Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Объясню... Час назад получено известие о том, что семья Императора захвачена и удерживается во дворце Гвардейским Экипажем под командованием Великого князя Кирилла Владимировича... Вот так вот, господа офицеры...
Что-о?!!.. А-х-х-ренеть!!!.. Да ё...!!!.. Да твою ж мать!!!.. Даже матом не получается всё сказать!!!..
— Я почти уверен, что Кирилл Владимирович хочет вынудить Императора передать власть ему. — Келлер выводит нас из ступора. Ну, да и правильно, рефлексировать потом будем!..
— Каким образом он может это сделать? — Голос Воронова звучит хрипло.
— Ну, для Вас-то, Павел Алексеевич, болезнь Наследника — точно не секрет? Под угрозой причинить мальчику... — Фёдор Артурович сжимает свои не самые маленькие кулаки. — Он заставит Николая Александровича признать указ о регенстве Великого князя Михаила недействительным и составить точно такой же в отношении его, Кирилла...
— Теперь многое понятно!.. — Вскидывается Воронов. — И эта запутанная чехарда с отпусками, и сплетни среди нижних чинов...
— Какие сплетни, Павел Алексеевич? — Генерал очень заинтересованно смотрит на лейтенанта.
— Не придавал этому значения, думал, от безделья байки травят... Среди матросов ходят разговоры, что Великий князь Михаил Александрович хочет, пользуясь своим положением Регента, узурпировать власть и посадить на трон не Цесаревича Алексея, а своего сына Георгия. А в отпуска вне всякой очерёдности отправлены офицеры... как бы сказать... не ищущие милостей от Великого князя.
М-да, весёлое кино!.. И чем дальше, тем больше обхохочешься. До слёз! Кровавых, блин!.. Что мы имеем? Имеем мы дворец, в котором засело две роты решительно настроенных матросов. Саму Семью охраняют, скорее всего, господа офицеры, лично преданные "царю Кирюхе", да и сам он где-то там же поблизости обретается... Имеем шоссе от Пулково, где сидит ещё рота с пулемётами. Имеем резерв в трёх километрах... А ещё имеем другие части и подразделения общей численностью...
— Ваше высо... Фёдор Артурович, какова численность царскосельского гарнизона?..
Келлер замолкает на полуслове, но вместо него отвечает Валерий Антонович:
— Около двадцати семи тысяч штыков. В основном — пехота, запасники. Настроения неизвестны, я бы не стал на них рассчитывать, Денис Анатольевич.
— Я не к тому. Упавший с дерева лист проще всего спрятать в лесу. — Сокращённо цитирую Честертона. — Я имею в виду, что появление десятка-другого солдат не будет слишком заметным событием...
— Немедленно отзывайте всех своих диверсантов, что бы и где бы они ни делали! — Генерал сходу всё поняв, начинает распоряжаться. — Что ещё нужно для проведения операции?
— Витебский вокзал наш?
— Да. Бубликова и Ломоносова уже взяли, их эмиссаров на узловых станциях — тоже, МПС под нашим контролем.
— Когда ближайший товарняк на Царское Село?
Валерий Антонович начинает куда-то срочно названивать, Фёдор Артурыч тем временем подойдя почти вплотную, задаёт самый животрепещущий вопрос:
— Какой у тебя план?
Ага, знать бы ещё самому, какой у меня план!.. Пойди туда-хрен знает куда, сделай то-хрен знает что, но Семью привези в целости и сохранности...
— У нас есть возможность очень быстро достать планы дворца, схему его охраны и обороны?
Келлер в ответ только пристально смотрит на меня и отрицательно мотает головой.
— Тогда и плана нет... Но ехать надо.
— Ваше высокопревосходительство! Прошу разрешения отправиться вместе с капитаном Гуровым! — Воронов аж строевую стойку принял.
— Не возражаю, господин лейтенант проходил обучение в батальоне, уровень подготовки соответствует предстоящим действиям. — Прихожу на помощь Воронову, тем более, что ещё один человек в группе лишним не будет.
— Хорошо. — Генерал даёт "добро", промедлив с ответом чуть дольше, чем должен был.
