— Вы куда намылились? — Вовка приземлился на свою койку и пытался запихнуть рюкзак в тумбочку. — Серый, отметь нас... Фома, собери тарахтелки и сдай этому лоху... Костыль, вы куда?

— Кэп, мы в самоход! — радостно улыбаясь, раскрыл свои "коварные" планы Мешок. — С Ромкой. Вовка, в пять тридцать будем здесь как штык!

— Блин, знал бы, — на обратном пути ещё один марш-бросок устроил бы! На хрена! Надерётесь там на пару, залетите, не дай Бог, а меня с утра пораньше — "на шишку"?!

— Вовка, мы — по бабам! Какой "надерёмся"?! С утра будем как стёклышко!

— Ага, запотелое...

— Вовка, не зверствуй, дай погулять. Ты ж нас знаешь, всё будет пучком...

— Свежо предание... Поохреневали, голубчики. Гриц, отпустить? — Кэп повернулся к Фоме, собиравшему в кучу оружие группы.

— Да пускай топают... Для бешеной собаки полсотни вёрст — не крюк... Серёга, ты куда?

— Отмечаться.

— Помоги лучше...

Серый с Гришкой доволокли до тумбочки груду оружия; там Серёжка оставил Фому разбираться с дежурным и подошёл к дневальному:

— "Расход" где?

Пацан, напуганный полночным явлением толпы злобных скаутов, искал бумажку минуты полторы. Нашёл. Серёга в графе "314" проставил напротив фамилий Кэпа, Грица, Яна и своей крестики и повернулся к Фоме:

— Гриш, этим двум чего ставить?

— Ставь... ночные занятия.

Серёжка изобразил напротив фамилий "Налбандян" и "Пинигин" — "НЗ".

— Какие такие занятия? — встрепенулся дежурный.

— Ща тебе Кэп всё объяснит, не дёргайся, — отозвался Фома. — Так, что у нас дальше?.. "Пулемёт 6П10 "Печенег-2" N334 АЕ 18" одна штука — получи, распишись...

Минут через пятнадцать к дежурному подъехали Вовка и "сладкая парочка" — уже умытая, причесанная и в гражданке.

— У этих двух — ночные занятия, — в лоб огорошил "тюленя" Кэп.

— Парни, вы чё?.. Меня ж помдеж, случись чё, прибьёт!..

— Какой помдеж?! Я им ставлю задачу. Они выполняют. Всё. В "расходе" они отмечены. Что случится — вали всё на меня.

— Да как...

— Послушай, ты меня достал! Пинигин, Налбандян, слушай боевой приказ: приказываю скрытно выдвинуться на квартиру к девушке с целью проведения до пяти тридцати спецмероприятия с организацией мер охранения от внезапного обнаружения офицерами роты, связью на случай проверки в расположении отсутствующих без уважительной причины и организацией взаимодействия на случай несанкционированного прихода потенциальной тёщи. Все свободны! Слышал? — это дежурному.

— Ага...

— Молодец. Слышал? — Кэп обратился к пацану на тумбочке.

— Слышал...

— Ну вот, если не дураки — отбрешетесь. Заложите — поубиваю. Джо, ты куда?

— Вовка, я покурю...

— Не, точно надо было на обратном пути пробежку вам устроить! Какой "курить"! Спать галопом! А то я вам ща всем ночные занятия устрою!..

* * *

Кормили группы в бригадной столовой по нормам "контрабасов". Столовка была поделена на две части: для рядового и сержантского состава. Скауты это деление на "касты" игнорировали напрочь. Группы в полном составе приземлялись либо в солдатской, либо в сержантской половине. Сержантская часть отличалась от солдатской тем, что у младшего командного состава вместо здоровенных "аэродромов" на двенадцать человек стояли кулюторные столики с персональными стульями, скатертью, да и вообще этой части был придан вполне цивилизованный вид; различия имелись так же и в меню: сержант мог заказать вместо классического солдатского компота или чая чашечку кофе или стакан сока; пищу подавали в нормальной посуде, кроме ложек на раздаче были вилки и ножи, — всё — как в лучших домах...

