Человеческое, слишком человеческое

"Что я ей, черт возьми, скажу? "Дорогая, я дома?" Или: "Прости, что я так задержался?" Это же..."

Что там было "это же", я даже додумать не успел, потому что вид парковки моего дома вышиб из меня остатки мозгов — это если там после обезболивающего еще что-то осталось. Я прекрасно себя понимал, но ничего этот факт не менял. Да, я сейчас войду в дом, где меня будет ждать моя дичь. Да, она не человек. Да, я собираюсь о чем-то с ней говорить, некоторое время ей придется пробыть у меня, пока я не решу, что с этим делать... Я могу так "дакать" и перебирать сопли хоть до утра, но факт остается фактом: я не знаю, как может закончиться то, что началось сегодня днем. Или, чтоб уж совсем нескромно: как это может закончиться хэппи-эндом.

Я вспомнил древнюю мудрость об ответственности за свои действия и вошел в подъезд. Глядишь, так порефлексирую еще о сожительстве с синтетиком, и доберусь до своей квартиры, а уж чем занять паникующие мозги, чтобы набраться смелости и войти к себе домой — ума не приложу.

И тут я обнаружил свою дверь. Прямо перед носом.

"Или я телепортируюсь. Или я схожу с ума".

Было и прозаичное объяснение, прямо связанное с лекарствами, но это мне показалось почему-то скучным. Я полез в карман и запоздало сообразил, что ключа-то у меня и нет, потому как отдал его ей. И теперь придется стучаться к себе домой.

"Что ты там плел про "дорогая, прости"?"

Площадка. Как всегда — в меру чисто, жаловаться домоуправлению не на что, но и в белых перчатках не разгуляешься. Дверей еще две, кроме моей. Все как обычно, только вот в этой квартире все не так. Я поднес руку к звонку и со слабой трусливой надеждой представил идиллию: я сейчас звоню, звоню, звоню... Никто не открывает, я вызываю техников, дверь вскрывают, и выясняется, что никого тут не было, что она не доехала, что почему-то скрылась, передумала...

— Икари?

Черт.

— Да. Открой.

Пневмоприводы тихо зашипели, и дверь ушла в сторону. В квартире было темно, я увидел только самый общий силуэт — все тот же бесформенный плащ, только капюшон она сняла. Шаг внутрь, хлопок по замку — и я наедине с одной из тех, кого обычно ликвидирую. И вот что мне делать с этим?

— Добрый вечер.

И еще этот голос. Он так подходил темноте, так великолепно соответствовал ей, что я сразу же включил свет, а Ева просто стояла напротив и внимательно на меня смотрела. Я отогнал надоедливую мысль о косметике и принялся стаскивать с себя плащ: боль в ладонях, по крайней мере, отвлекала.

— Вам помочь?

Я помотал головой. "Черт, ну начни же с ней говорить. Как ты себе вообще представляешь это?.."

— Вы ранены, Икари.

"Кто же тебя такую наблюдательную сделал!.."

Я успел даже поднять глаза и открыть рот для произнесения какой-то гадости, прежде чем до меня дошло, что сейчас происходит. А происходила вот какая вещь: я собираюсь спорить с синтетиком и хамить ей. И, что вдвойне интереснее, она ведет себя так, что мне от всей души хочется ей хамить. А втройне интереснее... Короче, я почему-то решил, что это ее заденет.

"Бред, бред, бред. В душ, предложить ей забиться в углу где-нибудь — и ложиться спать".

— Так, Аянами. Во-первых, я пошел мыться. Во-вторых...

Тут я запнулся и сообразил, что не знаю ее функционала — ориентировку я не читал, а папочка лично не удосужился ничего такого сообщить. Скорее всего, ясно дело, секретарь, но вдруг?

— Во-вторых, каково твое предназначение?

Я как раз отвлекся на развешивание пиджака, и потому не сразу понял, что Ева ничего не ответила, а оглянувшись, обнаружил — в который раз уже с Аянами? — невероятную вещь: теперь она явно раздумывала. То ли мощности "Нексус-6" кто-то злостно преувеличил, то ли...

— Я не знаю.

