Орбита для Сталинских соколов

Подняв очки на лоб, посмотрел вниз. Под ногами, не дальше чем в трех-четырех верстах, плыла каменистая турецкая земля. Ужас того, что уже случилось, сменился в Федосее ужасом того, что еще только могло произойти. Он висел под нижней палубой вражеского дирижабля и любой из тех, кто увидит его сейчас, может легко отправить к земле, просто отцепив парашют. Несколько мгновений он ждал торопливых шагов над головой и тревожно-радостного крика, но кроме моторного и пулеметного треска ничего не слышал.

Обошлось...

Красвоенлет, пересиливая страх многокилометровой бездны под ногами, расстегнул парашютный замок, подтянулся и, перехватывая замерзшими пальцами стропы, пополз вверх. Ветер трепал над головой белый лоскут парашютного шёлка, стропы в ладонях гудели, словно струны гигантской мандолины, перекрывая рев моторов, а он лез, стараясь не думать, что раньше закончится — его силы или терпение невесть за что зацепившегося парашюта. В голове назойливо болталась мысль, что где-то там, над головой, с неслышным за гулом ветра и ревом моторов с тихим треском расползается такой тонкий, такой невесомый парашютный шелк.

Рывок, еще рывок. Палуба нависла, словно поверхность моря и Федосей, резким движением вскинув голову, вынырнул из-под неё, перекатился и встал на дрожащие ноги.

Тут бы сесть, прислониться чему-нибудь, смахнуть пот со лба да выругаться так, чтоб кровь взбодрилась, потекла быстрее, только где там!

Едва ходившая ходуном грудь стала вздыматься чуть потише, Федосей дрожащей рукой расстегнул кобуру, огляделся. Совершенно пустая палуба упиралась в далекие горы. Чуть левее угольно-черной вершины Арарата в небе, располосованном расплывающимися черными полосками, кружил с десяток самолетов. Разобрать кто там свой, а кто чужой, было невозможно. На Федосеевых глазах один из аэропланов беззвучно вспыхнул и, таща за собой черный хвост, покатился к земле. Пилот только кулаки сжал. Непонятно. То ли горевать, то ли радоваться...

Красвоенлет спохватившись, обернулся.

И с другой стороны пусто. На душе стало легче. Кажется, эта палуба у них явно предназначалась для посадки аэропланов, а поскольку с начала боя прошло, вряд ли больше двадцати минут и беляки еще не израсходовали ни патронов, ни горючего, то...

Попади он на верхнюю палубу, получилось бы гораздо хуже.

Пока ему везло. Может быть и дальше удача от него не отвернется? Она хоть дама и легкомысленная, а любит инициативных и предприимчивых.

Ревевшие над головой моторы ясно показывали, где находятся аппараты, готовые к взлету. Только там незваный гость мог найти помощь. Надежды на чужие крылья у Федосея было больше, чем на собственный парашют. Оставляя себе единственный выход, он, встав на колени, отцепил шелк, проводив взглядом его падение. Теперь у него оставался только один способ выбраться отсюда — улететь. Причем улететь "по-тихому".

С легкой заминкой рука отпустила застежку кобуры. В очках консервах, шлеме и кожаном реглане его скорее примут за своего. Может быть и прорываться с боем никуда не придется. Он глубоко вздохнул— выдохнул, вздохнул — выдохнул...

Спокойствие и сосредоточенность. Ну и естественность, конечно.

Не торопясь, дошел до лестницы и также неторопливо полез вверх, по-хозяйски твердо ставя ноги на железные ступени.

Первое, что бросилось в глаза — люди. На верхней палубе, под трепетавшим на ветру "юнион джеком", царила деловитая суета — пилоты и механики занимались своей работой — катили баллоны со сжатым воздухом и тележки с заправленными пулеметными лентами, ковырялись в моторах, готовились к вылету. За шумом двигателей почти ничего не слышно — люди привычно объяснялись знаками, но Федосей и не рассчитывал разжиться тут военными тайнами — ноги бы унести.

