Хронос-2. Ледяной поход

Роман помнит, как писал письмо отцу, и в то же время, получал письмо от Прилуцкого для Тохи.

— Мы получили твоё письмо, — подтвердил князь.

— И вот я привёз это письмо, — Роман указал на лежащий на голубой скатерти сложенный листок. — В Харькове эти обе реальности как бы соединились в одну. Я точно помню и знаю, что сидел в лесу с тобой, и ты рассказывал свою историю казакам. Потом в Харькове я лично посадил тебя на поезд до Петрограда. И помню, как в том же лесу, в это же время общался с Прилуцким, и в Харькове зачем-то заглянул в ресторацию, потом подошёл к Петроградскому поезду, и вот там второй раз столкнулся с Прилуцким. Он мне кое-что рассказал про эту… м-м… хронофизику, но это сейчас не столь важно. Если Прилуцкий завтра приедет, то расскажет сам, если будет интересно. И, как ты уже сказал, Антон, тебе незачем прогуливаться по Литейному.

Тоха промолчал. Присутствующие, кроме Романа, в лёгком шоке.

— Да, — наконец, проговорил князь, — всё это весьма… необычно. Я бы, пожалуй, вам не поверил, но… вот это письмо… — он покачал головой. — Надо же, из будущего…

— Кстати, о будущем, — вскинулся Тоха, — Василий Фёдорович, Надежда Сергеевна, я уже говорил Роману, уезжайте из России! Во Францию, Германию, лучше в Штаты. Двадцать пятого, двадцать шестого числа будет переворот. Большевики захватят власть. Начнётся резня. Дворян будут убивать. Просто так. За принадлежность к угнетающему классу. Вам нужно срочно уезжать. Десять дней осталось. Вы очень много для меня сделали, и я не хочу, чтобы люди, ставшие мне близкими, пострадали.

Князь поднялся с кресла, подошёл к занавешенному окну, отбрасывая причудливую тень от света керосиновой лампы. Отодвинув штору, посмотрел на улицу.

— Вы правы, Антон Дмитриевич, — не оборачиваясь, начал Василий Фёдорович. — Идеи у них, конечно, красивые. Земля — крестьянам, фабрики — рабочим, власть — Советам. Лозунги заманчивые. Я всегда настороженно относился к людям, которые предлагают красивые идеи. Как правило, это — мошенники, и чем краше, заманчивее для обывателя идея, тем больше людей за ними идёт. А потом горько сожалеют об этом. Знаете, — он обернулся, — приход к власти большевиков логичен и неизбежен.

— Как так? — изумился Роман. — Пап, ты о чём говоришь?

Князь вернулся в кресло. Налил уже остывший чай.

— У меня остались связи в Генеральном штабе. Один мой знакомый сказал, что в конце прошлого года группа офицеров разведки и контрразведки, пришли к государю с докладом. Среди прочего они сообщили, что война с Германией практически выиграна, но впереди ещё одна. Нужно срочно начать национализацию всей оружейной промышленности. И знаете, что ответил наш Государь? — Василий Фёдорович обвёл всех взглядом. — Он ответил: «Мне это не интересно». Каково, а! — князь чуть повысил голос. — Самодержец всея Руси отвечает, ему это неинтересно. Всего-то! Подумаешь мелочь! Оружейная промышленность! Многие из нас не могут понять до сих пор, как… Как Николай Александрович позволил втянуть себя в войну на стороне нашего давнего врага — Британии — против Германии, с которой у нас гораздо больше общего, чем с англосаксами, — князь немного помолчал. — Кому мы будем нужны в этой Британии или Америке, или в той же Франции? Благодарю за заботу, Антон Дмитриевич, но думаю, правильнее будет остаться здесь, в России.

Тоха лишь вздохнул и с грустью подумал: «Что ж, я сделал, что мог. Ну почему они все такие упёртые?!».

* * *

Чуть позже

Тоха закрыл дверь на ключ. Поздно, спать пора. Только сна ни в одном глазу.

Он подошёл к столу и поставил на него керосиновую лампу. Чуть отодвинул штору и глянул в окно. Темень.

