— Ладно, Щепля. Спасибо за предупреждение. Посмотрим, что они задумали.
У Щепли округлились глаза.
— Воротами пойдёшь? Не испужаешься?
— Пусть они меня пужаются, — сказал Стёпка. — Демон я или не демон.
— Вестимо, демон, — согласился Щепля. — У меня на демонов глаз верный. Однакось, шибко их там много. А ну как враз навалятся?
— Враз навалятся, враз и отвалятся.
Ну и хлопотное же это дело — быть демоном в магическом мире! Особенно демоном без хозяина. Никакой спокойной жизни не получается. Только-только порадовался, что всё так хорошо, как на тебе! — бояричи какие-то на горизонте нарисовались. С недобрыми намерениями. И Стёпка впервые пожалел, что угораздило его попасть в этот мир демоном, а не обычным человеком, который никому не нужен и за которым никто даже и не подумает охотиться.
Бояричей он увидел издали. Восемь человек, все молодые, некоторые чуть постарше Стёпки, а некоторые чуть ли не ровесники. Стоят, лениво переговариваются, изредка внимательно по сторонам поглядывают. Ничем, в общем, не выделяются. Разве что богатой одеждой. Не предупреди его Щепля, он на них и внимания бы почти не обратил. Мало разве народу всевозможного у корчмы крутится. И купцы, и бояре, и охотники, и дружинники весские. С утра до вечера суета и толкотня. Одни приезжают, другие уезжают, третьи со знакомцами встречаются...
А кто-то демона подкарауливает.
Бояричи стояли двумя группами, и не у самый ворот, а чуть подальше, но так, чтобы Стёпка, к корчме направляясь, мимо никак не прошёл. Знали, выходит, откуда он появиться должен, не то заранее выследили, не то расспросили кого. Вон и Вечень среди них, что-то рассказывает, смеётся громко... Даже слишком громко. А сам то и дело через плечо на подходящего демона косится и спину держит так, словно палку от швабры проглотил.
По-хорошему, надо было бы разозлиться для верности, однако, Стёпка даже и не пытался. Знал, что всё равно ничего не получится. Да и не хотелось ему попусту тратить свою злость на каких-то весский бояричей, которые, к тому же, ещё ничего плохого ему не сделали. Он шёл прямиком в ворота, беззаботно засунув руки в карманы и покусывая сухую былинку. Словно бы и не подозревал о засаде. У него даже мелькнула мысль, что Вякса перестраховался, что они пришли сюда не из-за него, а просто так, и даже вредный Вечень очутился здесь совершенно случайно...
И мимо первой группы он прошёл спокойно, они даже внимания на него не обратили. Зато когда он проходил мимо второй, бояричи вразнобой расхохотались над какой-то шуткой, и один из них шагнул назад и рукой махнул, как бы показывая: да ну вас! И так прицельно махнул, что едва не попал Стёпке по уху. Но тот был начеку и голову вовремя отклонил. И о нарочно выставленную ногу в синем щегольском сапожке тоже не споткнулся. Перешагнул и пошёл себе дальше, как бы и внимания на это лёгкое недоразумение не обратив. Мало ли кто в толпе толкнуть может нечаянно, всякое бывает.
Однако боярич считал иначе.
— Да этот отрясок мне на ногу с умыслом наступил! — вскричал он с наигранным возмущением. — Эй, не знаю, как тебя кличут, али ослеп? Ты почто мне своими навозными копытьями сапог опоганил!
Стерпеть и не остановиться после этого было совершенно невозможно. На что, впрочем, боярич и рассчитывал. Стёпка повернулся, глянул всё же на сапожок (совершенно не испачканный, разумеется), потом посмотрел в сердито прищуренные глаза:
— И ты будь здрав, боярин!
Откуда вдруг выскочила эта фраза, он и сам не понял, не то из фильма какого-то, не то из книги. Но получилось хорошо, к месту: вроде бы и вежливость проявил, но в тоже время и насмешка отчётливо прозвучала. Как хочешь, так и понимай.
Боярич решил понять по-своему. Выставил вперёд "пострадавшую" ногу, повертел носком сапога:
— Эвон как замарал. Языком вылизывать заставлю.
Он был лицом некрасив, имел широко посаженные глаза, слишком густые брови и костистый нос. Ни усами, ни бородой по молодости ещё не обзавёлся, зато длинные каштановые локоны были тщательно завиты и уложены, и на впалых щеках угадывался румянец явно искусственного происхождения (теперь Стёпка уже мог это определить). Он стоял, подбоченясь, глаза прищурены, на губах презрительная усмешка. Ростом не выше Степана, но смотрел сверху вниз, как на таракана смотрят, которого можно одним движением раздавить. Солнце играло на перламутровых пуговицах кафтанчика, на позолоченном эфесе сабли, на унизывающих пальцы перстнях. Богатенький был боярич, да и остальные ему под стать. Ухоженные, приглаженные, на какого ни взгляни — то каменья на дорогих ножнах блистают, то серебряный витой поясок, то золотое шитьё по вороту. И у каждого в глазах непробиваемая убеждённость в своём превосходстве над безродными простолюдинами, к коим они без сомнения причисляли и Степана... Впрочем, совершенно справедливо. Другое дело, что его это ну вот ни на столечко не огорчало. Подумаешь — боярские дети. Подумаешь — золото и каменья. А демона пятьдесят второго периода, двадцать четвёртого круга с вот такенными нестриженными виртуальными когтями не желаете? Мы, между прочим, и без богатых родителев кое-чего стоим. И всякие злобные выпады кому ни попадя прощать не намерены. Так что получи, боярич, что заслужил:
— Ты бы лучше свой язык покрепче за зубами держал. А то как бы не пришлось его укорачивать.
— А-а-а, — обрадованно протянул боярич. События разворачивались по заранее намеченному сценарию. — Гляньте, други, на диво-дивное: оно речь весскую разумеет. Али я ослышался?
Други заулыбались. Правда, надо отдать должное, не все. Те трое, что держались в стороне, поглядывали на Стёпку с интересом, но вмешиваться, похоже, не собирались.
Приземистый кудрявый боярич в светло-сером кафтане с готовностью подхватил:
— Нет, Савояр, не ослышался ты! Сей демон самозваный и впрямь чевой-то прохрюкал.
— Из какой же свинарни его сюда призвали? — это уже третий своё остроумие решил продемонстрировать. Окинул Стёпку надменным взглядом сверху донизу, покривился брезгливо, напоказ: — В клеть бы его да в балаган на ярмарку, людишек подлых веселить за полкедрика.
— На кой людишек — пущай он нас повеселит. Нут-кось, демон, хрюкни ещё раз по-демонски, как тебя звать-величать: не Свинославом ли?
За воротами мелькали испуганные лица Збугняты и Вяксы. В отдалении притихла стайка пацанят со Щеплей во главе. Больше никто на них внимания не обращал, да и на что тут глядеть-то: ну, стоят отроки, ну, беседуют, за грудки не хватаются, оружием не размахивают...
Бояричи перекидывались остротами (удачными, как им казалось), надеясь побольнее зацепить демона. Особенно старались Савояр и коренастый боярич в сером. Держащийся за спинами дружков Вечень ухмылялся, но благоразумно помалкивал. Стёпку эти подколы абсолютно не трогали. Он уже понял, что связанные княжьим словом боярские дети решили просто высмеять наглого отрока. Выставить его на посмешище. А этого князь не запрещал. Ну и пусть пока языки свои потренируют, ответить им никогда не поздно.
— А верно ли слух идёт, что демона в Протору старуха на себе привезла? Костлявая, поди, старуха-то?
Савояр опять выступил, придумал, чем ещё демона уколоть. Бояричи заулыбались, лишь Вечень боязливо оглянулся, видимо, понимал, что говорить здесь так о Миряне не стоит. Это только пришлому весичу всё нипочём, ему здесь не жить, с сёстрами да тётками за безрассудные речи не объясняться. А полетит, не дай бог, молва по улусу, ни одна приличная девушка потом за такого жениха не пойдёт, не захочет с постылым всю жизнь маяться.