— Ближайший состав идёт через два часа с минутами. — Валерий Антонович наконец отрывается от телефонной трубки. — К тому времени Ваши люди должны освободиться.
— Где они сейчас?
— В Петропавловской крепости...
*
Стёпка Колодяжный был доволен несмотря на пронзительный сырой ветер, дувший с Невы. Наконец-то долгожданная оттепель сменила трескучие морозы. А ветер?.. А что — ветер?.. К нему, да к сырости он привык с малолетства.
Совсем недавно забрили его в солдаты, и очень боялся Стёпка попасть на фронт. Вона скока мужиков вернулось в деревню кто без руки, кто без ноги, кто совсем контуженный, это если не счесть тех, кто вообще не вернулся. И говорили они, что германец окаянный такими снарядами швыряется, что в дырищу от него изба провалиться может по самую стреху, и ещё всякие ужасти рассказывали.
Но повезло ему, попал в запасный пулемётный батальон Кольта, что в Петропавловской крепости стоит. Хотя, тут, конечно, тож не сахар. Зуботычины и ругань от "шкур"-унтеров такая, что и не на всяком заборе напишешь. Бесконечные шагания по плацу. Стояние во-фрунт на морозе. И их благородия, аспиды свирепые, даром, что огнём не пышут. И в город за всё время никого не пустили ни разочка.
Но теперича — всё! Теперича лафа будет. Три дня шум в городе слышали, стрельбу там, то да сё. Никто ничего не знал, а вот потом писарёнок один, из купчиков, рассказал, что забастовки в городе, простой люд противу Царя за свободу вышел. А тот повелел их стрелять, да тольки просчитался. Солдаты, они ведь тож из простых будут, вместе с забастовщиками и пошли Царя скидывать. И они, пулемётчики, бы пошли, тока сволочи-пушкари пригрозили, что ежели что — они из пушек картечью в спины жахнут. Но сегодня и их приструнили. Раненько, сразу опосля побудки приехал тут один господинчик важный до коменданта ихнего высокоблагородия полковника Никитина. С ним о чём-то болтал полчасика, а потом митинг устроил, когда полковник на плацу всех выстроил. Сказал, что, мол, революция у нас, что власть взял какой-то там временный комитет, и что теперича все — свободные граждане России, а не как раньше было.
Только обмишулился чуток господинчик этый. Ещё в казарме всю ночь судили, да рядили, и выбрали свой, батальонный комитет, свою власть, в смысле. И сразу опосля митинга этого и у офицеров наганы ихние поотбирали, и пушкарей в каземате закрыли вместе с самыми ненавистными "шкурами", остатние унтера ведь в комитете как-тось оказались, да охрану и поставили. А потом цейхгауз разбили, винтовки похватали и вся братва в город кинулась. Посмотреть, что там на белом свете творится, кто чем дышит. Едва ли человек двадцать оставили, чтоб за воротами следили и охраняли...
Солдат невольно поёжился от резкого порыва ветра, задувшего ему за шиворот горсть снежинок с верха стены, затем поправил винтовку и огляделся по сторонам. По ту сторону протоки народ шастал, не так, правда, уж и густо, но на Кронверкский мост, что Стёпка охранял, никто не совался. Осознав собственную значимость, Стёпка ещё раз поправил винтовку и, с некоторым сожалением достав из кармана кисет с последней щепотью махорки, всё же решился скрутить цигарку и прикурить, спрятавшись в будке от вездесущего ветра. Обещал ведь дружок его Прошка и папирос притащить и фунфырик тож. Чтоб, значит, не был Стёпка обделённым. И остальным обещали. Может даже баб каких приведут. А чё? Свобода сейчас! Всё можно!..
Высунувшись обратно, Стёпка чертыхнулся сквозь зубы, затушил только что закуренную самокрутку, поплевав на дымящийся кончик, и засунул обратно в кисет. Потом снова поправил вечно сползающий ремень винтовки и стал ожидать приближения гостей — через мост ехал шикарный легковой автомобиль. Когда он остановился прямо напротив Стёпки, из него вылезла довольно пёстрая компания. Хорошо одетый господин, крепко сбитый прапорщик при погонах и оружии, но с большим красным бантом на груди, двое солдат, тоже с бантами, державшими в руках непривычного вида винтовки, и ещё какой-то тип с длинными, давно не мытыми волосами в офицерской шинели без погон.
