Небесное Притяжение

Безнадежная статистика:

1987 год — своим криком российские роддома огласили 2, 5 миллиона новорожденных.

1999 год — россиян родилось в два раза меньше — 1 миллион 200 тысяч.

2010 год — по прогнозам, в России родится всего 600 тысяч детей..."

Веселые перспективы...Я покомкал "Правду" и употребил для дела.

Меня накрыла тень. " Облака плывут, облака", — пропел я. Медленно поднял голову, от нехорошего предчувствия, по спине забегали холодные мурашки. Над лесом неторопливо плыл серебряный диск. "Летающая сковорода", примерно метров триста в диаметре, достаточно чтобы накрыть поляну своею тенью, медленно дрейфовала в сторону Пикета. Из горла вырвался невнятный клекот. Рассматривая ровное зеркальное днище, в котором отражался голубой лес, я быстро натянул штаны. По серебряному зеркалу прошла рябь и мне стало нехорошо. Сердце сковал непонятный страх, я нутром почуял, как говорит Губов, исходящую от объекта опасность. Он появился неспроста.

Тень заскользила по деревьям, я попал под рассеянные ветками солнечные лучи. Страх разжал холодные пальцы, отпуская трепыхающееся сердечко.

Ночной разговор с Димкой, и сны не прошли даром. Нас атакует НЛО! Тишину, разорвал автоматный треск. Со стороны поляны донеслись крики. Забыв про бидон и ведро, я сорвался с места и помчался на выстрелы. Что там происходит? Неужели Маркулис приказал стрелять по НЛО? Или это не НЛО?

— Да я поубиваю всех! — Ни с того ни с сего заорал я, испытывая ярость и жгучую ненависть к тем, кто стрелял из автоматов.

— Сдеру шкуру, кровь выпью! Расчленю на части! — С рычанием, выскочил на край поляны. На какой-то миг я остолбенел, от картины, которая открылась. Этого мгновения хватило, чтобы память запечатлела, как двадцать пятый кадр, и позже, в темных омутах подсознания, пытаясь осмыслить, предъявила увиденное.

С вершины холма, тяжело переваливаясь, сбегала нелепая фигура. Они высадили звездный десант! Десантник был облачен в пухлый космический скафандр. Отделение обстреливало из автоматов неуклюжую фигуру. Космонавт подпрыгнул и полетел в мою сторону. Из ранцевого двигателя вырывались две рубиновые реактивные струи. Блеснула мысль, что нас атаковали космонавты со станции "Восток". Но, как только космонавт оторвался от земли, со стороны летающей тарелки на бункер опустился широкий лиловый луч. Лиловый столб света накрыл Пикет, а потом багряный колпак опустился на всю поляну. Этот колпак обрезал звуки: треск автоматов, рев дюз ранцевого двигателя, крики ужаса. Непонятно чем вызванная ярость ко всем, кто находился на поляне, отпустила меня. Я обратил внимание, как трясутся ноги и руки, по лицу тек крупными горошинами холодный пот и сердце напуганное, неистово колотилось. Серебряный диск неопознанной летающей сковороды стал расплываться, заволакиваясь фиолетово-лиловым туманом. Я с трудом шагнул вперед, воздух стал вязким, густым и время казалось замедлило бег. Космонавт летел в мою сторону и все никак не мог долететь. Ребята, с вершины Пикета вели безуспешный автоматный огонь по парящей фигуре...

Пока...

Ни в чем, в том что случилось, я не могу быть уверенным. На месте НЛО, исчезнувшего в тумане, стал проступать предмет, очень похожий на голову, или череп ящера. Дракона...

Бред? Что же есть наша жизнь? Нет объяснений...

Туман сгустился в фиолетовую массу похожую на череп дракона.

Удивительная тишина опустилась на мир. Полное небытие: ни звука, даже ветер исчез. Космонавт бесшумно летел... Я не мог делать в это время анализов и сравнений. Они пришли потом... Мне казалось что время убыстряется, растягивая пространство, а через короткий промежуток застывает...

Я увидел, как Дылдин развернул автомат в сторону Губова и продолжал нажимать на курок. Хвостов бросил оружие, выхватил штык-нож и с раскрытым ртом прыгнул на Рыжкова. Хвалей опустился на колени и палил в фиолетовый череп. На его очках играл золотисто-сиреневый отсвет, лицо исказила гримаса ужаса. Когда Сергей, раскинув руки, подлетел вверх, раздираемый на части пулями, время опомнилось и перешло на ускоренный темп. Я вступил внутрь лилового круга, в уши ворвался автоматный грохот, рев дюз: их жаркое дыхание на плечах и спине — космонавт промчался надо мной и врезался в зеленую стену леса.

— Чууууююю! — пронесся над поляной вопль Губова. Ко мне вернулись чувства ненависти и ярости к тем, кто стоял на вершине холма. Вот толдько доберусь до вас, козлы...

Череп дракона, накренился и стал стремительно падать. На поляну опустилась тьма проглотившая, впитавшая и растворившая всех, кто на ней был до молекул, до атомов.

Я перестал существовать. Земля выскочила из-под ног, ушла, провалилась в тартарары и я полетел...Вверх? Вниз? Не знаю...

Армагеддон закончился, наступил конец мира...

Глава 4

Л Е П Р О З О Р И Й

Как морской прибой, накатывали из небытия голоса: затихая и удаляясь, нарастая и рокоча.

— Андрей Виссарионович, вам повезло, почти все сироты, отписывать некому. — Тихий смех.

— Маркулис в отпуск просится. Считает, что подвергал себя неоправданному риску, едва не погиб.

— Такие, как он, не погибают. Через неделю. Вот Русанову не повезло. Дракона испытали не только на нашем Пикете, задействовали морские подразделения СВВ.

— Почему Русанову не повезло?

— Глушануло. АПЛ (атомн. подв. лодка) на дно Балтики упал. Нет связи. Предполагали, что изоляция хорошая.

— На нашем Пикете вообще нет изоляции.

— У Маркулиса был саркофаг. Выдержал, да и заряд был не такой мощный. Что касается отделения, голубчик, надо ведь на ком-то испытания проводить? Шестой Пикет живой и здоровый, там морды побили друг другу и все. Дракон прошел стороной.

— Я ничего не говорю, но вместе с Драконом применили Бешенного.

— Слабенький заряд.

Появились чувства. Во рту возникнул солоноватый привкус, череп раскалывала на части страшная боль. Ладони нащупали холодный дерматин. Я лежал на носилках, крепко привязанный ремнями. Носилки мелко тряслись, машина ехала по гравию. Непонятная тяжесть в глазах не давала поднять веки. Я прислушался и через несколько минут определил говоривших: командир части Плохотниченко и командир роты Оганесян.

— Мне к бригадному надо, на доклад.

— А этих?

— В "лепрозорий", пусть врачи занимаются. — Смех, — Мавр сделал свое дело, теперь это их проблемы.

— Долго с ними провозятся?

— Нет. Мы уже знаем на что способен взгляд Дракона.

— Откуда?

— Полгода назад испытания проводились на северном полигоне.

— А-ааа.

Я открыл глаза и закричал от боли и от ужаса — вокруг царила лиловая тьма. Я ничего не видел.

— Бляха муха! Кто очухался?

— Рядовой Клон.

— Санитар, твою мать! Ты что, глухой? Сделайте ему укол. Пусть отрубится.

— Уже сделали.

— Нет, капитан, от их криков с ума можно сойти.

Голоса стали отдаляться, навалилась лиловая тьма. Стало трудно дышать, я пытался снова закричать...

По левую сторону протянулась темная, непроницаемая стена леса, по правую — колосящееся поле. Что в нем колосится не разобрать, да и не важно. Я шел посреди дороги. Малиновые сполохи, за лесом, высвечивали фрагменты: черные треугольные вершины сосен, серое полотно проселочной дороги, рыже-зеленый край поля. Зарницы сопровождались далеким рокотом, больше похожим не на гром, а на орудийные выстрелы? Где-то идет война? Допустимо, мы почти всегда воюем. Куда иду? Вопрос без ответа, явно не в Рим. Вперед или назад? Не знаю, у дорог нет начала и нет конца.

За спиной донеслось ржание, стал нарастать лошадиный топот. Я посторонился, уступая дорогу, прижимаясь к темной стороне леса. Еловая лапа уколола в щеку. Топот приблизился. Кони тяжело захрипели, щелкнул в воздухе кнут.

— Тпруу! Тпр-ррууу! Родимые! Стоять! — Заскрипела телега, что-то звякнуло. Кони встали рядом со мной. Очередной малиновый всполох выхватил двух красных, чалых коней, запряженных в тачанку.

Тачанка! Возница, в серой папахе, надвинутой на глаза, в шинели с поднятым воротником, скрывающем лицо, смотрел на дорогу. За ним, облокотившись на пулемет, сидел пулеметчик Максим, на погонах гимнастерки золотом блеснули знакомые буквы — "СВВ". Я не успел разглядеть под козырьком буденовки лица.

Наступила тьма. Вдали загромыхали орудия, рокот приближался.

— Садись, Максим, подвезем, — послышался знакомый голос.

— Губа? Серега, ты?!

— Я, — в темноте рассмеялись.

— А мне показалось, что тебя...

— Когда кажется, креститься надо, — перебил Губа. — Садись.

Я неохотно подчинился и влез в коляску. Скрипнули рессоры, пол качнулся под ногами, Сергей хлестнул коней и они с места перешли в карьер. Я упал на сиденье, коснулся холодного рифленого ствола пулемета.

— Как тебя звать? — спросил у соседа.

— Максим, как же еще, — короткий смешок, — голос почудился знакомым, но чей, определить не смог.

— Пулеметчик?

— Мы все пулеметчики.

— Я тебя знаю?

— Может и знаешь, — невнятное бормотание.

— Чувствовать надо, сколько раз повторять, — рассмеялся Губа.

— Ты знаешь, что произошло? Откуда у тебя тачанка?

Вспыхнула молния, высветила извилистое полотно дороги и горбатый мост впереди. Сильно громыхнуло, тачанка подлетела на кочке.

— Это что, война?

— Нет никакой войны, — ответил Сергей.

— А что есть?

— Ничего нет, Максим, для нас все закончилось.

— Все?

— Помнишь, как в детстве, ты зашел в одну из лабораторий и увидел белых мышей?

— Нет. Наверное, я был слишком маленьким, если это из той поры, когда я гулял по лабораториям.

— Ты помнишь! — закричал Сергей. — Я чувствую!

— Попробуй вспомнить, — попросил пулеметчик Максим.

Я рассмеялся:

— Вспомнил! Я открыл клетку и они разбежались по всей лаборатории. Бедные подопытные мышки. После, меня наказали — поставили в угол, впервые

— Я чувствовал, я знал, что ты помнишь.

— Сергей, объясни, что с нами случилось? Что это было, над Пикетом? Я видел, как в тебя стрелял из автомата Дылдин. Ты умер?

— Стой! — Сергей натянул вожжи.

— Что случилось?

Кони резко встали.

— Выходи, приехали, — глухо ответил Сергей.

— Почему?

— Рано тебе, кататься на тачанках, — рассмеялся Губа, — чую. Твоя остановка.

— Какая остановка?

— Небесное притяжение, — ответил пулеметчик Максим.

— Что? Послушай, ты не знал Лютика?

— Выходи! — закричал Сергей, в воздухе щелкнула плеть.

Я выпрыгнул из коляски, кони сорвались с места.

— Н-нооо! Залетныеее!

Пулеметчик оглянулся, блеснула вспышка, я увидел пустые глазницы и черный треугольный провал вместо носа. Наступила тьма. Мир пропал. Не разбирая дороги, я побежал.

Не знаю, как долго продолжался мой бег, молний больше не было, чтоб осветить дорогу, рокот орудий стих. Тотальная тишина...Понемногу мрак стал рассеиваться, превращаясь в молочный туман: ВЫХОД.

Я лежал с раскрытыми глазами, бездумно пялясь в потолок. Интересно, как долго я его изучаю? Какой странный сон? Что с нами случилось? Вопросы...

В голове плавал мутным молоком туман, затухающе гудел колокольный звон. Или орудийный рокот? Невидимые тиски ослабли, отпуская виски. Во рту кислота и горечь — в тысячу раз противней похмельных синдромов. Хорошо одно — лежу не на носилках, а в кровати, накрытый хрустящей, накрахмаленной простыней, в желтой, с черными полосами пижаме, похожий на пчелку. Почему? Черт побери, что с нами случилось? Где ты, Губа?

Я медленно повернул голову. На соседней койке лежал Димка. Он спал. На тумбочке блестели стеклышки очков. Я улыбнулся. Мы вместе, уже неплохо. То, что находимся, по все вероятности, в больнице, не удивляло. В памяти всплыло странное слово — "лепрозорий". Остался пустяк, узнать, что с нами в конце концов произошло? Подвергся Пикет атаки инопланетян или все галлюцинагенный бред? Может, нас накачали, ради эксперимента, наркотиками?

Я оперся на локти, привстал, прислушиваясь к частому биению сердца, словно перешел Гималаи. Осмотрел небольшую, стерильную палату.

Моя койка стояла у высокого окна, с широким подоконником, забранного с внешней стороны решеткой. Захотелось воскликнуть: "Здравствуй родной обезьянник!". До чего всё похоже.

Серое казенное одеяло Хвалея, как и у меня, висит на спинке кровати. Летом им укрываются только сумасшедшие. За Хвалеем, еще одна койка. Судя по проступающим из-под простыни контурам, её занимал Дылдин. Я вспомнил, как он припав на колено, стрелял в Сергея Губова. Козел! Неужели это правда?

Напротив, через узкий проход, под вторым окном, лежал младший сержант Рыжков. Его широкоскулое лицо вытянулось, было бледным, как простыня. Резче выступили крылья носа, заострился подбородок. Он единственный был накрыт одеялом, из-под которого тянулись трубочки к нависшей над кроватью капельнице и провод, к передвижному столику. На столе стоял медицинский прибор с осциллографом. По экрану бежала, конвульсивно дергаясь, непрерывная зеленая кривая.

Рядом стояла кровать с Хвостовым. Впалая грудь спокойно вздымалась и опускалась. Он улыбался, тихонько повизгивая во сне. Не ты ли бросился на Рыжкова со штык-ножом? Собачья жизнь снится?

Последняя кровать была пуста. Сергея Губова с нами не было.

В голое ухнуло, казалось, что череп трещит и сыплется мелкими кусками на подушку. Перед глазами мелькнула вспышка, как от магния. Я увидел раскинувшего руки, парящего в фиолетовом небе Сергея. От гимнастерки отлетают алые лоскутки, а за его спиной черная морда зверя, закрывшая небо.

Мой Клоновый Бог, что с нами было? Я обхватил голову, крепко сжал, не давая черепку рассыпаться. Постепенно боль прошла. Я осторожно приоткрыл глаза, посмотрел в окно. Через небольшую площадку, напротив, стоял белый одноэтажный корпус, его окна также были забраны решетками. В стороне, под зеленой цинковой крышей, размещался пост КПП. Рядом ворота, шлагбаум, на который устало облокотился солдат в черной парадной форме с сержантскими погонами. На плече висит автомат. От ворот, разбегался по сторонам высокий бетонный забор, украшенный колючкой.

Госпиталь, был похож на надежно укрытый, секретный военный объект и судя по дежурному на КПП, служил исключительно для солдат СВВ.

"Что с нами случилось?" — тяжело ворочалось в голове предложение с большим вопросительным знаком. Я откинул простынь, медленно опустил ноги на пол, прислушиваясь к внутреннему состоянию. В последнее время, организм несколько раз напоминал, что находится в тяжелом, стрессовом состоянии. Боли не возобновились. В голове царил холодный полумрак, но мысли ясные.

Я поднялся и осторожно направился к дверям, придерживаясь за спинки кроватей. Дверь открылась, на удивление, легко. Выглянул в коридор. Салатовые стены ярко залиты люминесцентными лампами. Желтый, еще мокрый после уборки, линолеум. Несколько дверей с табличками: "Палата N1", "Палата N3", "ПалатаN4". Наша — "Палата N2". Далее кабинеты: "Медперсонал", "Ординаторская", "Комната Отдыха", "Доктор", "Столовая". Я прошел по коридору и остановился перед дверьми с табличкой: "Доктор", потому что она была приоткрыта и доносились голоса.