Скинул эмпээсовский китель и, подойдя к шкафу, открыл чуть скрипнувшую дверцу. Достал «плечики», небрежно набросил на них китель и повесил внутрь.

В дверь тихо стукнули. Раз. Другой.

«Кто б это мог быть?» — удивился Тоха, закрывая шкаф. Шагнул к двери и, повернув ключ, потянул ручку на себя.

На пороге стоит Настя. В том же платье, что была за ужином. Причёску княжна расплела, и каштановые волосы волнами спадают на грудь и за спину.

— Можно?

Голос тихий.

— Настюш, поздно уже.

— Я ненадолго. Мне нужно с тобой поговорить.

— Заходи.

Княжна впорхнула внутрь, программер притворил дверь. Девушка подошла к застеленной кровати и присела на покрывало. Тохе ужасно захотелось сесть рядом, но мало ли. Вдруг войдёт кто.

Он придвинул кресло поближе к Насте и сел напротив.

Близость любимой будоражит кровь. Княжна, чуть опустив голову, теребит оборку платья.

Программер, с трудом взяв себя в руки, проговорил:

— О чём ты хотела поговорить? — голос прозвучал хрипло.

— Знаешь, — она всё также теребит оборку, не глядя на Тоху, — всё так неожиданно. Я подозревала, что с тобой что-то не так. Вёл себя странно. Говорил странные и непонятные слова. Но даже предположить такого не могла.

— Сильно бросалось в глаза?

— Иногда. Особенно со мной, — она улыбнулась, бросив на Тоху мимолётный взгляд.

Программер посмотрел на застывший огонёк «керосинки».

— Теперь ты уйдёшь.

Прозвучало, непонятно как. То ли утверждение, то ли вопрос.

Тоха перевёл взгляд на княжну. Та отпустила оборку и положила руку на кровать.

— Не знаю. Наверное.

Девушка на миг закусила губу, всё ещё избегая смотреть на попаданца. Повисла неловкая пауза. Дурацкий момент, когда не знаешь, что сказать, как продолжить разговор.

— Антош, — Настя взглянул ему в лицо, — я никогда у тебя не спрашивала. Там, в твоём времени, у тебя есть невеста? Или жена, которая тебя ждёт?

Тоха давно ожидал нечто подобное, но Настя всё молчала, и когда почти смирился, вот он — любимый женский вопрос. И что отвечать? Про то, как мечтает… мечтал трахнуть Ксюху. Или о Верке. Кто ему Верка? Не жена, стопудово. Любовница? Ну да. Поймёт ли его Настя? И что он потеряет, если не поймёт? Он же не навсегда застрял в этом времени. Или навсегда? Этот вихрь мыслей промчался в Тохиной голове.

— Как тебе сказать? Жены или невесты, как таковой, нет. Есть… так… одна. Не знаю, поймёшь ли… Но вряд ли она меня ждёт. У неё таких, как я…, — он махнул рукой. — Как-то раз она мне выдала, что я у неё — предмет заменимый.

На миг выскочила злобная мысль: «Как я мог жить с такой стервой?», и через секунду Тоха удивился новым мыслям, новым чувствам. «Неужели переход сюда так изменил моё отношение к Верке? — продолжил размышления попаданец. — Но когда я попал сюда, о ней практически не думал. А как познакомился с Настей, вообще забыл. И тут вот вспомнил».

— Иди ко мне.

Голос прозвучал тихо и нежно. Неужели Настя хочет…

— Насть, — программер мгновенно охрип.

— Иди ко мне, — княжна посмотрела ему в глаза и погладила покрывало.

Тоха всё ещё тормозит.

— Настюш…

Девушка встала и, шагнув, положила руки на плечи Тохе. У программера перехватило дыхание.

— Я хочу быть твоей, — прошептала Настя.

Тоха крепко стиснул княжну, прижавшись ухом к её животу. Руки сами стали забираться под длинное платье. Она обхватила голову программера ладошками.

