Зовущий из тени

Однако пока никто не выскакивал из темноты и не бросался на жриц. Откуда-то доносились шорохи, невнятное бормотание, но и только.

— Может быть, стоит зажечь светильники на стенах? — тихо предложила Лоэнлин.

— Опасно, — возразила Лирсли. — Это может их спровоцировать.

Уходить далеко от спасительной двери ей тоже не хотелось. Она взяла правее, держа перед собой фонарь и напряженно вглядываясь в кое-как разгоняемый им сумрак. Возле стены лежали тела. Еще живые? Трупы? Одно вроде бы шевельнулось.

— Кто тут? — негромко окликнула старшая жрица. — Мы принесли лекарство.

— Иэрри, — прохрипела темнота. — Я Иэрри. Лирсли, ты?

— Я, — подтвердила старшая, подходя ближе. — Как ты? Привстать можешь?

— Зажги свет, — попросила Иэрри.

— Обойдемся пока фонарями, ладно? — мягко сказала Лирсли. — Не стоит тревожить всех сразу. Мы обойдем вас одну за другой.

— Хорошо, зажги фонарь, — согласилась больная. — Здесь так темно, что я даже руку свою не вижу.

— Но вот же... — начала Лирсли и осеклась.

Глаза Иэрри невидяще смотрели мимо нее.

— Это от мшанки, — осторожно сказала старшая. — Так бывает. Но ты жива, это главное! Вот, я принесла лекарство, оно ускорит выздоровление.

Но не вернет зрение. Однако об этом пока говорить не стоит.

Лирсли поднесла ложку к губам больной. Иэрри неловко нащупала руку старшей жрицы. Пальцы ее были холодными и липкими.

— Ну, вот, — ласково сказала Лирсли, подавив невольное отвращение, за которое ей тут же стало совестно,— теперь ты поправишься. А сейчас отдохни. Только скажи: много... выживших?

Иэрри вымученно улыбнулась, опустившись на дурно пахнущие тряпки, когда-то бывшие одеялами.

— Не знаю, — ответила она. — Несколько есть: я иногда слышу голоса и шорохи. Новых заболевших вроде давно не приводили. Они обычно шумят: окликают, ищут кого-то. Потом жалуются и стонут. Но в последнее время сюда только еду и воду приносят. Постучат — и все, остается лишь забрать... ну, у кого силы есть до двери добраться.

— А вы разве не... общаетесь между собой? — растерянно спросила Лирсли.

— Пытались, — еле слышно прошелестела Иэрри. — Но когда одни в бреду, другие без сил, очень трудно... договориться. Сперва мы хоть умерших оттаскивали в соседний зал — сообща, иначе не справиться. А потом — так, отползешь подальше, чтобы меньше воняло, и все. К тому же, знаешь, некоторые тут в буйство впали. И они шли на звук, нападали и... В общем, лучше было не привлекать их внимание.

— Отдыхай, — Лирсли проглотила комок в горле. — Мы заберем тебя отсюда. Сегодня же. Тебя и всех, кто остался в живых. Теперь у нас есть лекарство. Наконец-то есть.

* * *

Как Орри ни старалась, пару раз ее все-таки вывернуло. Прямо на пол. И ведь даже в сторонку не отойдешь: страшно.

Они вшестером ходили по огромному помещению, трогали и переворачивали тела, ища выживших. В конце концов Лирсли разрешила зажечь светильники на стенах, и стало легче. Иначе можно было до Ночи Перерождения провозиться, если не дольше.

От вони кружилась голова, а увесистый горшок с драгоценным снадобьем почти не пустел: слишком мало оказалось живых.

Наконец Лирсли с явной неохотой объявила поход завершенным. Будто и не устала, не боялась, не ощущала тяжелого запаха.

Они забрали из северного крыла одиннадцать жриц. Три из них были почти здоровы, разве что очень слабы. Две ослепли, еще одна сильно хромала и шла, опираясь на руку Аштеи. Еще трех пришлось связать и даже заткнуть рот: они кидались на своих спасительниц, рычали, словно дикие звери, и даже пытались кусаться. К счастью, сил у них было уже слишком мало, чтобы причинить кому-либо заметный вред. Но пятна крови на полу и еще что-то в углу, куда Орри запретили даже смотреть, говорили о случившейся здесь беде, как бы не худшей, чем мшаная лихорадка.

