Страна Арманьяк. Бастард

Шотландец плеснул на донышко деревянного стаканчика темной жидкости и протянул мне:

— Это жженое вино, аббат назвал его "арманьяком", мне разочек довелось допить остатки после нашего настоятеля, отличная штука, ваша милость, хоть и не имеет изящества благородного вина. Надо употреблять осторожно, ибо арманьяк крепок и очень коварен.

Мда... Арманьяк. В Гаскони же нахожусь, на родине этого славного напитка. Пивал, пивал... до сих пор дома в баре непочатая бутылка "Le Bas-Armagnac" стоит. Стоит... стояла... и не у меня уже точно... Людка квартиру к рукам приберет. Да и бог с ней. Уже не имеет никакого значения. У меня сейчас... гипотетически конечно, парочка замков есть.

Взял стаканчик и осторожно попробовал... Тьфу ты... а я-то думал, что божий нектар сейчас вкушу. До настоящего арманьяка этому пойлу как до Пекина в известной позиции. Грубый вкус... Нет, сходство с потомком прослеживается, но не то... Явно не то. Нет благородства. Видимо с веками его производство отладили и отшлифовали... а пока, пока и так сойдет. Во всяком случае, пить можно... хотя бы в качестве антисептика.

Мда... разочарование...

— Ты где его нарыл?

— Ну... так из воза жидовского забрал... — Тук смутился. — Неча поганить благородные напитки нечистыми руками.

— Я тебе разрешал их грабить? — поинтересовался я.

Не-е-е... разброд и шатания надо пресекать в самом зародыше. Ты смотри... какая средневековая непосредственность.

— Нет, ваша милость... — Тук скорчил виноватую рожу.

— Ну и ладно... — вдруг решил смиловаться.

Все-таки парень для меня старался... да и не обеднеет ювелир.

— Следующий раз спрашивай что можно, а что нельзя. Понял?

— Понял... — повеселел шотландец. — Тут это... Ваша милость... не мешало бы провианта добыть. Еды уже совсем мало, да и зерна для лошадок приобрести не мешает. Особенно для вашего жеребца, ему травки мало.

— И что ты предлагаешь? — я отправил в рот последний кусок сыра.

А за ним пойдет ветчина с хлебом и все... больше еды нет. В магазин сходить надо... тьфу ты, черт... ага, в супермаркет. Придурок! Неожиданно для себя разозлился... да и шоссы эти постоянно сползают... Долбанная средневековая мода. Изловлю первого попавшегося портняжку и совершу прорыв в порточном деле, научу его шить нормальные штанцы.

— Надо к постоялому двору выдвигаться, там все и купим, — пояснил Тук. — Он обязательно должен стоять на этой дороге. По ней же паломники постоянно ходят... Эх, если бы вы знали, какие паштеты тут делают...

— Тук, ты осел. Это моя земля и я знаю, что здесь делают, а что нет... — заорал я, пытаясь отвязать гульфик.

Приспичило как назло в кустики сходить, а шнурки... Сука... Да что же это такое...

— Ой... Ваша милость... Я запамятовал... — шотландец побледнел, понимая какой упорол косяк.

— Фуу-у-у-у-у-у... — наконец справился с завязками и уже из кустов свирепо, совсем по-петровски, у Толстого же читал... рявкнул. — Смел ты стал, собака, смотри: три шкуры спущу, заставлю ртом гадить, сволочь. Собирайся, поедем к чертову постоялому двору. И только попробуй сейчас что-нибудь вякнуть, скотина.

Из кустов вышел уже немного подобревшим. Это был не я... Я довольно милый, добрый и толерантный человек, так мне, по крайней мере, все в глаза говорили, а то, что за спиной вякали, то я из принципа не замечал. Это во мне бастард шалит, и средневековье отпечаток накладывает... Да, вот хорошо сказал. Именно средневековье.

Тук моментально все собрал, и мы двинулись дальше по направлению к Лектуру.