Стараясь не показывать любопытства, оглянулся. Все тут оказалось примерно как на "Товарище Троцком" — ряд аэропланов стоял справа, освобождая место для взлета. Колеса воздушных машин сжимали колодки. Сейчас механики возились у переднего, готовя машину к вылету — от него уходила пустая тележка из-под огневого запаса, а навстречу ей быстро шагал пилот. Вот она удача!

Федосей зашел за самолеты и, пригибаясь, чтоб не задеть крылья, нависшие над трехверстной пропастью, заспешил к переднему биплану. План был прост, как революционный лозунг "Даешь"! — оглушить пилота, занять его место и улететь, пока тут не сообразят, что к чему. В этой суматохе у него имелись неплохие шансы провернуть все так, чтоб убраться отсюда целым.

Только бы немного везения и чуть-чуть удачи!

Из-за хвоста он увидел, как пилот приподнялся в кабине и крутанул в воздухе рукой. Мотор взвыл, тугая струя ветра отбросила полы Федосеева реглана назад, обожгла холодом щеки, а аэроплан, вздрагивая крыльями, медленно тронулся вперед, разворачиваясь на взлет.

Пора!

Федосей вскочил на крыло, ухватился за расчалку и, хватанув ни о чем не подозревающего пилота за воротник, со всех силы потащил на себя, вытаскивая из кабины.

Сил бы у него хватило, но подвел воротник. Кусок бараньей шкуры затрещал перепрелыми нитками и остался в руке красвоенлета. От этого чудовищного усилия Федосея чуть не снесло с крыла, но тут очнулся англичанин.

Он заорал от неожиданности и сам подскочил с места. На мгновение оба замерли — летчик с разинутым в крике ртом и Федосей с чужим воротником в руке...

За шумом и грохотом их, конечно же никто не услышал, но зато Федосея теперь заметили механики. Оба, еще не понимая что происходит, замахали руками и затрусили за аэропланом, а тот уже развернулся и, набирая скорость, рвался к концу палубы, спеша вернуться в родную стихию.

Англичанин от неожиданности не схватился за пистолет, а достал незваного гостя прямым в челюсть.

От удара Малюкова отбросило на крыло, и неуправляемый самолет завалился, срываясь со стартовой платформы вниз и входя в последний в своей жизни штопор... От этого движения биплан крутануло и англичанин, не удержавшись в кабине, вылетел, на крыло, сбивая цеплявшегося за расчалку красвоенлета...

Обнявшись, они сорвались в бездну...

Турецкая республика. Гора Большой Арарат. Атмосфера.

Июль 1929 года.

... Считается, что ночь — не лучшее время для прыжков с парашютом.

И это, безусловно, так.

Однако выбирать не приходилось. Точнее выбор присутствовал, но весьма условный. Выброситься можно бы и днем, но при этом слишком высока оказывалась вероятность долететь до земли только в виде трупа. Два аэроплана, что летали сюда с наблюдателями на борту, вернулись просто чудом. Как говорили сведущие люди столько дыр в одном самолете, сколько они привезли отсюда, просто не могло поместиться... Если уж даже на подступах большевики так охраняют свои секреты, что с ним не могут справиться регулярные части, то уж самый центр секрета они должны охранять еще крепче.

Пилот взмахнул рукой. "Приготовится"!

Опустив на лицо вязаную маску, капитан королевский военно-воздушных сил Джеральд Глоссоп поправил очки-консервы и перебросил ногу вниз, на крыло. Если на месте наблюдателя было просто холодно, то теперь, когда между ним и ветром не осталось никакой преграды, стало холодно чрезвычайно. Ветер, что голодным волком набросился на человека, доводил это чувство до высочайшей степени омерзения. И даже вспоминать не хочется, что вроде бы лето вокруг. Только на четырех километрах высоты и летом холодно и зимой.