— Антошка… милый, — голос стал ниже. — Я люблю тебя. Давно, давно. Как только увидела. Ты всё равно когда-нибудь уйдёшь, но я буду знать, что была твоей. И пусть твоя… женщина… меня простит…

* * *

Тоха глядит в сияющие от счастья глаза княжны, ласково гладя её по щеке. Одежда сброшена на пол. Когда скинул с полутораспальной кровати покрывало, не помнит.

— Я очень-очень люблю тебя, — прошептала Настя.

Тоха хотел сказать, что тоже безумно её любит, но решил, что всё испортит. Лишь проговорил:

— Я знаю.

И коснулся губами её губ. Настя ответила на поцелуй. Рука Тохи скользнула по девичьему бедру, дальше к низу живота. Дыхание княжны участилось.

— Любимый, ты ещё хочешь?

Тоха не ответил, лишь навалился всей тяжестью тела…

Программер откинулся на край кровати и едва не свалился на пол.

— Блин! И чё у вас такие кровати узкие?

Настя тихо засмеялась:

— Она не для супругов, а лишь для одного гостя.

Смех прервался. Фигура девушки замерцала.

— Антош, что это?

Княжна исчезла и через мгновение появилась снова. В шею слева впилось что-то острое. Тоха вскрикнул и, присев на кровати, схватился за больное место. Под рукой ничего не прощупывается.

— Вы кто? — Настя вскочила и, прижавшись спиной к стене, с ужасом взглянула на программера. Красивые девичьи грудки стоят торчком. — Ой! — она тут же прикрылась, отодвигаясь подальше.

— Насть… ты чего? — не въехал Тоха, потирая шею.

— Вы кто? — голос стал громче, блин ещё перебудит всех. — Что вы здесь делаете?

— Насть, ты меня пугаешь.

— Убирайтесь, или я закричу…

Тоха быстро приблизился и зажал ей рот рукой. Тут же зашипел от боли — зубы девушки впились ему в ладонь.

Фигура княжны снова замерцала. Тоху отбросило на пол. Всё повторилось. Девушка на мгновение исчезла и снова появилась, испуганно озираясь.

— Антош! Что это?

Тоха поднялся с пола. Боль в шее уже прошла, а вот из ладони сочится кровь. Настя покусала от души. Девушка привстала на кровати на коленях и схватила программера за прокушенную руку.

— Что это? Откуда кровь?

— Ты прокусила.

— Я? Когда?

— Только что.

— Антош, не пугай меня, пожалуйста. Я и так боюсь. Что происходит?

Тоха в красках рассказал.

 

8. Дмитрий Борисович Воронцов

(прапорщик запаса)

13 июня 2015 г.

г. Москва

Дмитрий Борисович нашинковал зелень и ножом смахнул в салатник с порезанными помидорами и огурцами. Взял луковицу. Звонок в дверь заставил оторваться от действа.

Бывший прапорщик проворно, несмотря на небольшой животик, направился в прихожую. Посмотрел на экран подъездного домофона. Никого. Переключился на камеру у двери. Двое. В светло-серых летних костюмах. Как говорили раньше, типичной комитетской внешности. Дмитрий Борисович нажал кнопку спикера.

— Слушаю вас.

— Федеральная служба безопасности, — проговорил тот, что справа, доставая из кармана пиджака удостоверение. — Позволите войти?

Федералы не сделали парольный жест. Сердце заколотилось. По идее, они могут сообщить пароль и в квартире. Дмитрий Борисович открыл дверь:

— Прошу.

Двое молодых парней зашли в квартиру.

— Воронцов Дмитрий Борисович? — поинтересовался правый.

Пароль ребята не сказали. Жеста нет. По словам куратора Хронослужбы, претензий к нему со стороны полиции или спецслужб быть не может. Никаких. От слова «совсем», как выражается Тоха. Значит…

— Да, это я.

— Прошу проехать с нами.

Сердце заколотилось сильнее. Произошло то, о чём предупреждал куратор. Ещё тот, самый первый…

* * *

(рядовой Советской армии)

20 апреля 1984 г.

Ограниченный контингент Советских войск в Афганистане

Провинция Кунар

Идущая в сорока…пятидесяти метрах впереди БМП входит в правый поворот. Пушка смотрит вправо, на лесистые горы. На броне десяток пацанов в разгрузках и бронежилетах.