Дорога была совершенно пустынная, только разок мимо протопали босыми пятками четыре мужика в белых балахонах с нашитыми на них раковинами похожими на эмблему "Шелл". Паломники... кто еще так изгаляться будет. Спасения ищут. Мда... Просящий да обрящет... Кто ищет, тот всегда найдет. В том числе и неприятности на свою голову. Вот как я, например.

С правой стороны началась довольно высокая протяженная возвышенность, на склонах которой рос виноград, а дальше пошли грушевые и яблочные сады. Культурненько так. Все ухоженное.

— Тук ты что молчишь, рассказывай, — мне надоело ехать молча.

— Что рассказывать-то, ваша милость? — буркнул шотландец, все еще дуясь на мою немотивированную агрессию в его сторону.

Это если в духе двадцать первого века сказать, а по меркам окружающей эпохи, по-другому будет звучать. Как бы правильней сформулировать... ага... дуясь на мое справедливое желание проявить право господина на наказание своего слуги. Да, именно так.

— Какие у вас девки в Шотландии? Дают?

— Ну, какие дают, а за каких и голову могут срубить, — оживился Тук. — Эх, девок бы...

— Это да... — согласился я, прислушавшись к своему организму.

— А вот вы знаете, ваша милость, какой у нас национальный символ?

— Чего? Чертополох кажется или юбки ваши?

— Не юбки, а килты, ваша милость. Попробуйте по горам в шоссах побегать, враз юбку оденете. Да, чертополох. А знаете почему?

— А хрен вас шотландцев поймет. Напихали полный зад колючек врагам в древности или вам напихали?

— Не-е-е... — хохотнул шотландец. — Как-то спустились шотландцы с гор встретить людей еловых лесов на побережье, но пока добирались, устали, да и пива перебрали. Решили стать на ночлег, а с утра уже разобраться с врагами. Но ночью, враги, сняв обувь, решили тихо подкрасться, и один из них наступил на чертополох. Завопил. Предки проснулись и наваляли незваным гостям по первое число. С тех пор у нас чертополох называют "the Guardian".

— Кто такие люди еловых лесов?

— Северяне. Даны. Предки с ними не ладили... Ваша милость, стой... — Тук пришпорил свою лошадь и выскочил, вперед прикрывая меня. — Там кто-то есть...

За поворотом стояло несколько телег, валялись трупы лошадей и людей.

А еще несколько воинов сноровисто обыскивали мертвецов и имущество. Это были не разбойники, а вполне строевые солдаты и их было много, человек двадцать. Рядом с ними расположились несколько всадников, в грабеже они участия не принимали, только что-то повелительно покрикивали.

— Это вольные лучники руа франков, — встревожено сообщил Тук. — Они нас уже заметили. Попробуем скрыться?

— Не суетись... Едем, как ехали, и помалкивай, — я направил жеребца в сторону всадников.

А что мне еще оставалось сделать. Щит со своим гербом я спрятал, так что буду косить под Сегюра. Уйти уже не успеем, лучники быстро ежиков из нас понаделают. Наслышан... Да и не к лицу благородному кабальеро непонятно кому тылы показывать. Это не бастард во мне говорит, это я сам в полной памяти и сознании заявляю. Или не в сознании...

Рассмотрел солдат. Точно лучники. Кожаные короткие штаны, доспехи тоже почти у всех кожаные, железные шлемы похожие на перевернутую суповую миску, короткие широкие мечи, больше похожие на большие ножи. Длинные луки и колчаны. И не двадцать их, а гораздо больше. Чуть подальше еще группа стоит. А вот всадники больше похожи на кабальеро. По крайней мере, один из них, сидевший на мощной вороной лошади в защитном снаряжении, облаченный в полный миланский доспех и шлем армет*. Остальные сидели на лошадках помельче, да и одеты не так пышно, в основном, в хауберки*. Свита, скорее всего.

Один из свиты заметив нас, выкрикнул короткую команду. Лучники мгновенно бросили мародерствовать и выстроились в ряд.

Рассмотрел на щите у кабальеро герб. На желтом фоне, синий лев с красными когтями, ставший на дыбы, темный лес для меня, а вот на синей котте золотые лилии, это уже знакомо. Луи тотемы.

Кабальеро дождался пока мы подъедем и, тронув шпорами коня, заставил его сделать несколько шажков нам на встречу.

— Виконт де Граммон, лейтенант вольных стрелков его величества, — представился он, подняв забрало шлема. — С кем имею честь беседовать?

— Шевалье де Сегюр, — представился я в свою очередь.

— Ваша милость... — склонил шлем в приветствии де Граммон.

— Ваша милость... — ответил я тем же.

— Позвольте поинтересоваться, целью вашей поездки, — голос де Граммона немного смягчился.

На долю секунды задумался, а не пора ли мне бить его перчаткой по морде за дерзостные вопросы и пришел к выводу, что нет. Не пора. Соотношение один к пятидесяти не способствует к излишнему проявлению гордыни и все такое.

— Следую в Арагон, исполнить обет свой.

— Я не сомневаюсь, что цель вашего обета истребление богомерзких мавров? — оживился мой собеседник и я заметил что, несмотря на габариты, виконт еще очень молод. Вон бородка-то как у телушки на...

— Позвольте сохранить мой обет в тайне, виконт, однако замечу, он направлен на прославление и укрепление христианской веры, а так же прославления моей дамы сердца, — завернул я в ответ согласно своим представлением о рыцарстве, естественно почерпнутым из книг и своей фантазии.

— О-о-о... не сомневаюсь, вы покроете свое имя славой, — пылко ответил де Граммон. — Однако почему же вы не называете имя своей дамы?

— В этом и заключается мой обет... — вежливо выкрутился я.

Как просто, обет и все... хоть кол на голове теши. Наивные люди...

Виконт оживился и стукнул себя по правому плечу, на котором был закреплен дурацкий бант с лентами серебряного и желтого цвета:

— Шевалье де Сегюр, моей дамой сердца является графиня Аделаида де Шато-Рено, самая благочестивая и прекрасная на этом свете. Не согласитесь ли вы засвидетельствовать это прилюдно и громогласно.

М-да... Кино и немцы... Ну, кто меня за язык тянул приплетать даму, так засвидетельствовал бы и до свидания. Нет же... ляпнул. Теперь признаю и заплюют. Собственный слуга в спину тыкать пальцем будет.

К виконту приблизился немолодой дядька с пышными усами, торчавшими из хауберка, и что-то тихонько виконту шепнул. Отговаривает что ли?

Не... Не получилось.

Де Граммон, не глядя, отмахнулся и уставился на меня.

Мужик еще раз шепнул и, не дождавшись ответа, покачивая головой и бормоча что-то, отъехал в сторону.

— Я не могу признать графиню Аделаиду де Шато-Рено самой прекрасной и благочестивой дамой, так как моя дама сердца обладает этими достоинствами превыше всех остальных... — наконец выдавил из себя и услышал, как восхищенно охнул Тук за моей спиной.

— В таком случае... — обрадовался де Граммон. — В таком случае истину определит поединок.

М-да... Молодому балбесу не терпится с кем-нибудь подраться, а еще лейтенант лучников его величества руа франков Луи XI. Тьфу... Вот как это называется? Третий день как в этой эпохе, а уже четырех жмуров на свой счет записал... и вот пятый намечается. Увы, мне, увы...

— В таком случае истину определит поединок, — обреченно согласился я. — Выбираю поединок на мечах без щитов.

— В смысле без щитов? — озадачился де Граммон.

— Согласно новомодных правил поединков, принятых в среде благородных кабальеро вызываемый выбирает оружие, на котором предстоит сражаться, — охотно подсказал я.

Вот никак мне не улыбается пыряться копьями на лошадях. Не умею я, да копий этих у меня нет. Чертов бастард, когда улепетывал из Лектура посеял их где-то. И, слава богу, а щит вообще для меня зло...

-Ну... Это, наверное, самые последние правила... — даже покраснел де Граммон. — Я не имел возможности к ним приобщится. Все на войне, да на войне...

— Я в любом случае уверен в вашей благородности виконт, — блеснул я куртуазностью. — Но что это мы? Давайте сражаться.