Вот почему я не удивлен, а? Держать синтетика с сорванным функционалом — это офигеть как в духе отца, и странно, что она еще раньше не подалась в бега. "Хотя... Стоп. Почему — сорванным? А если он вообще не закладывал в нее функционал?" Я посмотрел на седую девушку уже совсем другими глазами: "чистое" предназначение — это, строго говоря, запрещено, потому что безобразно осложняет предсказуемость действий синтетика. Да и вообще — просто усложняет Еву. А уж если это все положить на мозги и прошивки версии "ноль-ноль"...

"Нет. Бред — и точка".

С другой стороны, это объясняло, откуда такие ресурсы для эмуляции эмоций. Любопытно.

Я обнаружил себя в ванной — привычно уже так выяснил факт выпадения из времени. Бывает, после такого дня и не то еще бывает. Наверное. Я открыл кран, заткнул слив и тут понял одну неприятную вещь: а пробитых рук никто не отменял. И срочно надо с этим что-то сделать.

"Вот заодно и выясним ее возможности. На крайний случай — бинты размотает".

— Аянами?

Дверь в ванную открылась, и в зеркале показалось отражение Евы.

— Помоги мне. Ты умеешь управляться с ранами?

— Да. У вас есть антисептики?

— За этой дверцей. "Регеногель" — там же.

Я внимательно наблюдал за ней, с трудом подавляя орущие инстинкты — моя добыча открывала шкафчик в полуметре от меня. Я видел группы слабых точек, видел вытянувшуюся открытую шею, ушедший вперед локоть, видел опасно широкую одежду, в которой легко прятать оружие...

— Протяните руки. Какую обработать сначала?

Вздрогнув, я подал ей правую ладонь. Аянами щелкнула ножничками ("когда она их достала?") и размотала бинты, придерживая мою руку за запястье. "А она ведь теплая".

— Швы держатся, но кровоточат, есть сепсис. Это... плохо.

""Плохо"? Это что, мать вашу, такое?!"

— Аянами...

Ну и как это спросить? Она же не поймет вопроса. А, черт!

— Аянами, почему ты сейчас сказала "это плохо"?

— Потому что состояние ран неудовлетворительное, — ответила она, выливая антисептик на вату.

"Ну конечно".

— Это понятно, но... Ах-шш...

— Прошу прощения. Что вы хотели уточнить?

У нее были очень деликатные пальцы, и я невольно залюбовался мягкими точными движениями — прямо невозможно сейчас представить, что Ева способна теми же пальчиками передавить берцовую кость. Впрочем, вернемся к сути, потому как больно же. И щиплет.

— Я хотел уточнить, почему ты решила вслух выразить свое отношение... — тут я прервался на продолжительное шипение и стискивание зубов. — ...К состоянию моих рук?

Рей смотрела только на мою ладонь, у меня в глазах все плыло от невыносимой свербящей боли, но каким-то шестым — восьмым чувством я понял, что вопрос оказался ей не по зубам.

И мне это ужасно не нравилось.

— Я посчитала правильным выразить сочувствие.

"Врешь. И не краснеешь".

Я уже почти терял сознание — мозги отключались от атаки со всех сторон. Весь этот огромный выматывающий день, две жуткие Евы... Три жуткие Евы. А теперь еще и это.

— Аянами. Размотай вторую руку, залей это... Гелем и хватит.

Она подняла глаза на меня:

— Его понадобится намного больше, если не продезинфеци...

— Наплевать. Я богатый парень.

Мягкое тепло обласканной плоти — "регеногель" взялся за дело. Слабость — боль потихоньку оставляла руки. Нет, все же боль — есть ребра и спина. Я не помню, как выпроводил Еву, как разделся и влез под душ — такую ерунду мозги просто не брали в расчет. Какие-то обрывки мыслей, какие-то попытки по привычке проанализировать день.

В общем, очнулся я от дикой боли в спине, когда попытался повернуться в кровати — просто повернуться с боку на бок. Это редкая мерзость: тебе снилась какая-то больная дрянь, ты просыпаешься от рези в ребрах, ничего не помня, с трудом соображая, кто ты. И в этот момент во всем мире, во всем твоем существе есть только твоя боль.