Дима Воронцов неспешно направляет тентованный «КамАЗ» с грузом снарядов следом, выдерживая требуемую дистанцию. В кабине душно. Слева на двери висит его «броник» — жалкая иллюзия защиты. Стекло и жестянку кабины пули прошьют как бумагу.

Уже несколько месяцев шестьдесят шестая отдельная бригада ведёт в провинции бои с отрядами полевого командира Хекматияра. Сейчас затишье…

Неясный хлопок. С горы срывается малиновый шарик и несётся к «бэхе». Дальше всё будто в замедленной съёмке. Пацаны приподнимаются, готовые сорваться с «брони». Шарик влетает в борт. Взрыв.

Вопль сидящего справа прапорщика Кахоева «К машине! К бою!» возвращает в реальность. Дима хватает автомат и вываливается из кабины.

Грохот. Горячая волна швыряет его в неглубокую балку слева от дороги. Пару раз кувырнувшись, Дима грохается на спину.

В ушах звон. Звуки проникают как сквозь вату. Немного придя в себя, медленно открывает глаза. Вверху голубое афганское небо. Пока ещё голубое, не раскалённое. Весеннее.

Кряхтя и помогая себе руками, садится. Правый рукав и штанина в районе правого бедра порвана. Слева в двух шагах валяется «калаш».

Недолго думая, потянулся за автоматом. Лишь оружие оказалось в руках, оглянулся.

Развороченная кабина его «КамАЗа» дымит. Загорелся тент. Прапора не видно. «Бэха» поливает по холмам из пушки. Рассыпавшиеся, кто остался в живых, мотострелки тоже огрызаются.

Почему «бэха» «жива», Дима удивиться не успел. Несколько пуль впились в полуметре в каменистый грунт, подняв вверх крошево камней. Что-то царапнуло по щеке.

В голове пустота. Он откатился и резво пополз по склону балки вверх, под защиту грузовика, сбивая об острые камни руки и колени. Автомат пару раз звякнул о каменистый грунт.

Под «КамАЗом», под правым передним колесом увидел прапора. Тот отчаянно матерясь, бьёт короткими очередями. Рядом из пробитого бака стекает соляра.

Дима нырнул под «КамАЗ». Кахоев повернул к нему окровавленное лицо и проорал:

— Воронцов, бей бак! — и ткнул пальцем назад в левый, уцелевший.

Прапор снова приник к автомату.

Дима перевернулся на спину и клацнул затвором.

— Ножом! Ёшь так растак! — на миг отвлёкся от стрельбы прапор. — Патроны береги! — и дал две короткие очереди.

С визгом несколько пуль подняли фонтанчики пыли перед колесом. Кахоев выругался.

— Тент горит! — выкрикнул Дима, трясущимися руками расстёгивая ремешок на ножнах и вытаскивая штык-нож. — Снаряды! Ща рванёт!

— Без взрывателей не рванёт! — проорал прапор. — Бей бак!

Дима метнулся к баку и два раза снизу ударил. После второго нож застрял в жестянке. Воронцов с трудом вытащил клинок обратно. На землю потекла соляра, намочив «хэбэшку».

Несколько пуль ударили в раму, парочка пробила бак. Пули прилетели с той стороны, откуда он только что приполз. Глянул туда.

К ним, пригнувшись, подбираются семеро «духов».

— «Духи» сзади! — тонким голосом взвизгнул Дима.

Тупой удар в бедро заставил заорать и схватиться за ногу. По штанине расползается тёмно-бордовое пятно. Прапор развернулся и, придвинувшись, дал очередь по врагу. Те залегли. Кахоев достал аптечку и сквозь одежду в бедро вколол шприц-тюбик промедола.

— Держи тыл! — приказал он, снова заняв прежнюю позицию.

Дима до упора опустил рычажок предохранителя и, наставив автомат на врага, нажал на спуск. Вместо ожидаемой очереди «калаш» пальнул один раз.

«Чёрт! Одиночный!» — догадался он.

Чуть успокоившись, перевёл рычажок на автоматический и выцелил ближайшую фигуру.