Сделано это было с одной нехитрой целью: сержантская часть должна была показать простому бойцу-срочнику, как хорошо быть сержантом. Хочешь жить хорошо — по армейским меркам? — Напрягайся, учись, тренируйся! Добьёшься результата, и это не останется незамеченным: и есть будешь с фарфоровой тарелки, и денег получать вдвое больше рядового, и с отбоя до подъёма ты свободен (Хочешь по бабам? — Пожалуйста! — Только к пяти сорока пяти будь на зарядке в трезвом уме и ясном рассудке!), — всё в твоих руках! Таким незамысловатым способом армия получала хороших младших командиров и стимулировала в рядовых желание напрягаться. В качестве побочного эффекта неожиданно скончалась "дедовщина". Если ты к концу третьего года службы даже не ефер, то беспрекословно будешь подчиняться клиенту начала второго года с лычками младшего сержанта: ты — дурило, которое за три года не смогло ничего достичь; он же, получив лычки, доказал своё право командовать такими, как ты. А станешь ерепениться — хуже будет только тебе. Точка.

Наплевательское отношение бойцов 12-го ДДК к разделу столовой прощали: армия давно считала "Скаут" конторой, выдающей на-гора отлично подготовленных профи, и если скаут у себя в группе и был рядовым, то по приходе в линейную часть ему сразу вешали лычки.

...Когда триста четырнадцатая появилась в столовой, основной поток уже прошёл. Группы "Скаута" проявлялись, по-быстрому изничтожали всё, положенное по нормам довольствия, и вновь исчезали: занятия. Бригадного же люда было немного — подразделения обеспечения, остальные — в поле.

На проходе в сержантскую половину на составленных стульях в горизонтальном положении устроился Антон Русецкий, он же "Интрудер". Он усиленно терзал раздолбанную гитару. На полу лежала потрёпанная чёрная беретка и написанный от руки красивым каллиграфическим почерком плакат "Люди! Не проходите мимо! Киньте грошик на пиво! Не дайте мне засохнуть! Спасибо. Сам дурак!"

Гитара дребезжала, как консервная банка на хвосте у кота, но "Интрудер" умудрялся-таки что-то изображать на этом убитом инструменте. Судя по репертуару, тема концерта была "Старые песни в новом изложении".

...— Пусть ползут неуклюже

Диверсанты по лужам,

А на вышке стоит дешека,

Им неясно убогим,

Что мы счас их угробим,

Так что, пусть чуть подышат пока...-

Антон затянулся "беломориной" и продолжил. —

А я стреляю из бесшумки,

Попадая на бегу.

К сожаленью... —

"Интрудер" хлопнул по струнам, снайперски сплюнул окурок в ближайшую урну... — Кэп, здорово! — заорал он и натренькал пару аккордов из "Прощания славянки".

— Привет. Давно не виделись. Ты ещё жив?

— Спасибо, тебя так же. Вов, ты куда? Хоть на бумажку глянь!

— Отстань, жрать хочу!

"Интрудер" печально улыбнулся.

Фома, протискиваясь мимо Антона, высказался:

— Бог подаст...

— А Вы б, товарищ Фоменко, могли и промолчать! Зная Вашу жлобскую натуру, на тебя, Гриня, никто и не рассчитывал! — Фома лучезарно улыбнулся, видимо восприняв реплику Антона как комплимент. — Джо, агу! — Серёга шёл последним.

— Чё?

— Серый! Хоть ты! Тебя эти не должны были ещё испортить тлетворным влиянием ефрейтора Фоменко! Серёжа, я тебе песнь спою!

— Ща он тебе натренькает "В лесу родилась ёлочка..." — подал голос Ромка.

— Рэм, я когда-нибудь такую фигню исполнял?! Серёга, не слушай его, он тебя плохому научит...

— У меня только двадцать грошей...

— По фигу! С военного по грошу — Антоше Русецкому ящик пива! Джо, я всегда подозревал, что ты в этой шайке — самый нормальный! Тебе чё исполнить: печальную балладу о конце света и нелёгкой судьбе военных или зоологическо-диверсионные куплеты?

— Блин, хоть бы чего нового придумал, что ли! — Ромка поплескал ложкой рассольник. Горячий. Жуть какая.

— За двадцать грошей покатит! Он, ко всему прочему, в первый раз слушает... Так — что?

Вопрос был на засыпку. Балладу или куплеты?

— Да чего хочешь...

— Лады, тогда — балладу.

Медленно секунды уплывают вдаль,

До команды "запуск" — пять минут,

И, хотя Америку немного жаль,

Раньше нас там кнопку не нажмут...

— Тоха, утомил!!!

— Молчи, чемодан! Не тебе пою!!! — Антон ловко сунул в зубы очередную папиросу. — Серый, щёлкни зажигалкой... Спасибо!

Ядерный фугас летит-качается,

До земли осталось метра три.

Зря, дружище, в землю зарываешься:

От волны ударной не уйти!

Засияло солнце над землёю вдруг,

И над головою гриб стоит,

Только что шагал с тобою рядом друг,

А теперь он жареный лежит...

Скатертью, скатертью газ Ви-Икс стелется,

И тихо плавится мой противогаз.

Каждому, каждому в лучшее верится:

Может быть, кто-нибудь выживет из нас.

...Продолжать?

— Давай!

— Может, мы обидели кого-то зря,

Сбросив пару лишних мегатонн.

Посмотри, как весело кипит земля,

Там, где был когда-то Пентагон!

Ядерный грибок стоит-качается,

Упираясь шляпкой в небосвод;

Танки "Леопард", как свечки, плавятся,

На хрена ж их выпускал завод?!

Тучки-облака уносит ветер вдаль,

В них рентгены сотнями сидят;

Нам урана двести тридцать пять не жаль:

Пусть получше трупы обгорят!

Скатертью, скатертью... — ...Антон дождался, пока Серёжка досмеётся. — Хошь куплеты?

— Ага!

— Двадцать грошей! — улыбка "Интрудера" растянулась до ушей.

— Так нету больше!

Антон вздохнул:

— М-да, кому теперь легко... Иди, кушай, а то ща остынет всё...

"Издевается!"

"Интрудер" махом потерял к Серёге всякий видимый интерес и, печально глядя в потолок, забренчал:

— Когда на земле ещё не было войн,

И разум не знал о Вселенной,

Один первобытный другому дал в глаз,

И так появился военный...

Смех прокатился по столовой лёгкой волной и затих.

— Антон! — Серёжка пошарил по многочисленным карманам и нашёл ещё монетку.

— Чего? — "Интрудер" сделал удивлённые глаза, мол, как, ты ещё здесь?!

— Пять грошей, больше нет!

— Пять грошей, пять грошей, пять грошей... — пропел Антон. — Ладно, слушай.

У Пегги жил весёлый гусь,

Он знал все песни наизусть,

Ах, до чего ж весёлый гусь!

Спляшем, Пегги, спляшем!

— И чё здесь зоологическо-диверсионного? — почти обиделся Сергей.

— Это я так, для затравки, — Антон пустил в потолок кольцо дыма. —

Жил-был у Пегги кенгуру,

Он был агентом ЦРУ,

Вот ведь шпиён был кенгуру!

Спляшем, Пегги, спляшем!

У Пегги жил зловредный рак,

Он сеял опиумный мак;

Ох, до чего ж зловредный рак!

Спляшем, Пегги, спляшем!

Всё. Иди жуй...

— Как "всё"?!!

— А чего ты за пять грошей хотел? Иди ешь. Потом ещё спою...

Местный младший сержант, выходя из-за столика, хмыкнул и бросил "Интрудеру" монетку.

— Дзенкуе бардзо, пан сержант!

"Бессмертный я!" — сказал Кощей,

Но зря он так хвалился!

Попробовал солдатских щей

И тут же отравился...

— Ты на кого это бочки катишь, а?! — в окне раздачи появилась седая старушечья головка.

Антон приподнялся на локте:

— Баб Нюр! Это я — не про Вас! Я бочки катаю на армейскую систему питания!

— Ты у меня смотри! — старушенция погрозила "Интрудеру" пальцем и скрылась в окне.

— Тоха! Ты допоёшься, и будут тебя здесь кормить теми самыми щами... — Костыль покачался на стуле. — Спел бы лучше чего о чистом, добром, светлом...

— Это о чём?

— Ну не о пулемёте же! О ба... — Мешок с опаской покосился в сторону раздачи: — О девушках!

— Без проблем! Двадцать грошей!

— Тоха, это — вымогательство!

— Это — концерт по заявкам, а не благотворительный вечер!

— На, подавись...

Антон с очень философским видом поглядел в потолок и затренькал:

— Был майский день, б... хм... ля-ля-ля-ля... — "ля-ля-ля" "Интрудер" выдал, когда в дверях появился крепкого вида старлей из ВМФ; правда, "ля" всё и ограничилось, — ни положения в пространстве, ни занятия Антон не изменил. —

...Цвела сирень, ля-ля-ля-ля,

Пошёл я как-то на море купаться;

Гляжу — она, ля-ля-ля-ля,

Стоит одна, ля-ля-ля-ля,

Подумал: подойти бы... пообщаться...

— далее "Интрудер" поведал под бодрый перебор струн, как несчастный, замученный жарой парнишка... хм... общался с милой леди и почти добился желаемого, когда... —

...Я посмотрел, ля-ля-ля-ля,

И офигел, ля-ля-ля-ля,

В кустах стоит немаленький детина,

Зажим в плечах, ля-ля-ля-ля,

Тупой как пень, ля-ля-ля-ля,

В руках торчит огромная дубина.

Я побежал! Ля-ля-ля-ля,

А он — за мной! Ля-ля-ля-ля...

— далее из песни следовало, что "гонки на выживание" клиент проиграл, и догнавший его детинушка отоварил парнишку дубиной раз десять-пятнадцать. Эпилогом этой печальной истории были грустные мысли лирического героя об опасности приставания к девушкам на пляжу.

Под это безумное пение Ромка выдал в воздух умную мысль "Так жить нельзя!" и, сдав на мойку рассольник, пошёл клянчить у бабы Нюры окрошку. Баба Нюра испытывала к бойцам двенадцатого ДДК порядочную симпатию и поэтому, попрепиравшись с Рэмом минуты две, выдала ему, а заодно и всей триста первой, вожделенную окрошку. На хвост триста первой сел, не теряя времени, старлей, и, побурчав, баба Нюра осчастливила и его.

Причина появления "герр офицера" в солдатской столовой прояснилась быстро. В двери столовки, радостно горланя, ввалилась толпа пацанов лет тринадцати-четырнадцати из 57-го центра. Два отряда. Явно — летняя практика. Рулили процессом два дородных молодца лет так шестнадцати-семнадцати с сержантскими лычками. Главным достоинством младшего командира — голосом — парни обделены не были, и на какое-то время Антоново бренчание утонуло в командном басе. Пацанва утихла, быстро организовалась в две очереди на раздачу, и сержантеры с чувством выполненного долга двинули в "свою" половину столовой.

С появлением на горизонте "тюленей" "Интрудер" наиграл "Варяга" и предложил ВМС скинуться. Его проигнорировали. Антон хмыкнул и опять завёл свою волынку:

— Я в родном ОСпН,

За глухим забором,

Буду Родине служить

Долго и упорно.

Спецпредметы изучать

И стрелять из пушки,

В самоволку убегать

К вам, мои подружки.

Вот ползу

С АКМС,

Так рассвет встречая,

О гражданке

Мыслю я

С грустью и печалью.

Если не сведут с ума

Бомбы-автоматы,

Не замучает комбат —

Наш эксплуататор,

Если вдруг я помирюсь

С нашим командиром,

То на дембель я уйду

В новеньком мундире,

Бренча орденами и медалями, — закончил Антон прозой.

"Тюлени" удивлённо-презрительно поглядывали на "Интрудера" и, сами того не подозревая, копировали Рэма полчаса назад. Парни пытались представить, как можно в такую жару хлебать горячий рассольник. Но шансов получить чего получше у них не было, хотя ребята этого и не знали.

Баба Нюра — бригадная достопримечательность — очень плохо относилась к ВМС. Как гласила по этому поводу местная легенда, первой любовью тогда ещё юной бабки Нюры был бравый старшина-сверхсрочник десантно-штурмовой бригады морской пехоты Северного Флота. За несколько лет пылкой семейной жизни бравый морпех организовал двух детей, и всё, вроде, было хорошо; когда СССР с треском развалился, старшина вдруг оказался воинствующим украинским националистом, заявил, мол, прощай, немытая Россия, и собрался сбежать на родину предков. Мнение супруги по поводу переезда старшину не интересовало, и, когда та сказала, что никуда не поедет, он бросил её с двумя киндерами и срулил. Любопытно было то, что баб-Нюрина неприязнь не распространялась на украинцев, корпус морской пехоты и т.д. В открытую форму она переходила на курсантов 57-го центра, которые каждое лето роились на базе, причём лишь на тех, что носили сержантские лычки.