Еще двух жриц вытащили на носилках: они были без сознания. Оэкки и Аштея советовали оставить их, но Лирсли силой разжала больным челюсти и засунула ложку с лекарством.

Эрисею, самую главную жрицу, тоже в конце концов нашли. Мертвой. Ее уложили на носилки и бережно накрыли плащом. Кештиора хотела взглянуть на нее, но Лоэнлин позвала помогать, а когда отпустила, Верховную уже унесли.

К моменту, когда маленький отряд выбрался из северного крыла, Орри казалось, что она на всю жизнь пропиталась вонью. А если правду сказать, то было и страшновато: вдруг лекарство не подействует. Тогда останешься ты слепой, как эта несчастная Иэрри, а то и вообще помрешь. И некому станет спасать Роуна. И замуж ты уже никогда не выйдешь, и приключений у тебя не будет, и вообще ничего: ни серого в яблоках коня, ни ярко-красного платья с вышитым подолом, ни пряников с ярмарки. И мама с папой не дождутся дочку обратно. От этой мысли Орри хлюпнула было носом, но быстро взглянула на Лирсли и остальных и устыдилась. Тут же насупилась и гордо вскинула голову: не дождетесь, не покажет она своего страха.

Да и вообще — как может бояться та, что сумела справиться с буттаком (ну, почти) и выжила в горах Юго-Восточной Подковы! Одна, между прочим, выжила! В книгах написано, что архрандов не бывает, значит, так и есть. А примерещиться всякое может — на высоте, да со страху. Так что — не было ничего. А если когда-нибудь Орри все-таки встретит архранда (ну, вдруг!), она ни за что на свете не станет смотреть на него.

— Подготовьте умерших к погребению, — донесся до девочки голос Лирсли.

Внезапно усталый голос, как будто у жрицы сразу закончились силы, стоило только выйти из северного крыла, превратившегося в кладбище.

— Погребальный костер будет... один для всех, — Лирсли вздохнула. — Их слишком много, а мы не можем затягивать дело.

— Да, тавхоэни.

Тавхоэни?! Но Эрисея же умерла...

— Верховная жрица не избрана, Иссия, — словно в ответ на мысли девочки возразила Лирсли.

— Да, тав... Да, Посвященная. Мы все сделаем. Вы теперь отдохните.

— Нет, мы сперва устроим больных. Вам и так хватит работы в северном крыле. Снадобье все выпили?

— Да... Посвященная.

— Хорошо. Кештиора!

Девочка подошла ближе, очень надеясь, что ее не отправят с очередным поручением. После возни с больными и так ноги подкашивались.

— Иди поспи.

Уф-ф...

— Ты хорошо потрудилась сегодня, — Лирсли легонько сжала плечо девочки. — Отдохни как следует. Завтра мы идем в город.

* * *

Спала Орри, как убитая, а вот пробудилась еще до рассвета. Стоило в полудреме вспомнить, что сегодня она идет в город, как весь сон слетел. Девочка встала и на всякий случай тщательно проверила свои сокровища — аккуратно переписанные отрывки из книг. Все было на месте, она успокоилась и снова легла. Зря: заснуть все равно не вышло, только ворочалась с боку на бок и ждала утра.

А когда дождалась, легче не стало: жрицы словно нарочно тянули время. Неспешно завтракали, долго и обстоятельно собирались. Орри едва не приплясывала от нетерпения.

И вот наконец Аштея отодвинула тяжеленный засов и толкнула дверь, ведущую на волю. Почему-то Лирсли выбрала черный ход. Жаль: они попадут в узенький Швейный переулок, а не на просторную Храмовую площадь, откуда расходятся три самые большие улицы города: Центральная, вдоль которой по праздникам иногда устраивают шествия, Торговая, ведущая к Ярмарочной площади, и Фонарная, названная так из-за установленных на ней красивых уличных светильников.

Если немного пройти по Ярмарочной, потом свернуть в Гусиный тупик, а с него почти сразу на Чесночную, то минут через десять окажешься на Гончарной, где живет... то есть, жил... нет, обязательно будет снова жить Роун. А уж оттуда рукой подать до родного дома на Баранке. Забавное название улица получила, во-первых, потому что там в основном жили пекари и кондитеры, а во-вторых, из-за кривой формы: она огибала холм под названием Бараний лоб, на котором никто не жил, зато стоял среди старых деревьев заброшенный сарай, где, по слухам, водились самые настоящие привидения. Орри с Роуном много раз пытались их выследить, но так и не поймали ни одного.

Впрочем, ладно, пусть будет Швейный переулок. Главное — вырваться наконец из храма, пройти по знакомым улицам, увидеть хоть кого-нибудь, кроме жриц. Орри знала, помнила, что сейчас время Сна, что снаружи холодно и возможно даже выпал снег. И все равно ей упорно казалось, что за распахнутой дверью звенит, смеется, пьянит птичьим пением, медовым ароматом цветущих ирсиний и горьковатым свежим запахом молодой листвы пора Обновления. И как только они со жрицами выйдут туда, кошмар закончится: не будет ни эпидемии, ни смертей, ни буттака. Дурной сон рассеется, унесенный порывами теплого ветра, и Роун окажется дома, и мама с папой, и вся семья... Никогда больше Орри не будет отлынивать от возни с тестом. Печь и разносить пироги — это же очень здорово, потому что все живы, и всё, как прежде.

Девочка, улыбаясь, шагнула за порог — и застыла на месте, комкая в кулаке край мехового плаща и давясь воздухом.

— Кештиора, идем.

Ее дернули за руку, и она покорно пошла за жрицами, прижимая к груди горшок со снадобьем и зябко кутаясь в плащ. Снега не было — только влажный, промозглый холод. И запах, пропитавший, казалось, весь город. Тошнотворный смрад мертвечины.

* * *

Они шли не к дому Орри — в другую сторону. И хорошо. Можно было вцепиться в мысль, что у родителей все в порядке, что они успели закрыться дома, спрятаться, и зараза не дотянулась до них, обошла стороной, а они сидят в подвале, закутавшись в меховые одеяла, и жуют пироги. Они же могли напечь много-много разных пирогов, но не продавать их, а запасти для себя. Конечно, они возненавидят такую еду, но зато останутся живы. И родители, и бабуля с дедушкой, и зазнавала Вильта, воображающий себя взрослым, и добродушная Мийраль, которая хоть и не участвовала в рискованных забавах Орри, никогда не выдавала сестру. И доверчивый малыш Нальти тоже.

— Я уже иду, — одними губами шептала девочка, бредя за жрицами прочь от родного дома. — Я скоро приду, я спасу вас, у меня есть лекарство.

Сейчас главное было — пореже вдыхать воздух, прикрывая нос и рот краем плаща. И ни в коем случае не смотреть под ноги. Точнее, не вглядываться в то, что приходилось переступать или обходить. Это давно уже не было людьми, это лучше было считать замотанными в тряпки тюками. Ехала, например, телега, подпрыгнула на ухабе... это ничего, что улица ровная — ухаб всегда можно найти. И вот вывалились они и лежат. Возница растяпа, ему наверняка влетело за то, что не подобрал потерянный груз. А ты иди себе мимо, и все. Главное — не споткнись.

Они подходили к очередному дому, кто-нибудь из жриц распахивал дверь и заглядывал внутрь. Иногда Лирсли, Оэкки или Аштея даже заходили и было слышно, как они окликают хозяев. Чаще всего никто не отзывался.

Некоторые двери были заперты, но жители не открывали на стук. Может, боялись, а может, так и не дождались спасителей.

В нескольких домах удалось отыскать выживших. Тех, кто был в сознании, Лирсли отправляла в храм в сопровождении пары жриц. Конечно, удобнее было бы отвести всех разом, но возвращаться за ними получилось бы слишком долго, а обходить город вместе со служительницами Вастарны хворые люди не могли, а здоровые ни за что бы не согласились.

К моменту, когда маленький отряд добрался до Рыбачьей улицы, их осталось четверо: Лирсли, Оэкки, Лоэнлин и Орри.

— Тавхоэ, — девочка тронула Посвященную за рукав. — пойдем направо.

— Направо? — устало спросила та. — Почему?

— Направо, потом вдоль набережной, потом на Чесночную, — уточнила Орри. — Так отсюда до Баранки быстрее всего. Мой дом там.

Ответить Лирсли не успела: что-то вывернулось из-за угла дома, с визгом метнулось к ним, повисло на плечах Лоэнлин. Кештиора отшатнулась, растерянно глядя на двуногое существо в лохмотьях с серо-зеленым месивом вместо лица. Оно по-волчьи вцепилось зубами в шею жрицы, брызнула кровь.

Лирсли мгновенно обернулась и сделала странное движение рукой — словно невидимую петлю набросила. Чудовище отшатнулось от жертвы, будто его отдернули, и упало. Мгновением позже Оэкки прижала его к земле.

— Кештиора, лекарство! — скомандовала Лирсли, не сводя глаз с поверженного врага. — Не бойся, я... мы держим его... ее... в общем, держим.

Орри зачерпнула ложкой снадобье и, борясь с тошнотой, сунула ее в оскаленный рот извивающегося пленника. Существо, к счастью, плеваться не стало, и Кештиора поспешила убраться от него подальше.

Жрицы связали безумца и подняли на ноги.

— Придется возвращаться в храм, Кештиора, — сказала Лирсли. — Тем более, что скоро стемнеет, нас слишком мало, а здесь, сама видишь, небезопасно.

Побледневшая Лоэнлин, морщась, зажимала рану на шее. Сквозь пальцы струилась кровь, пачкая светлый мех плаща.

— Мы все приняли снадобье, — напомнила Лирсли. — Ты не заразишься.

— Сосуды не задеты, — с облегчением сообщила Оэкки, осмотрев и перевязав раненую. — Но зашивать придется, как только вернемся.

— Кештиора, — Лирсли взяла девочку за подбородок, краем глаза следя за больным, который пока стоял смирно. — Посмотри на меня. Орри! Посмотри. На. Меня. Завтра утром мы пойдем к твоему дому. Обещаю.

* * *

Когда жрицы наконец добрались до храма, уже стемнело. Лирсли передала раненую Лоэнлин и присмиревшего безумца дежурным, отправила юную Кештиору ужинать с остальными, а себе и Оэкки попросила накрыть стол в малой трапезной, где к ним присоединилась Аштея. Надо было поговорить.

Из одиннадцати спасенных в северном крыле жриц две умерли — те, что были найдены без сознания. Зато к агрессивным вернулся разум, и они явно пошли на поправку. Больные пока нуждались в уходе, но еще несколько дней — и они смогут помогать остальным.

— Северное крыло очистили? — спросила Лирсли.

— Не успели, — Аштея разлила по кубкам подогретое вино со специями.— Не хватает людей. Слишком многие ушли с нами в город.

— И их все равно было недостаточно, — вздохнула седая жрица.— Большинство выживших еще слабы или изувечены мшанкой, мы не можем оставлять их в домах. К тому же, им не отбиться, если нападут впавшие в ярость больные.

— Сегодня мы доставили в храм тридцать семь горожан, — Оэкки обхватила кубок ладонями, словно у нее мерзли руки. — И еще сорок не смогли: они без чувств.

— Мы перенесем их завтра, — Лирсли болезненно поморщилась.

— Если они доживут, — вставила Аштея. — Это ведь последняя стадия.

— Ну, лекарство-то мы им дали, — Лирсли устало потерла лицо ладонями. — Это хотя бы шанс.

— То есть часть жриц должны завтра весь день ходить с носилками и забирать тех, кто остался, — хмуро сказала Оэкки. — Скорее всего, безнадежных. Больных в храме прибавилось, значит, потребуется больше тех, кто станет смотреть за ними. Плюс раненые. Дивильда еще очень слаба. А у всех, кого укусили или оцарапали безумцы, начался жар.

— Лоэнлин? — быстро спросила Лирсли.

— Пока нет, но... Кстати, как ты ухитрилась сбить с ног нападавшего? Ты же была далеко.

— Это не я, — сдержанно сказала седая жрица. — Он просто споткнулся. При мшанке часто отнимаются ноги, ты ведь знаешь.