Ногами капитан чувствовал, как самолет вибрировал, словно тоже дрожал от холода, но ему-то что? Через несколько часов машина будет стоять в теплом ангаре, и внутри у него будет копаться механик, смазывая и налаживая шестеренки, а вот капитану теплый ангар совершено не светил. Лучшее, на что он мог рассчитывать — так это на то, что ветер станет потише.

Правда, того, что кто-нибудь будет копаться и в его внутренностях, он вовсе не исключал. По-всякому могло получиться.... Если большевики и впрямь начеку...

Посланная сюда днем авиаразведка не обнаружила ничего интересного, кроме склада материалов и непонятно как затащенного сюда, красными паровоза, о чем и доложила по команде, но кто-то на самом верху психанул и командование рискнуло отправить сюда доверенного человека, чтоб тот сам, лично, потрогал руками то самое "ничего" которое тут найдется.

"Это, конечно, хорошо, когда тебе так доверяют, — подумал офицер, — но у всего есть оборотная сторона...."

С этой мыслью он и разжал руки.

Оборотной стороной доверия оставалась перспектива сломать шею или замерзнуть — большевики разбили свой лагерь как раз на границе снегов, укутывавших вершину Арарата.

Поток воздуха смахнул человека, растворив в себе самолет. Аэроплан ушел в облако и исчез, оставив вместо себя свист в ушах. Вместо звездного неба над головой вилась облака.

Борясь с желанием рвануть кольцо, капитан досчитал до пяти и только тогда размашистым движением отбросил скобу на шнуре в сторону.

Матерчатый треск на груди утонул в свисте, а небо над головой перекрыл темный шелковый купол.

Спустя десять минут капитан уже стоял на земле, прислушиваясь к тому, что творилось вокруг.

Придавив парашют камнями, он осторожно пошел навстречу ветру.

По всем расчетам, он должен приземлиться километрах в двух от строительной площадки и уверенность в этом не покидала его до того момента, пока через три десятка шагов из темноты не выплыла длинная стена барака.

Он прошелся вдоль неё, слушая, как между плохо подогнанных досок свистел ветер. Держась рукой за стенку, дошел до окна. Стекла в раме не нашлось. Внутри на черном полу лежали сугробы наметенного, но нерастаявшего снега. Безусловно, когда-то тут жили люди. Хотя бы те, кто построил этот дырявый барак, только вот жить в нем они вряд ли захотели бы. Для жилья дома строят по-другому...

Не верить собственным глазам он не мог, тем более что все остальные чувства говорили ему о том же. Не так давно тут были люди. Может быть неделю назад, может быть два дня, но теперь от них ничего не осталось. Он оглянулся. Привыкшие к темноте глаза различали стены бараков, штабеля досок и даже несколько настоящих рельсов брошенных там, где земля выглядела поровнее, но вещи в отсутствии людей оставались мертвы. К тому же в воздухе не нашлось ни одного из запахов, что отмечают жилые места — запахов еды и дыма.

Только креозот. В горном воздухе его запах казался резким, словно окрик часового.

Темнота и тишина...

Капитан поёжился, потер замерзающие щеки. Темнота, тишина, да еще и холодный ветер. Ничего больше тут его не ожидало.

Уже не остерегаясь чужих ушей, офицер пошел к здоровенному куску темноты, очертаниями напоминавший паровоз. Ветер, поднимая снег с земли, заволакивал его снежной пеленой. Чем ближе британец подходил к паровозу, тем короче становились шаги. Опасаясь, что глаза его все-таки подводят, он подобрал с земли палку и с размаху шарахнул по колесу.

Не веря ушам, он ударил другой раз и третий...

Мерзлая деревяшка стучала по замерзшему дереву.... Британец вспомнил, как это называется у русских. "Потемкинская деревня".

Он хрипло рассмеялся. Бояться, оказывается, тут некого. Пусто... Если кто и прятался тут, то наверняка ушел вниз, в тепло...

