магии на "свет" и "тьму".

Оттого в наивных представлениях старины и в сказаниях, возникших из мифических основ, так много изящного, обаятельного для истинного мага. Такое отношение к природе, как к существу живому, нисколько не зависело от произвола и прихоти ума. Всякое явление, созерцаемое в природе, делалось понятным и доступным человеку только через сближение со своими собственными ощущениями и действиями, и как эти последние были выражением его воли, то отсюда он естественно должен был заключить о бытии другой воли, кроющейся в силах природы. Иной образ мышления, который мог бы указать ему в природе те бездушные стихии, какие мы видим в ней, был невозможен; ибо требует для себя уже готового отвлеченного языка, который бы не властвовал над фантазией, а был бы покорным орудием в устах человека. Так было создано первое заклятие. Но такой язык, как известно, создается медленными усилиями развития, цивилизации; в ту же отдаленную эпоху всякое слово отличалось материальным, живописующим характером. Это сейчас для вас это заклинания, а раньше это были просто слова, наполненные эмоциями и верой человека. Мы и доселе выражаемся: солнце восходит или садится, буря воет, ветер свистит, гром ударяет, пустыня молчит, доселе говорим о силах природы, как о чем-то свободно действующем. Такой способ выражения, маги оформляют в вербальную канву заклинаний, его видимым преувеличение; но для тех, которые создавали язык, ничего не могло быть проще и естественнее.

Чтобы лишить природу ее живого, одушевленного характера, чтобы в быстронесущихся облаках видеть одни туманные испарения, а в разящей молнии — электрические искры, нужно насилие ума над самим собою, необходима привычка к рефлексии, а следовательно., до известной степени искусственное образование. Теперь в ваших самых скрытых фолиантах есть обряды, как верят те, кто составлял их маг заключает контракт со стихией, да только стихия эта и так всегда с нами, вокруг нас и лишь ждёт, когда мы молвим ей своё желание. Потому-то и дитя и простолюдин не способны к отвлеченному созерцанию, мыслят и выражаются в наглядных пластических образах. Ушибется ли ребенок о какую-нибудь вещь, в уме его тотчас же возникает убеждение, что она нанесла ему удар, и он готов отплатить ей тем же; катящийся с пригорка камень кажется ему убегающим, журчание ручья, шелест листьев, плеск волны — их говором. Первобытный человек, по отношению к окружающему его миру, был также дитя и испытывал те же психические обольщения. Потому стихийная магия доступна, по мнению нынешнего люда, волшебникам лишь в юном возрасте.

Человек невольно переносил на божественные стихии формы своего собственного тела или знакомых ему животных, разумеется, формы более совершенные, идеальные, соответственно действительному могуществу стихий. Понятно, что в воззрениях древнейшего народа не могло быть и не было строгого различия между побуждениями и свойствами человеческими и приписанными остальной природе; в его мифах и сказаниях вся природа является исполненною разумной жизни, наделенною высшими духовными дарами: умом, чувством и словом; к ней обращается он и со своими радостями, и со своим горем и страданиями и всегда находит сочувственный отзыв. По нашим народным преданиям, сохранившимся доныне и тождественным с преданиями всех других племен, звери, птицы и растения некогда разговаривали, как люди; В песнях и сказках цветы, деревья, насекомые, птицы, звери и разные неодушевленные предметы ведут между собою разговоры, предлагают человеку вопросы и дают ему ответы. В шепоте древесных листьев, свисте ветра, плеске волн, шуме водопада, треске распадающихся скал, жужжании насекомых, крике и пении птиц, реве и мычании животных — в каждом звуке, раздающемся в природе, истинные маги думают слышать таинственный разговор, выражения страданий или угроз, смысл которых доступен только чародейному знанию вещих людей.

Посмотри на звёзды, росточек, там источник жизни и магии. Сила, что они нам дарят: пронизывают воздух, землю и воды. Только приняв их, ты достигнешь своей цели. Очисти своё сознание, откройся для этого мира, стань его частью, и он сам защитит тебя от всех твоих врагов.

Глава 7. Тепло, сухо и блохи не кусают.

Время летело, словно птица на ветру, листва с деревьев окончательно осыпалась, выпал снег. Гермиона набралась сил и теперь могла вставать с кровати. Пару раз мы выходили лепить снеговика. Я работал в теплице и в своей лаборатории, а так же ходил учиться к Древню, он рассказывал как защитить своё сознание, как общаться с лесом и животными, как взывать к силе природы, чтобы исцелять раны и болезни, как взывать к духам и стихиям, чтобы защищать себя. Гермиона по мере возможностей старалась помогать Злинки и Длинки по хозяйству. Раз в неделю я писал письма родителям Гермионы. Ближе к Рождеству она попросила, чтобы я принёс ёлку.

— Рубить молодые ёлочки в лесу нельзя, но я обещаю, что Рождество у нас будет с ёлкой.

На следующий день я принёс большую кадку с землёй, закопал в неё зернышко и начал колдовать. Из земли пробился побег и стал быстро расти, через пять минут в комнате стояла молодая ёлочка. Гермиона подошла и стала гладить её.

— Какой приятный еловый запах, давай нарядим её.

— Давай, это будет наше с тобой первое совместное рождество.

— А Мелиада не придёт?