Как же я это ненавижу.

Я сел: мне надо обезболивающего, я дома, меня зовут Синдзи Икари. И я жив, и я даже вроде при мозгах, и это особенно приятно на фоне вчерашних событий. Взглянув на будильник, я убедился, что события уже все-таки вчерашние, и встал. Ночной мрак комнаты привычно пластовали жалюзи, привычно моргала за окном реклама, а слева что-то шевельнулось в моем кресле. Почти секунда мне понадобилась, чтобы ухватить свои рефлексы за загривок.

— А-аянами?

— Да, Икари.

Я уже почти видел, как в темноте расползается по полу лужа крови, как я уже придумал все (она вломилась, чтобы убить меня), как я для убедительности разношу свой замок...

— Ты спала?

— Да.

Ага. Я расслабился и опустил пистолет на кровать. Реклама за стеклом ушла на очередной пик, и в посветлевшем полумраке неясные очертания Евы стали объемнее, четче. "Плащ она свой хотя бы сняла", — понял я, присмотревшись. Ох ты ж, чем это она тут мне обивку пачкает?

— Аянами... Ты эту одежду лучше выкинь. Система утилизации в коридоре.

— Хорошо.

Мне, черт возьми, даже принюхиваться больно. Но зато голова вдруг заработала — всего лишь после трех часов сна. Интересно, к чему бы это? Может, к тому, что мне пора пообщаться с этим красноглазым существом? Или нет — не пора. Сначала нужно создать условия для комфортного разговора.

— И душ прими, что ли. С кого ты эту вонючую пакость сняла?

— Я не знаю, кто это был. Он пытался напасть на меня.

""Был", — отметил про себя я. — Муниципалитет докинул бы мне еще полтысячи сверх стандартной награды". Обитатели "бездны" — это, конечно, шлак, но шлак человеческий, и подохнуть, пытаясь напасть на Еву... Я криво ухмыльнулся. Вот почему-то я не сочувствую представителю своего вида, вот почему-то меня разбирает веселье. Это называется отсутствие биологической солидарности, но представить только рожу какого-нибудь "песочника", который вместо кайфа с перепуганной девочкой получает пробитое горло...

— Ты иди-иди, — сказал я, видя, что Аянами задержалась, изучая мое лицо. — Там халат где-то чистый был на полке.

"Кажется, был", — добавил я про себя, подумал и уточнил:

"Надеюсь, что был. Не хватало мне еще тут обнаженку созерцать. Сплошное расстройство ведь будет".

Я с трудом разработал суставы и поплелся на кухню, представляя, что со мной будет, если доживу лет до сорока. Избитые кости явно ведь лучше не сделаются, так что уже сейчас стоит подумать об этом дне. Напьюсь, затянусь сигаретой и приму заказ на свою последнюю Еву — поколения эдак "ноль-ноль-ноль". Которая, полагаю, будет изводить меня философскими парадоксами и рассуждениями в стиле: жизнь — дерьмо и надо пойти убиться. Я включил кофеварку и плюхнулся на стул, отодвигая болевые ощущения подальше. В ванной шумела вода, в голове — какая-то муть, а я осматривал свое умеренно загрязненное жилище и соображал, как же мне жить дальше и есть ли смысл планировать свой пафосный пьяный выход на последнюю Еву. Получалось, что не стоит.

Душ затих, в ванной послышалась возня, а потом зашуршала дверь, и я поднял голову. Седые волосы Евы, намокнув, сделались совсем голубыми, лицо порозовело, а мой теплый, изрядно ей великоватый халат довершал картину. И мне — сонному и разбитому — эта картина показалась... Страшной. Аянами садилась напротив, она раскрытой ладонью убирала влажные волосы с нежно-розовой щеки, она... Я просто понял, что, возможно, смог бы ее ликвидировать — тогда, в туннеле. Даже в дверях собственной квартиры — но не сейчас. "Да что же это такое? Это же искусственный человек, кукла!"

— Аянами, я хочу знать кое-что, — почти зло сказал я: мне срочно было нужно что-то, чтобы избавиться от дурацкого наваждения. Например, вот это:

— Почему ты сбежала?