У Стёпки тоже внутри что-то дёрнулось, обидно ему стало, что какие-то бестолковые весичи так о Миряне смеют говорить. И захотелось ему последнее слово за собой оставить, чтобы не думали потом эти надутые бояричи, что удалось им над демоном посмеяться.
— Вы уже закончили? — очень вежливо поинтересовался он, — Или вам больше ничего на ум не приходит? Плоховато у вас, как я погляжу, с мозгами. А ты, Вечень, тоже хорош. Сам не справился, так решил весичей на меня натравить. А сотня твоя где? Под стол пешком ходит или с горшка ещё не слезла?
— С наглым демоном управиться — сотня не надобна, — рявкнул Савояр, оттесняя Веченя плечом. — Справного кнута с избытком достанет!
— О, диво-дивное! — преувеличенно восхитился Стёпка. — Боярин Савояр поросячье хрюканье шибко разумеет.
Он решил побить насмешников их же оружием. Слышали бы эти, считающие себя остроумными бояричи, как умеют дразниться пацаны с соседнего двора или вредины-девчонки в Стёпкином классе! Или тот же Ванес, когда на кого-нибудь разозлится из-за пустяка. Ого! Сколько раз Стёпка из-за этого на него обижался, до ссор доходило, неделями не разговаривали. Зато ему теперь даже придумывать ничего не надо было, память сама подсказывала удачные ответы.
Кое-кто из весичей заулыбался, оценив выпад, иные нахмурились, Савояр злобно перекосил лицо и не сдержался, не выдержал ёрнического тона:
— Вижу я, Вечень, что не впустую ты нас сюда привёл. Сего наглеца и впрямь проучить не мешает.
— Чем учить будете? — поинтересовался Стёпка. — Кулаками или саблей? Ты один или все вместе?
— Гляньте, какой смелый, — удивился Савояр. — За княжьим словом схорониться хочешь?
— Я его у князя не выпрашивал. Сам за себя постоять могу.
— На словах-то все богатыри, а как с мечом в сечу идти — половина по кустам хоронится.
— Ну и как там, в кустах? — спросил Стёпка. — Комары не заели?
Вновь кто-то засмеялся. Савояр через силу тоже улыбнулся, но руку уже на эфес сабли словно ненароком положил.
И тут чёрт дёрнул Стёпку за язык. Нет чтобы повернуться и уйти себе спокойно, и всё бы на этом и закончилось, но боярские насмешки его всё же слегка зацепили, и он не удержался от ответного укола:
— А правда ли, что вы щёки себе румяните? — спросил он. — Очень мне это удивительно. У нас, в демонском мире румянами и духами только девицы пользуются, чтобы женихи богатые на них внимание обратили. А вы зачем краситесь — богатых невест приманить хотите, да?
Савояра аж перекосило всего. Стёпка, сам не ведая того, сказал что-то такое, что задело боярича больнее железа. Откуда ему было знать, что Савояру родители сосватали богатую и родовитую невесту, которая, однако, была старше его на несколько лет и красотой, мягко говоря, не блистала. В глаза над ним никто не подшучивал, но за спиной, и он сам об этом знал, частенько скалили зубы. А теперь демон при всех о том же сказал и попал не в бровь, а в глаз.
Боярич насупился и выдернул саблю из ножен. Получилось это у него лучше, чем у Веченя, ни за один ремешок не зацепился.
Стёпка напрягся, показалось ему, что боярич не сдержится и рубанёт сплеча... Уж больно лицо у Савояра в этот момент было свирепое.
— Савояр, не дуркуй! — шагнул к нему один из той троицы, что в разговоре не участвовала. — Неладное творишь. До князя дойдёт — ушлёт тебя к батюшке, да как бы и не хуже чего.
— Да ежели я его зарублю, Мстигор, мне любой из дознавателей в ноги за то поклонится, — убеждённо заявил Савояр.
— Ты сначала заруби, — усмехнулся Стёпка. После оркимагова меча бояться почти игрушечной сабли было смешно. — А потом уже и хвались.
— Никакой демон супротив хорошей стали не устоит.
— Так то против хорошей. А не против этого барахла.
Боярич вдруг вытянул руку, и острие сабли упёрлось в Стёпкин живот, прямо под рёбра. Несильно, но ощутимо, так, чтобы понятно было, надавит Савояр посильнее — и побежит по клинку кровь.
— Прощения просить умеешь ли, демон?
Это было уже слишком, и терпеть такое Стёпка не собирался. Он сжал лезвие рукой и отвёл его в сторону. Лезвие было холодное, твёрдое и очень острое.
В глазах Савояра загорелись огоньки:
— Тебя разве не учили, что голой рукой за добрый клинок не хватаются даже недоумки?
— Меня учили, что недоумки по любому поводу саблями размахивать любят, и за это их надо больно наказывать.
— Ты сам напросился, демон.
Они замерли на несколько долгих мгновений. Потом Савояр слегка напрягся, перенёс тяжесть на другую ногу, и опять Мстигор предостерегающе сказал:
— Савояр, остановись! Жалеть будешь. Демон, разожми ладонь, пока не поздно!..
И тут Савояр дёрнул. Не слишком сильно, с таким расчётом, чтобы клинок Стёпке пальцы не отсёк, а просто разрезал их до кости. Рана получилась бы не смертельная, конечно, но крови бы хватило, и калекой тоже можно было остаться на всю жизнь, если бы повредило сухожилия.
У ворот охнул Вякса. Вечень побледнел и вжал голову в плечи (ему-то досталось бы в первую очередь, как зачинщику). Бояричи, кто со злорадством, кто с испугом, уставились на Стёпкину руку, которая всё ещё крепко сжимала клинок.
Савояр закусил губу и, уже не сдерживаясь, потянул изо всей силы. С тем же успехом он мог бы попытаться выдернуть из земли растущую рядом берёзу.
Все смотрели на саблю и молчали. Звенящую тишину нарушил хриплый голос Савояра:
— Отпусти.
Стёпка подумал, потом спросил:
— А прощения просить ты не научен?
Савояр открыл рот, закрыл, сглотнул тяжело. На его побледневших щеках яркими пятнами выделялись румяна.
— Отпусти, демон, — ещё тише попросил он.
Дня три-четыре назад Стёпка, наверное, выдернул бы саблю, ломая боярские пальцы, подбросил бы эффектно, перехватил да и ткнул бы в ответ обидчику под рёбра... Но сейчас он просто разжал руку и сказал:
— Да ладно. Живи, боярин.
Без всякой задней мысли он это "живи" произнёс, они так с друзьями часто говорили в классе по поводу и без повода. Но на окружающих это слово произвело прямо-таки подавляющее впечатление. Савояр на себя стал не похож, вообразил, наверное, что и в самом деле жизни чуть по собственной глупости не лишился. Вечень тоже с лица явственно спал, остальные стояли молча, кто губы кусал, кто просто хмурился. Шутка явно не удалась, более того, она обернулась против самих шутников.
Савояр подрагивающей рукой совал саблю в ножны — и не мог туда её засунуть. Наконец, после нескольких безуспешных попыток до него дошло, что дело не в трясущихся руках, он поглядел на клинок — и ему стало совсем дурно. Бояричи загудели, Щепля, незаметно подобравшийся вплотную к Степану, протяжно свистнул.
На стальном клинке остались четыре глубоких вмятины от Стёпкиных пальцев, как будто сабля была сделана из пластилина. Теперь она уже ни на что не годилась, разве что укоротить её на длину ладони, превратив в несерьёзный обрубок, или на стену повесить в поучение будущим Савояровым потомкам, чтобы знали, на что настоящие демоны способны и каково это — оружием им попусту грозить.
Гордиться было нечем. И говорить больше ничего не хотелось. Это Щепля, судя по его торжествующей чумазой физиономии, ожидал, что Степка сейчас озлится — да и погонит растерявшихся боярских отпрысков вниз по улице... Ничего такого Стёпка, разумеется, делать не собирался. Он смотрел на свою руку. Ладонь слегка зудела, на коже остался чёткий след от острого клинка. Но ни царапины, ни крови.