Теперь оставалось выбраться отсюда и посмеяться над этим вместе с полковником.

САСШ. Нью-Йорк.

Июль 1929 года.

...— Чарльз! Я счастлив!

— Что случилось мистер Вандербильт?

— Я наконец-то увидел наши, американские ракеты...

— И что с того? Я их тоже видел...

Несколько секунд мистер Вандербильт молчал. Видно, что миллионера переполняли чувства и восклицательные знаки.

— Это великолепно! Видя это, начинаешь понимать, что мы не зря идем в авангарде всего цивилизованного человечества. Городок в Окичоби это какой-то новый Вавилон. Только башен там много больше. Мистер Годдарт обладает бешеной энергией! Похоже, он печет свои ракеты словно уличный продавец хот-доги! И это после такого разрушительного землетрясения!

Он покачал головой.

— Если б не оно, я даже боюсь представить, что там было бы, если б не это проклятое землетрясение! Сколько пришлось восстанавливать, сколько строить заново! Я рад, что участвую в этом хотя бы своими деньгами!

Миллионер смотал шарф и бросил его на кресло. С наслаждением вытянув ноги, он пошевелил ступнями, словно пришел с долгой прогулки.

— Вы знаете, Чарльз... В мире существует не так уж много вещей, в которых человек может быть уверен на все 100%. Для меня теперь таковой является мысль, что Америка обязательно станет сверхдержавой.

Приняв шляпу из рук шефа, Линдберг повесил её.

— Любопытный термин.

— Если хотите — страной доминирующей во всем мире!

— Капитаном мировой бейсбольной команды?

— Ну, если желаете... Вы не представляете какое это ощущение! Мы уже уходим в отрыв от всего человечества именно потому, что наука дает нам все, что нужно — вещи, еду, лекарства... Наука и ничто другое, чтоб там не говорили коммунисты, опрокинула над нами рог изобилия — есть все. Бери, что нужно и пользуйся!

Он прищурил глаза, словно смотрел в блистающее будущее.

— Я могу представить картину... Она вызывает у меня восторг и восхищение. Блистающая в недосягаемой высоте Америка и остальной мир... Нет, даже не у её ног. Гораздо, гораздо ниже. В скором времени, если все пойдет так, как я себе представляю вокруг Соединенных Штатов останется мир дикости и нового варварства!

Линдберг недоверчиво покачал головой.

— Дикости и варварства? Это уже слишком... Вряд ли весь остальной мир так стремительно скатится вниз... Нет для этого никаких причин.

— Почему же скатится? Ничего подобного не будет! Просто мы так стремительно уйдем вперед, что медлительное движение остального мира не станет иметь никакого значения для нас! Это будет соревнование Ахилла и черепахи, только наоборот... Помните апории Зенона?

Летчик кивнул, но миллионер в его согласии не нуждался.

— Возможно вам в это верится с трудом, но... Припомните мировую историю. Все эти древние персы и греки с римлянами... Я не думаю, что они думали о себе хуже, чем мы думаем о своей цивилизации. Но какими они кажутся нам с нашего места, без машин, электричества, связи... Разве там была наука? Нет!

— А что же там было? — озадаченно спросил великий летчик.— Или имена Пифагора, Сократа, Герона ничего для вас не значат?

Миллионер качнул у лица указательным пальцем.

— Баловство! Интеллектуальное баловство! И не более того! Наша наука производительна, а их — нет. Их ученые забавлялись, разгадывая загадки природы, а наши — ставят их на коммерческую основу! Именно это и определит разделение мира! Я в этом убежден!

— На богатых и бедных?

— Отнюдь! Разделение мира не пойдет по пути богатые— бедные. Это большевистский лозунг. Для реальной жизни это слишком просто, очевидно и прямолинейно, а поскольку мир все же развивается по спирали, думается, человечество ждет иная судьба!

— Но разделение все-таки будет?

— Видимо да. Но деление пойдет по грани "умные-глупые"..

— Странное разделение...