— Нет, она спит в своём Ясене, проснётся когда снег сойдёт.

— Жаль, она так здорово рассказывает про лес и травы.

— Вы очень сдружились, как я погляжу.

— Ещё бы, ты постоянно, то в теплице, то в лаборатории, то у Древня.— Гермиона надула губки.

Вместо бесполезных оправданий я нежно обнял Гермиону и поцеловал. Я и так знаю, что уделяю ей очень мало внимания, но познание магии жизни отнимает много времени, а без неё я никогда не стану лучшим целителем.

— Гарри, ты так быстро растёшь...уже практически на две головы выше меня.

— Ты тоже немного подросла, я пристально слежу за твоим здоровьем.

— Мистер Поттер, прекращайте хлебать волшебную воду Древня, скоро станете великаном.

— Хорошо, будущая миссис Поттер.

Отсмеявшись и нарядив ёлку, мы сели за стол. После ужина мы сидели обнявшись в большом кресле у камина.

— Гарри, я сделала тебе подарок,— это оказались вязаные варежки

— Как ты умудрилась их связать? Ох, спасибо любимая, представляю как это было сложно в твоём состоянии.

— Мне помогала Длинки,— смущаясь выдала Гермиона.

— А вот мой подарок,— это был красивый цветочный венок.— Я специально растил цветы для этого венка. Напитал их магией и специальными эликсирами, так что они не завянут многие годы.

Подарив друг другу подарки, и поцеловавшись, мы ещё долго сидели в обнимку и ближе к рассвету разошлись по своим комнатам.

* * *

Начал сходить снег, лес просыпался от зимней спячки, солнышко стало прогревать землю и по всему лесу потекли ручейки. Из-под снега начала пробиваться молодая зелёная травка. Я возился в теплице, а Гермиона подметала на веранде, её зрение улучшилось ещё на несколько процентов. Ничего не предвещала неприятностей, как вдруг на поляну вывалилась Мелиада с Веруфом.

— Гарри, ты тут?!— закричала дриада.

Увидев запыхавшуюся Мелиаду, да ещё и вместе в Веруфом я понял, что случилось, что то плохое. Я выскочил из теплицы, как ошпаренный.

— Злинки!

С громким хлопком появился домовик.

— Мою сумку и посох, живо,— не смотря на эльфа я повернулся к Мелиаде.

— Что случилось?

— В лесу порождения бездны, они гонятся за человеком.

— Как далеко?

— В четырнадцати километрах южнее.

Раздался хлопок, в руках Злинки держал посох и сумку. Схватив посох, сумку и быстро проверив её содержимое, я быстрым шагом направился к лесу.

— Сиди дома.— Бросил я Гермионе на ходу.— Злинки, оставляю безопасность дома и Гермионы на тебя, буду вечером, из дома ни ногой.

Постепенно набирая скорость, я сорвался на бег, за мной бежала Мелиада и Веруф.

— Слишком долго, Гарри, запрыгивай на Веруфа, так мы добежим гораздо быстрее.

Запрыгнув и вцепившись в загривок я всеми силами старался удержаться на спине повелителя волков Светлолесья. Веруф завыл и по мере бега к нам присоединялись другие волки. Мы неслись вперёд, чуть левее бежала Мелиада, не уступаю Веруфу в скорости, а позади нас бежало уже не меньше сорока волков. Да, мне ещё далеко до них.

* * *

POV Сириуса Блэка

Проклятые твари! Вот уже неделю они гонят меня как зверя сквозь лес. Силы уже практически на исходе. Проклятие, они уже совсем близко, практически нагнали. Я не сдамся, ещё слишком много надо сделать в этой жизни: поймать Питера, найти Гарри. Сил на анимагическую трансформацию совсем не осталось, если быть точнее, то их не стало уже на третий день и вот уже четыре дня я бегу не в форме собаки. Разрыв, полученный за первые три дня, постепенно сокращался и теперь я постоянно чувствовал их холод, они меньше чем в километре от меня...и их много, очень много. Палочки нет, трансгрессировать не получится, Патронуса тоже нечем создавать. Остаётся только бежать вперёд и надеяться на чудо. Как хочется кушать, но ещё сильнее хочется прилечь и поспать...нельзя! Это будет означать не минуемую смерть. Все мышцы в теле горят нестерпимым огнём, жжение просто адское, но останавливаться нельзя. Интересно сколько я ещё продержусь? День? Может два!

Постепенно мой бег становился всё более медленным, и я перешёл на быстрый шаг, потом на простой шаг. Потом задев ногой корень какого-то дерева, я упал и, пропахав носом добрых два метра, распластался на земле. Сил подняться больше не было. Перевернувшись на спину, я смотрел на маленький клочок неба, проглядывающий сквозь кроны деревьев. Трава вокруг меня постепенно начала покрываться ледяной коркой, они здесь. Как жаль, что всё так закончилось, прости меня Джеймс, я снова тебя подвёл. Дементоры кружили вокруг меня предвещая сытный ужин.

— Вон он! — Закричали от куда-то справа. Из кустарника вывалила колоритная компания. Огромная стая волков, которая дико рыча бросилась на дементоров, дриада и черноволосый человек, который сидел верхом на самом здоровом волке, в руке у него был красивый резной посох.