Выбрали в стороне от дороги ровную полянку. С лучниками на дороге остались сержанты, а Граммон с пажом, оруженосцем и тем самым усатым дядькой, как и я с Туком, стали готовится к поединку.

Граммон спешился и потянул из седельных ножен здоровенный полуторный фламберг. В своем полном миланском доспехе и этой пилой в руке он выглядел эпически.

Я сначала напялил шлем на голову, но потом плюнул, снял и отдал его Туку, вылупившему на меня удивленные глаза. Вот как ему объяснить, что я кроме мотоциклетных, никаких шлемов сроду не одевал.

Де Граммон, разминаясь, выписывал фламбергом вольты с такой скоростью, что по поляне ветерок шелестел. Увидев меня с эспадой в руках и без шлема, ехидненько улыбнулся, но смолчал, куртуазничать не стал. А его спутник вообще ухмыльнулся во всю свою усатую рожу.

Ну ладно, господа, небось, уже имущество мое оглядываете? Посмотрим... Хотя мечом парень впечатляюще машет...

— Ну что, приступим? — заявил лейтенант в нетерпении срубить мне голову или чего там еще.

— Приступим... — я внимательно осматривал доспех де Граммона в поисках уязвимых мест и никак не находил. Куда ж тебя пырнуть, салабон, под мышку что ли...

— Э-э-х... — лейтенант не стал тратить время на лишние разговоры, мгновенно сорвал дистанцию и рубанул фламбергом сверху вниз, на полпути переведя удар в диагональ.

Ого... вот это скорость, я едва успел отскочить и достать его кончиком эспады по забралу. Впрочем, без особого успеха. Сталь звякнула о сталь, даже искра проскочила, но на лейтенанта это не оказало ровно никакого воздействия. Он рыкнул и рубанул меня по коленям.

Молясь, чтобы клинок выдержал, вскользь отпарировал удар эспадой, сбив его меч так, что фламберг врезался в землю и от души рубанул в щель между шлемом и горжетом, а потом, подскочив, еще два раза ткнул дагой, целясь в шов на кирасе...

Однако! Эспада попала, куда целился, но удар не пробив броню, только заставил лейтенанта покачнутся. А вот дагой я просто не попал. Навыка-то почти нет...

Де Граммон заревел, выпрямился, и вслепую наотмашь махнул фламбергом, едва не снеся мне голову.

— Nu kapets tibye, salabon... — разозлившись, рявкнул я по-русски.

Чуть не срубил мне башку поганец...

Пользуясь тем, что фламберг от размашистого удара увело в сторону, в расхлест* три раза рубанул по шлему резвого виконта, сплющив забрало и вмяв верхнюю часть внутрь вместе с плюмажем и вдобавок сделал еще одну вмятину сбоку, в районе уха.

Раздались звонкие удары, де Граммон выронил фламберг из рук, шлепнулся на колени, потом ничком повалился на траву.

Так... Дело сделано, а что дальше? Вроде у меня для таких целей свинокол граненый есть... Только что-то не хочется виконта добивать...

Дядька с усами встревожено вскрикнул, очевидно, усмотрев на моем лице кровожадные намерения, но с места не сдвинулся.

Нет, не буду добивать. Даже если не захочет сдаваться, не буду. Неплохой парень. Не грубил...

Подошел к телу и попытался поднять забрало... Хрен там, заклинило намертво, но крови не видно, значит живой. Подоспел оруженосец с усатым и общими усилиями мы, наконец-то стянули железный горшок и подшлемник с головы виконта.

Де Граммон оказался целешеньким, если не считать здоровой шишки, на глазах вспухающей на лбу.

Оруженосец брызнул водой ему в лицо, и парень, замычав, очнулся, поводя вокруг ошеломленными глазами.

— Виконт де Граммон, вы побеждены, но так как я согласно данного обета не могу объявить вам имя своей дамы сердца, освобождаю вас от признания ее исключительной добродетели и красоты... — вывел я формулу, самому себе не очень понятную.