Ну вот и все, Икари, очаровашка заканчивается. Не объяснит она этого, ни за что, это научно доказано: Ева просто залипает, если попросить ее объяснить такую вещь — были прецеденты. Это все равно что спросить у человека, как он родился.

— Я... Я не знаю.

Это был финиш.

Да, она сказала то, что и ожидалось. Но... Чтоб меня, КАК она это сказала! Я растерянно смотрел на Аянами и ничего в этой жизни уже не понимал — а она смотрела на меня сейчас так, словно я должен ей сам все объяснить. "Одно из двух: либо я становлюсь наблюдательнее ВК-теста, либо эта Ева совершила очередной рывок в развитии. Но за каким дьяволом она сейчас эмулирует эмоции? Я ведь знаю, кто она!".

— Усложняем вопрос, — сказал я и откашлялся. Потом подумал и встал за кофе: отдохну чуток от этого взгляда. — Почему ты меня спасла?

— Я не знаю.

"Ты не хочешь поворачиваться. Ты не хочешь поворачиваться. Ты не хочешь этого видеть. Не хочешь!.. Вот дерьмо!"

Ледяное спокойствие — спокойствие человека, который долго думал над проблемой и смирился с тем, что она не решаема. Вот так вот.

— Врешь, — сказал я спокойным тоном. Мне дорого далось это спокойствие: простой допрос неагрессивной свежеискупанной Евы, а я едва не истекаю потом. — Кто тебе приказал? Директор?

— Нет.

— А я говорю — врешь!

— Нет, Икари.

Меня уже трясло, картинка плыла перед глазами. К счастью, я еще соображал, что не стоит пытаться ее трясти, осознавал, что она не человек, — и как раз это меня убивало.

— Кофе готов, — сообщила Аянами и указала мне за спину, где уже пищал кофейный аппарат.

Я облизал губы, глядя на бесстрастное лицо. С этим надо что-то решить, и решить быстро. С одной стороны, вероятность лжи сохранялась: она просто могла получить приказ не разглашать приказ — делов-то. С другой стороны — слишком уж странный способ сокрытия правды. Что еще за "не знаю", "не понимаю"? Хрень какая-то. Поэтому мне надо понять ее, понять и изучить, примирившись с тем, что все мои представления о Евангелионах — полная чушь.

"Молодец, Синдзи, ты только что оправдал свою беспомощность. И, возможно, продвинул чуть вперед чей-то план".

Я с веселым изумлением обнаружил свою паранойю, ухватил ее за шкирку и забросил подальше. Всем нервным просьба отойти от экранов и накрыться простынями — сейчас будет сеанс отчаянного самоубийства.

— Аянами, тебя выслеживают. Ты будешь жить у меня, пока я не решу, что делать. Поняла?

— Да.

— Ты хочешь что-то добавить к своим ответам?

— Да.

Настороженность. Ну же, давай, порадуй меня...

— Спасибо, Икари.

Я сейчас, не сходя с этого места, поеду крышей. "Спасибо, Икари". Сколько раз меня благодарили нелюди в этой жизни? Что, ни разу? Ну, можно открыть счет. Честно признаться, количество поблагодаривших меня людей не намного большее.

— Ты кофе будешь?

— Буду.

На моей кухне нет окон, а смотреть на шкафчики, встроенную технику или бутылки — это как-то не то. Так что я поневоле разглядывал свою новую соседку, разглядывал и думал о том, как странно все бывает. Как в придачу к возвращению на работу ты получаешь загадку, как в придачу к загадке ты получаешь считай что приговор, а в придачу к приговору — вот это. Я вздрогнул и отставил чашку в сторону:

— Все, я спать. Поговорим завтра. Может, ты еще что-нибудь захочешь мне сказать.

— Я поняла.

— Где ты будешь спать?

— Мне все равно.

— Ага, конечно. Идем, возьмешь себе футон и ляжешь здесь.

Я уже уходил в комнату, когда меня догнало еще одно слово благодарности. Кажется, я даже споткнулся на ровном месте.