— Здравствуйте, гражданин солдат! — Радостно восклицает хорошо одетый господин. — Поздравляю вас с падением ненавистного тирана и обретением свободы!
Стёпка от неожиданности растерялся настолько, что в ответ смог только кивнуть.
— Я — представитель Временного комитета Государственной Думы для водворения порядка в столице и сношения с лицами и учреждениями! У вас с утра уже был один мой коллега, теперь вот я привёз более детальные инструкции! — Представитель Временного комитета показывает Стёпке большой бумажный пакет, запечатанный сургучными печатями, и поворачивается к офицеру и солдатам. — Это — выделенная мне охрана...
— А я — представитель революционного народа и слежу, чтобы здесь не наносилось вреда его интересам. — Неуклюже пытаясь "откозырять" и распространяя вокруг себя запах свежеупотреблённого алкоголя, объясняет немытый в офицерской шинели. — Во-он там подсел к ним в авто...
— Не могли бы вы, гражданин солдат, провести нас к своему начальству? — Снова объясняет цель своего прибытия растерявшемуся Стёпке хорошо одетый господин.
— ...
— Послушай, братец, нам нужен твой дежурный начальник, чтобы он проводил нас к коменданту. — Спокойно и как-то даже ласково говорит прапорщик.
— Дак эта... Вашбродь... Тама он, в крепости... — Стёпка начинает приходить в себя.
— Поедем, проводишь нас, а то мы ничего тут не знаем, заплутаемся.
— Дак эта... Не положено... Пост...
— Да не бойся, я тут одного из своих оставлю. У меня ребята надёжные... Революционные... Иди, садись...
Это было последней каплей, Стёпка ещё никогда в жизни не ездил на таких автомобилях. Он быстро обежал вокруг и сел на переднее сидение слева от водителя, который безразлично смотрел по сторонам, дожидаясь конца разговора. Один из солдат остался возле будки, остальные сели на заднее сидение, а патлатый представитель народа вскочил на подножку из-за нехватки места...
Ехать пришлось недолго, наверное, минуты три. Когда авто остановилось, Стёпка, распираемый гордостью, забарабанил в калитку Никольских ворот.
— Чё надоть? — В открытом маленьком окошке появился ещё один Стёпкин приятель Лёха.
— Чё-чё! Да ни чё! Самовар через плечо! Открывай давай, тут из новой власти приехали до коменданта! — Стёпка ликовал, чувствуя приобщение к могуществу новых правителей.
— Ага, разбежался! Как я тебе открою, ключи от ворот у Сысоева, а он в караулке спит! Велел не будить! Ты его знаешь — уж взгреет, так взгреет!
— Простите, гражданин солдат, а кто такой этот ваш Сысоев? — Вступает в перепалку хорошо одетый господин.
— Это — унтер наш. Он за дежурного остался, пока народ в городе гуляет. Офицеры-то по домам сидят. — Стёпка изо всех сил старается быть полезным прибывшим.
— Алексей, голубчик, вы нам откройте и покажите, где караулка. Мы сами разбудим вашего унтер-офицера, и он не будет иметь оснований на вас злиться!
С той стороны раздаётся лязг железа, калитка открывается и бдительный караульщик пропускает всех внутрь, притормаживая, тем не менее, Стёпку.
— Ты эта... Тут посмотри, а я дальше провожу...
— Вот-вот, я тоже здесь останусь, покурю на свежем воздухе. — Поддерживает идею патлатый, доставая из кармана шинели пачку папирос. — Угощайся, братец, не стесняйся. Да бери, бери ещё парочку. Нелегка солдатская доля, да?..
Прикуривая от спички, поднесённой тем же участливым собеседником, Стёпка краем уха вдруг слышит какую-то возню за воротами, но в тот же миг ребро ладони патлатого сильно бьёт его по шее и Стёпка проваливается в темноту...
Спустя минуту раздаётся скрежет замка и тяжёлые створки ворот, не торопясь, начинают распахиваться. "Патлатый", стянув с бритой головы парик, вытягивает из-за пазухи и надевает папаху, затем оттуда же появляется красный шарф, которым он начинает размахивать над головой, повернувшись к Кронверкской набережной.
— Ильюха, сигнал! — Из-за ворот доносится голос прапорщика.
— Даю, Кот, даю! — Шарф продолжает реять в воздухе...
Через минуту на набережной появляются два грузовика с красными флагами, битком набитые солдатами, их сопровождает казачья сотня. И только очень внимательный взгляд может отличить малиновые лампасы уральцев от красных донских. Колонна проезжает мост и втягивается в ворота крепости...
*
Что бы там не говорили, а птицы и животные, всё же, обладают хорошей памятью и способны обмениваться информацией внутри своей стаи. Настал день, когда взбалмошные сороки и вороны снова увидели человека, всегда нёсшего им смерть из палки, изрыгающей огонь, дым и разящую дробь. Быстро поделившись этой новостью с бродячими собаками, они на всякий случай убрались подальше, оставив, как водится, несколько наблюдателей из числа самых шустрых пернатых. Прошёл день, второй, третий, но ОН не появлялся. Постепенно радостно каркающие и всё более наглеющие стайки пернатых оккупировали все деревья вокруг Александровского дворца, находя себе пропитание "от щедрот царского стола"...
Николай страдал... Боли в изуродованном ожогами лице, в правой руке, лишённой двух пальцев, в повреждённых связках в колене, несмотря на все старания небольшой армии медиков, возглавляемых общепризнанным кудесником академиком Павловым, не исчезли до конца, и периодически напоминали о себе изнуряющими приступами. Он старался терпеть эти муки, но сил надолго не хватало. И тогда оставалось последнее средство — инъекции морфия и алкоголь. Одурманенный ими, он бесцельно ковылял по коридорам дворца и лишь изредка, уступая слёзам и мольбам любимой Аликс, выходил на воздух. Исчезли мечты и желания. Стали недоступны былые увлечения колкой дров, прогулки на велосипеде и лыжах всей семьёй, былая страсть к городкам и гантелям. Даже папиросы с любимым турецким табаком вызывали боль в неправильно сросшихся губах, разорванных при взрыве огнемёта.
Оставалась одна мысль, а точнее приговор, который он, считавший себя ещё совсем недавно "Хозяином земли Русской", вынес сам себе — не нужный никому калека... Почти никому. Аликс и дети уже привыкли к его новому обличью, но, всё же, он несколько раз ловил их взгляды, когда они думали, что он их не видит. В глазах были жалость и страх. И Мама, когда приезжала навестить, испуганно отводила глаза. Николай и сам не мог без содрогания смотреть на эти уродливые, бугристые шрамы. Хоть из помещений, где он обычно бывал, и убрали все зеркала, но его изуродованное лицо могло глянуть на хозяина и с полированной поверхности серебряного подноса, и из глубины книжных полок, закрытых стеклянными дверцами...
Но это — семья, самые близкие, родные и любящие его люди. А вся остальная Россия отвернулась от него. Теперь у всех на слуху был Регент Империи Великий князь Михаил, его, Николая, младший брат. Доверчивый, легкомысленный и иногда бесшабашный Мишкин вдруг в мгновение ока превратился в сурового и иногда, по всеобщему мнению, излишне жёсткого правителя. Во всяком случае, не стал внимать доводам старшего брата, что сначала надо окончить войну, а потом уже бороться с инакомыслием. На фронте дела у него пошли удачно, одна Барановичская операция чего стоит, хоть и докладывали Николаю немногочисленные оставшиеся преданными люди о том, что требованием немедленно развернуть Гвардию в помощь Келлеру, Михаил чуть не довёл старика Алексеева до апоплексического удара. А сейчас собирается таким же гусарским налётом навести порядок в забастовавшей Столице. Дай Господь ему в этом удачи!.. Он, Николай, уже не может ничего сделать и ни на что повлиять. Ему остаётся до конца дней своих только терпеть боль и молиться.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |